Манускрипт египетского мага - Мари Тегюль

Ник встал и подошел к картине. Тщетно он искал имя художника — его не было. Но было очевидно, что картина руки известного мастера. Ник перебирал в голове имена фламандских мастеров. Напрасно. Хоть и казалось эта картина ему знакомой, но припомнить художника он не мог. При ближайшем рассмотрении Ника удивило, как тщательно были выписаны не только платье женщины, но и все предметы, находившиеся в комнате. За спиной женщины на высоком черном круглом небольшом столике с одной ножкой лежала раскрытая книга. Свет из окна падал пятнами на ее страницы. На них можно было рассмотреть каждую букву. Но прочесть, что там было написано, оказалось невозможным.

Он повернул голову к Елизавете Алексеевне. Она смотрела на него с улыбкой.

— Я могу устроить вам путешествие туда — и она кивнула головой в сторону картины. Ник вопросительно смотрел на Елизавету Алексеевну, не произнося ни слова. «Странная женщина», — пронеслось у него в голове. И, неожиданного для самого себя, он произнес:

— С превеликим удовольствием. Надеюсь, меня представят этой очаровательной даме? — и он показал на портрет.

— Это и будет целью вашего путешествия. Вы не боитесь?

— Отнюдь. Приключения — моя страсть, несмотря на то, что я по натуре кабинетный человек. И по роду работы, и по складу характера я не склонен к светским развлечениям, милая Елизавета Алексеевна. Мне приходится много путешествовать, ибо я по специальности этнограф. Но мне доставляет особое удовольствие рыться в старых бумагах и пытаться воссоздать из бумажного хаоса реальную картину какого-нибудь происшествия. А такая страсть требует упорного труда. Но потом мне нужно встряхнуться и я мчусь куда-нибудь с особым безрассудством.

— Хорошо, договорились. Но это произойдет через несколько дней. А пока готовьтесь к встрече с дамой, — посмеиваясь, сказала Елизавета Алексеевна.

Ник провел еще около получаса у Елизаветы Алексеевны в приятной болтовне и откланявшись, удалился к себе. Уже засыпая, он снова и снова возвращался мыслями к картине и удивительный образ женщины на ней занимал его.

Глава 4

Прошло несколько дней. Посыльный от полицмейстера сразу же на следующий день после визита Ника к Сергею Васильевичу принес ему кучу документов, в которые он погрузился с головой. Отдельные протоколы и свидетельства очевидцев были столь разрозненными, что составить цельной картины по ним никак не получалось. Создавалось впечатление, что все эти происшествия были случайными, не связанными друг с другом. Подозрения каждый раз падали то на слуг, то на каких-то случайных прохожих, но доказательств практически не было. Да и следы на теле жертв, если их находили, были тоже бездоказательными. В случае Нины Андреевской, тело которой нашли далеко внизу по течению Куры, можно было полагать, как и решили медицинские эксперты, что это несчастный случай. Женщина упала в воду, течением ее понесло вниз, а синяки на теле — это удары от коряг и камней в реке. Но опыт Ника говорил о том, что почти одновременно такое большое количество жертв без видимой причины преступления может быть действием маньяка или террориста с целью устрашения населения. Уже тот факт, что он был вызван в Тифлис свидетельствовал о том, что террор в какой-то мере удался. Ник так увлекся работой, что не выходил из дому, очень поздно, почти под утро, ложился спать и вся его связь с внешним миром осуществлялась через Петруса. Петрус же энергично осваивал неведомый ему до сих пор мир.

Подавая десерт Нику, занятому после обеда чтением местных газет — «Кавказа», «Тифлисского листка» и петербургских газет, которые присылали ему с курьером из канцелярии губернатора, Петрус провозглашал:

— Рахат — лукум. Из персидского магазина на Эриванской площади под гостиницей «Кавказ».

Или:

— «Девичьи губки». Турецкое лакомство. Из лавки Ахшарумова на Майдане.

Также энергично Петрус осваивал и местные блюда. По утрам он спускался по улице до Хлебной площади за мацони и горячим чуреком, потом отправлялся на Метехский мост за свежей рыбой «цоцхали». Там он долго стоял, навалившись на перила моста, наблюдая, как рыбаки забрасывают с лодок сети. А потом мчался домой с небольшим ведерком, полным плещущейся в нем рыбой. Договаривался с крестьянами, которые на своих ишаках подвозили ему свежие фрукты, овощи, зелень, птицу. Уже по утрам раздавался с улицы крик, часто сопровождавшийся ослиным ревом:

— Пэтрэ! Пэтрэ! Михо пришел, провизию принес!

И Петрус вихрем скатывался по лестнице, чтобы встретить очередного поставщика.

В этих непрерывных хлопотах у Петруса проходил целый день. Скоро все знали его на пространстве между Сололаками и Майданом, его появление ни у кого не вызывало удивления, его уже не считали чужаком. В Тифлисе всегда легко приживались люди из разных стран. Когда Петруса спрашивали о занятиях его господина, Петрус цокал языком и говорил со значением: «О, очень умный человек! Все книги, книги. Ученый!». Собеседники качали головами и тоже цокали языками в знак понимания и уважения.

Прошла неделя. В субботу вечером Елизавета Алексеевна прислала приглашение Нику на воскресный вечерний чай. «Я помню свое обещание, — писала она. — И если вы настроены также романтично, как и в прошлое наше свидание, я постараюсь доставить вам удовольствие».

Поднявшись в воскресный вечер к Елизавете Алексеевне, Ник был сразу же проведен Саломэ в кабинет. Саломэ имела очень таинственный вид и, встретив Ника, начала хихикать, прикрывая рот ладошкой. В небольшой комнате, который служил и библиотекой, стены были сплошь заставлены книжными шкафами, битком набитыми книгами, стоял изящный письменный стол на гнутых ножках и несколько глубоких кресел. Елизавета Алексеевна встретила Ника у дверей и как только за Саломэ закрылась дверь, сказала:

— Хочу вас представить даме.

Ник оглянулся. Из кожаного кресла поднялась и вышла на середину комнаты молодая женщина. Если Елизавета Алексеевна хотела произвести впечатление, то она своего добилась. Женщина была необычна. Казалось, в ней собрались все краски востока. Смуглое лицо с крупными чертами было обрамлено черными как смоль волосами, которые вились крупными кольцами и ниспадали на шею и грудь. На голове была пунцовая шелковая шаль, завернутая в виде тюрбана. Женщина была одета в малиновый бархатный длинный жакет, тесно обтягивающий пышную грудь, которую украшали несколько рядов ожерелья из золотых монет. Из-под жакета ниспадали многоцветные яркие шелковые юбки в мелкую складочку, которые при каждом движении переливались всеми красками радуги. Удивительнее всего были глаза женщины. Они были серые, но с зеленоватым оттенком, свойственные скорее северянке, чем южанке.

— Зинэ, это Ник, — сказала Елизавета Алексеевна, — я тебе о нем уже рассказывала. Он этнограф и интересуется востоком.

Ник