Ужасные невинные - Виктория Платова

Ритуальное.

От Хайяо пахнет сырой рыбой, запах не слишком силен: оттого что в последнее время я чаще вижу его спину, только спину. Нынешняя работа Хайяо куда лучше прежней – массажный салон, как водится, – нелегальный. Шесть часов вдень, кроме пятницы и понедельника, Хайяо массирует чужие ступни, только ступни, в лица смотреть не обязательно, какое облегчение! Он – единственный мужчина в салоне среди полудюжины женщин, он – единственный японец среди полудюжины китаянок из Шанхая, Харбина, Чэнду; он – единственный, кто говорит по-русски.

Теперь, когда интимный эпизод с Хайяо закончился, Лора ходит к нему в салон, массаж ступней – ни с чем не сравнимое удовольствие, даже от секса такое редко получаешь, так утверждает Лора. Может быть, это и есть то самое «софт-порно», которое она ищет?..

– …Я спрошу у Хайяо, Макс. Повтори-ка мне эту абракадабру еще раз.

– Моно-ноаварэ.

– До связи, милый.

…Цыпочка из «Баттерфляй», как и положено всем цыпочкам, опаздывает. Один из девичьих, мать их, капризов, которые я не выношу. Раздражаться по этому поводу глупо, выговаривать за опоздание, если она все-таки соизволит прийти, – еще глупее. Не слишком умно и торчать у метро, видели бы меня мои тамагочи, наверняка кое-кто из них сейчас ковыряет в носу, стоя в пробке на Невском.

Парень из видеопроката – вот кто никогда не будет ждать. Или это – другое ожидание. Размениваться на наблюдательный пост в вестибюле он бы не стал, и почему меня так волнуют его возможные черно-белые предпочтения?.. Он ничего не знает о Мураками, странно, о Мураками наслышаны даже сотрудники ДПС, даже собаки-поводыри, даже рыбки на компьютерных заставках, Пи лично установил мне этот виртуальный аквариум – впечатляет.

Он ничего не знает о Мураками.

Но он и не должен знать, осеняет меня после семи минут ожидания цыпочки, хоть на что-то это ожидание сгодилось. Он не должен, просто потому, что в его черно-белом мире Мураками не существует. Еще не существует. Антиглобалист, какая херня! Почему это я решил, что он – антиглобалист? В его черно-белом мире антиглобалистов не существует, еще не существует. Хиппи – вот на кого похож парень из видеопроката, типичный хиппи, со всеми вытекающими: «не верь никому старше тридцати», маргаритки – цветы десятилетия… У кого же я подцепил все эти дешевые познания? У Лоры? у Пи? в поисковой системе «Гугл»?.. Если итак – видеопрокат не место для такого парня, для такой бороды, куда проще представить его путешествующим автостопом. Или просто – путешествующим, без всякой цели. Может быть, я ошибаюсь и парень самый обыкновенный индюк, набитый яблоками воспоминаний о «новой волне», один такой работал в «Полном дзэне» – еще до меня. Критик с вгиковским дипломом, и Лора, и Пи его знавали: унылая физиономия, для которой кино закончилось на «Риме» Феллини, наподдать бы ему разок под зад – не Феллини, критику.

Может быть, я ошибаюсь.

Ошибиться нельзя только в одном: цыпочки опаздывают ровно на тринадцать минут. Я вижу свою Баттерфляй выскакивающей из дежурной «шестерки», я готов помахать ей рукой, я почти машу, но именно в этот момент звонит мобильный.

Лора.

– Хай, милый. Ты слышишь меня?

– Отлично слышу, Лора.

– Печальное очарование вещей. Печальное очарование вещей – вот что такое твое «моно-но аварэ».

– Спасибо.

– Интеллектуалка уже на подходе?

– Да.

– Удачной охоты.

Охота отменяется. Во всяком случае – охота на бабочек. «Охота на бабочек»5 – так будет вернее, побочный эффект моей пахоты в «…дзэне»: я начинаю думать названиями фильмов, уже придуманными до меня. И я все еще вижу Баттерфляй, ножки у нее и правда ничего, впору заводить путеводитель для путешествия по ним – автостопом. В другой раз, бэби, в другой раз, я отлично знаю, что другого раза может и не быть, путеводители – самая покупаемая литература.

– …Печальное очарование вещей. Печальное очарование вещей – вот что такое твое моно-но аварэ.

– Точно.

Окончание работы видеопроката – 23.00. Я успел как раз вовремя, да что там вовремя – у меня сорок пять минут в запасе. Два прыщавых юнца и нимфетка, толкущиеся у прилавка, меня не напрягают, разве что их жадные пальцы: они терзают каталог, который я уже считаю своим. Они терзают каталог и хихикают, малолетние ублюдки, я бы с удовольствием воспользовался дыроколом Хайяо, вот только чугунным затылкам молодняка он вряд ли нанесет ощутимый урон, жаль. Мне остается лишь развлекать себя мыслями о Хайяо, каково это – быть неразоблаченным убийцей и есть ли в этом печальное очарование? Есть ли в этом вообще что-нибудь, кроме самого полустертого факта убийства? Я не видел его глаз, но спина Хайяо несчастной не выглядит.

Нимфетка настаивает на «Красоте по-американски», ее приятели склоняются к «Возвращению реаниматора», значит, будет выбрано что-то третье.

Так и есть, «Матрица. Революция». Они выбирают «Матрицу number 3» и благополучно отваливают. Теперь – моя очередь.

– Вернулись за «Любовным настроением»? – Парень преувеличенно любезен, единственное, что меня утешает: от монохромной гаммы не осталось и следа.

В цвете он не слишком привлекателен: грязно-фиолетовый свитер, борода тоже отдает фиолетовым, синяк на скуле потемнел и оформился, его очертания почему-то напоминают мне дырокол Хайяо.

– Печальное очарование вещей. Печальное очарование вещей – вот что такое твое моно-но аварэ.

– Точно. И что?

– Ты же сам сказал… «Когда узнаешь – приходи». Я узнал. Пришел.

– И что? Что тебе от меня нужно?

– Собственно…

– Ты что – голубой?

Этот вопрос не оскорбляет меня, странно. Может быть, дело в тоне, которым он был задан: никакой издевки, никакой угрозы, никакого сочувствия, что было бы особенно обидно. Парень просто высказывает предположение, неверное, но он и не претендует на истину. Просто – высказывает предположение.

– Нет, я не голубой. Каталог. Я бы купил у тебя твой каталог.

– Бери.

– Я заплачу.

– Бери просто так.

Я поверить не могу в его неожиданное великодушие. Но факт остается фактом: вожделенный каталог перекочевывает прямиком мне в руки, теперь за карьеру в «Полном дзэне» можно не беспокоиться – во всяком случае, на ближайшие полгода.

– Не возражаешь, если я угощу тебя пивом? Здесь неподалеку есть один симпатичный барчелло. «Пирелли».

Смелое с моей стороны предположение: я видел только витрину, украшенную логотипами шин, собственно «Пирелли» и еще почему-то «Мишлен». Кроме этого на витрине присутствуют: номера, снятые с машин где-то в Европе, битые бамперы, искореженная рулевая колонка; сиденье с пятнами бурого цвета, об их происхождении думать не хочется.

Мой новый знакомый оказывается хромым.

Жан-Луи – хромоножка, его русское имя тонет на дне первой же кружки, а в пене второй всплывает именно это: Жан-Луи. Вот почему он не путешествует – из-за хромоты, ботинки «Кларке» ее только подчеркивают. Зачем хромому такие шикарные раритетные ботинки, цинично размышляю я, пока он втирает мне про «Жан-Луи».

Мод. Ее зовут Мод. Ты должен ее знать.

Жан-Луи смотрит на меня испытующе, что-то я пропустил, изнывая по «Кларксам», какая еще к черту Мод?..

Ты должен ее знать, говорит Жан-Луи и сдувает пену с третьей кружки.

Я не знаю никого по имени Мод, у меня нет ни одной знакомой француженки, а это явно французское имя; ни одной знакомой француженки, проклятье. Я спал с одной австриячкой, участвовал в групповухе с двумя немками, просидел всю ночь с кенийкой во франкфуртском аэропорту, а до француженок так и не добрался. Все остальные мои цыпочки – продукт исключительно отечественного производства.

– Это не Риветт, – Жан-Луи подмигивает мне. – Но начинали они вместе.

Тест, так и есть. Я могу сколь угодно долго вешать лапшу на уши своим тамагочи, а этого парня не проведешь.

– Чем ты занимаешься, Макс?

– Особенно ничем. Так… Работаю в одном журнале.

Жан-Луи не пытается выяснить, в каком именно, плевать ему на журналы, плевать ему на все, что не связано с пленкой, это было понятно уже по каталогу, а теперь и подавно ясно – по его нигилистской вздернутой бороде. Плевать ему на все, кроме кино и Мод. Попутно выясняется происхождение синяка – Жан-Луи заработал синяк здесь же, в «Пирелли», несколько дней назад: короткая стычка с залетным байкером по поводу подруги байкера. Байкеру с пьяных глаз показалось, что Жан-Луи не так посмотрел на его подругу, фигня полная, женщины, подобные байкеровской телке, не интересуют Жан-Луи абсолютно. Какая-то мордатая эстонка, круглые, цвета вылинявшей джинсухи, зенки. К тому же у нее были скобки на зубах. Худая корова при всем желании никогда не станет газелью – это как раз ее, байкеровской подружки, случай. Мод – другое дело, хотя Мод и не газель.

Мод – это Мод.

Как я и предполагал – Мод всего лишь персонаж, я имею дело с сумасшедшим, влюбленным в персонаж фильма. С тихопомешанным. Впрочем, если бы Жан-Луи – хромоножка влюбился бы в реально существующую женщину, результат был бы тем же: никакого результата. Безответная любовь – удел всех хромоножек. Это не мешает Жан-Луи промывать мне мозги по поводу Мод. О том, как они впервые встретились, это был Ромер, Эрик Ромер, «Моя ночь с Мод», так-то, приятель!..