Адские гнезда: Дуэт Гильденстерна и Родригеса (СИ) - Бреусенко-Кузнецов Александр Анатольевич

Что ж, от резких проявлений посетителя Рабен застраховался. Коли так, Родригес бузить и не станет. Но не будет и робко топтаться на входе в кабинет, ожидая, пока ленивое хозяйское внимание к нему снизойдёт.

Может, кабинету Рабен и хозяин, но никак не отжатому его людьми моноциклу. В этом смысле хозяев здесь двое. И по версии второго хозяина кабинет нисколько не свят. Он сегодня лишь вычурный неудобный гараж, где нахальные злоумышленники держат краденое.

С той же бесцеремонностью, с которой у него похитили моноцикл, Родригес принялся прогуливаться по кабинету. В основном в обратную от Рабена сторону. Словно турист в музее, полновесно заплативший за вход.

Впрочем, обстановка кабинета и была рассчитана на то, чтобы на неё заворожено пялились, точно как на музейную экспозицию. Пялились и проникались тем, что она говорит о хозяине. Выставка коллекционного холодного оружия во всю стену кричаще свидетельствовала о его богатстве и вдобавок робко намекала на решительный нрав.

В чём конкретно Бенито усмотрел робость? Холодное оружие особо брутально тем, что предполагает контактный способ нанесения урона. Но способ, которым реально действует Рабен, иной: строго дистанционный. Диас и Маданес — вот его истинное оружие. А всё, что висит на стеночке…

Ой, а это что такое?

Внезапный штрих — и в облике оружейной коллекции взору Родригеса предстал момент уязвимости Рабена, свидетельство неких интимнейших переживаний, тяготеющих к наивному почитанию идолов.

Оставленный на стене промежуток малый можно ещё пояснить живой надеждой хозяина на возвращение ценной вещи. Пустой захват из-под робарианского молота — тем же самым; не откручивать же. Но вряд ли какой рациональный довод прольёт свет на пахнущую чем-то слезливо-грустным ароматическую свечу в высоком канделябре.

Свеча поставлена в память о молоте? Судя по её расположению, так и есть. Ну надо же, какой беззастенчивый фетишистский культ. Редко бывает, что люди поклоняются вещам с такой откровенностью!

И тут Родригеса будто накрыло приступом неудержимого хохота, столь внезапным, что даже «занятый делом» Рабен в полной защищённости у себя за столом ненароком вздрогнул. А собирался ведь не замечать.

Впрочем, если быть искренним, то нет, не «накрыло» и не «накатило». Было смешно, не без этого, но ничего ведь не стоило удержаться. Стихии смеха Родригес отдался вполне осознанно. В качестве, так сказать, ответа Рабену на бесцеремонное приглашение.

— Чему это ты смеёшься? — угрюмо поинтересовался Рабен.

— Я смеюсь от счастья, — сообщил Бенито. — У Лопеса при воротах только что кто-то выкрал мой моноцикл, а вы его, гляжу, уже отыскали. Должен признать, ваши люди не напрасно едят свой хлеб, а хоть что-нибудь, да умеют. Одним словом, я впечатлён. Спасибо.

— Мы тоже впечатлены, — весьма нехотя и огорчённо похвалил его в ответ Рабен. — С удовольствием сообщу Флоресу. Скажу, что ты… с честью выдержал нашу маленькую, скажем, э… проверку.

В непривычно сухом рабеновском голосе, по правде говоря, никакого удовольствия не звучало. Вот стоило бы Родригесу на что-нибудь повестись — звенели бы гулкой медью колокола бурного торжества.

Но что за горе? Торжествовать умеет и сам Бенито. Не обязательно вслух.

8

Родригес остался доволен началом разговора. От главных эмоциональных ловушек ушёл, успешно применил собственную. Не дал воли ни гневу, ни робости, а ситуацию с моноциклом чётко определил в свою пользу: забрали у Лопеса — это называется «выкрали», принесли сюда — ну, значит, «спасибо».

Он покуда не выяснял, собираются ли похищенное отдать, он это постулировал. Факт, однако, состоит в том, что раз он не согласился с пропажей, людям Рабена процедуру похищения моноцикла придётся, если что, повторить. И на сей раз в присутствии не только Родригеса, но и его самого, что в конечном итоге будет не так уж удобно наотрез отрицать — там, на возможном суде у Флореса. Так что скорее всего Рабен выявит осторожность. Но загадывать рано. Жадность у него тоже не в дефиците. А привязанности к вещам на десятерых хватит.

После первого обмена любезностями в кабинете воцарилась тишина. Рабен длил паузу, то ли стараясь искусственно добавить веса словам, то ли соображая, с чего бы подойти к главному предмету разговора.

Наконец вымолвил:

— Думаю, ты, Беньямин Родригес, давно потерялся в догадках, чем обязан… — здесь Рабен снова немного подвис, подбирая слова.

— …столь экстравагантному способу приглашения на беседу?

— Да. Ну так вот. Способ этот, уж ты мне поверь, куда важней самого разговора.

Ну ещё бы, подумалось Родригесу. Надо знать Рабена и его трепетное отношение к своей и зачастую чужой собственности, чтобы смело утверждать: все и всякие разговоры — лишь сотрясения воздуха, а вот материальный обмен…

— Это я придумал, — продолжал Рабен, — дать прочувствовать, каково это: потерять очень ценную вещь.

— А, спасибо, — губы Бенито нехотя растянулись в скучной улыбке, — этот опыт был для меня весьма познавателен.

— Этого мало, — заверил Рабен. — Вещь, украденная у меня, стоит намного дороже.

— Охотно верю, — Родригес откинулся на мягкую спинку стула. — И что?

— Эту вещь необходимо вернуть, — последовал итог мысли.

— Очень интересно! Значит, вы полагаете, что ваша вещь у меня?

— Мне не важно, где она есть. Важно, чтобы она вернулась.

— То есть, вы предлагаете мне где-то её разыскать? — Рабен молча кивнул. — Что ж, определённым ресурсом я располагаю. Я, как вы помните, начальник службы безопасности колонии.

— Да, это так. Пока, — Рабен в который раз перешёл к угрозам, отчего слушать его сделалось утомительным.

— Пока Флорес меня не освободит от должности, — уточнил Бенито. Впрочем, Рабен мог исходить и из другой версии событий.

— Все мы за Флореса, — заверил ближайший его сподвижник, — все делаем общее дело.

Последнее прозвучало совсем фальшиво, и Родригесу снова пришлось кое-что уточнить и детализировать:

— Если вы ждёте от меня какого-то результата, важно сразу определить условия. Для начала — не стоит смешивать два разных дела: ваше личное, и то более общее, которое важно и Флоресу. Ваша вещь — она принадлежит только вам? — кивок. — Если не ошибаюсь, речь идёт о молоте из вашей коллекции? — кивок на стену с поминальной свечой. — Ну так вот, чтобы найти этот молот, вам предстоит меня как-то замотивировать. Допустим, я его отыщу: что мне с того?

— Ты останешься начальником своей службы.

— Это я получу (или нет) от Флореса, — пришлось возразить. — А от вас?

— Ты получишь назад моноцикл.

— Что я слышу? Я так понимаю, я уже его назад получил.

— Нет. Только после того…

— Не после, — Родригес усмехнулся ласково. — Вы не поняли. Угрозы и помехи с вашей стороны мы исключаем с ходу. Чтобы заняться поисками вашего молота, мне придётся поездить по континенту. На чём? Да на том моноцикле, на каком я от вас уеду! И заметьте: чтоб я уехал в нужном для вас направлении, вам предстоит меня дополнительно заинтересовать.

— Ждёте вознаграждения? Оно будет.

— Разумеется, будет. Для начала определим более-менее вменяемый аванс. Всё же скорость моих поисковых действий будет зависеть и от его размеров. А бесплатно? Да, иногда я работаю и бесплатно. Но не за ваш молот, а за Флореса. За общее дело.

9

— Три тысячи ксерокредитов на ближайшие расходы, — небрежно молвил Бенито. — И по завершении ещё столко же.

— А по времени?

— Время предлагаю жёстко не ограничивать. Всё-таки основная моя задача — служить Флоресу. Я не могу ему плохо служить, чтобы доставить ваш предмет к точному сроку.

— Ну, допустим, — хмурясь, произнёс Рабен. Не сильно похоже на безоговорочное согласие. Но и Родригес покуда не исчерпал перечень важных для себя условий. Ничего пока не сказано насчёт Кая и Олафа. Самому заводить о них речь Бенито поостерёгся — незачем придавать лишний вес одному из малозначимых для Рабена вопросов. А вот при переходе от общей рамки задания к его частностям как раз и придёт подходящий повод.