Этнокультурная история казаков. Часть III. Славянская надстройка. Книга 4 - Коллектив авторов

На Бахмуте с 1701 года пошли стычки донских казаков с Изюмским слободским полком за соляные варницы, издавна принадлежавшие донцам. Дело не раз доходило до кровавых столкновений. Полковник Изюмского полка Шидловский в 1704 году самовольно разорил один казачий город и все соляные варницы, разломал часовню и забрал всю церковную утварь, а потом наложил на бахмутских казаков за соль пошлины. Захват донской общественной собственности – солеварен – резко сократил доходную часть бюджета Войска. Возникли обоюдные жалобы. Но этого показалось мало: царь в 1705 году издал приказ уничтожить все казачьи городки, построенные казаками по правой (крымской) стороне Донца без его указов и после 1695 года, жителей перевести на левую сторону, а новопришлых выслать на прежние места. В своём житейском обиходе казаки стали терпеть разные притеснения от азовского гарнизона, забравшего в свои руки все рыбные ловли в низовьях Дона, в море и по запольным речкам. Появлявшихся там казаков забирали и связанными препровождали в Азов вместе с рыболовной «посудой» для «допроса и розыска». Также на «верхнем изголовье» Мёртвого Донца азовцами была поставлена застава, через которую казакам воспрещено было провозить в крепость Люток хлебные и другие запасы находившимся там их одностаничникам.

Рыбные тони в гирлах Дона захватили самовольно переселившиеся туда из разных монастырей чернецы. Жалобам казаков в Посольский приказ на эти стеснения не было конца. Споры эти разрешены были царской грамотой, данной 26 февраля 1703 года. Казакам «дозволялось» ловить рыбу в Дону и по запольным речкам «про свой обиход» по-прежнему, «оприч тех вод, которыя отведены на прокормление азовским жителям и зимовым солдатам, а именно: что вверх по Дону до устья Мёртваго Донца на 10 верст, да вниз от города Азова до взморья на 4 версты и на 150 саженей, и в те воды и в рыбныя ловли вам, атаманом и казаком, отнюдь не велеть вступаца и рыбы в них не ловить»…

Словом, лучшие и богатые рыбные тони были отобраны у казаков. Казаки призадумались. «Того ли мы заслужили у московского царя?» – и спешно снарядили в Москву лёгкую станицу. 2 мая 1703 года последовала новая царская грамота: «и мы, великий государь, наше царское величество, вас, атаманов и казаков, и всё Войско Донское пожаловали, велели вам в реке Дону и по иным рекам рыбу ловить вопче по прежнему […] сопча с азовскими жителями, нераздельно, безпорубежно».

Вмешиваясь в донские дела и отнимая у казаков их исконное право по самоуправлению, царь спешно издавал одну грамоту за другой, указ за указом, часто противоречащие одна другой, иногда вопреки желаниям Войска. Так, после азовских походов, видя покорность Аюка-тайши, много раз до того изменявшего России, царь разрешил с подвластным ему калмыцким народом кочевать по войсковым землям по pекам Хопру, Медведице до Маныча. Это страшно стесняло казаков и вызывало постоянные столкновения с этим полудиким народом, промышлявшим воровством и грабежами. Грамотой 26 февраля 1703 года царь разрешил казакам, построившим городки по реке Бугучару, оставаться там на жительстве и «на иныя места не сходить». Но через год Бугучарский казачий город без ведома Войска майором Шанкеевым, присланным из Адмиралтейского приказа для сыска беглых, был уничтожен и все жители его высланы в Россию.

Возникали всё новые споры и недоразумения, продолжавшиеся весь XVIII век. Пожаловав Войско Донское такой великой милостью, как свободной ловлей рыбы в Дону, царь в то же время приказал всю сушёную рыбу, какая найдётся на Дону, отписать на него и никому не продавать под страхом смертной казни.

* * *

Антимосковские выступления продолжались на севере Дона и после гибели Разина. Только теперь они вылились в формы сопротивления «никонианским» новшествам. При этом поборникам старого обряда приходилось выдерживать натиск и со стороны низовцев, покорных царским велениям, и со стороны самих русских, не стеснявшихся вторгаться в северные области казачьих владений. Крепким прибежищем старообрядцев на Дону несколько лет оставались городок и монастырь у речки Медведицы. Там собирались наиболее упорные противники Москвы и старожилые и новопришлые. Московиты разрушили этот оплот «древлего благочестия» в 1689 году и тогда остатки непримиримых ушли за турецкую границу на Северный Кавказ. Сначала они обосновались на реке Аграхань, а в 1703 году, с разрешения султана, перешли на правый берег Нижней Кубани. Там от Лабы до Азовского моря они и основали несколько поселений и с этого времени стали именоваться кубанскими казаками. Прозвищем «кубанские казаки» именовались вообще все обосновавшиеся за турецкой границей на Кубани сторонники Степана Разина. Кроме старой веры, они унесли с собой разинский дух вражды к Москве и её донским сторонникам.

Положение было нестабильным не только на Дону. Мнение о «подмене царя» на русском троне оказалось довольно устойчивым. В 1705 году из-за злоупотреблений царских чиновников взбунтовались башкиры. В том же году в Астраханском крае началось восстание. Кроме общего недовольства прозападными реформами Петра, «слухи подливали масла в огонь: царя в живых нет, иноземцы посадили его в бочку да кинули в море, а на московском троне ныне сидит самозванец, а то и сам Антихрист» (Р. Масси). Но соседнее Яицкое Войско бунт не поддержало – оно совместно с царскими войсками воевало с башкирами. Несмотря на притеснения, не поддержал Астраханское восстание и возглавляемый приверженцами Москвы Дон. Здесь на Кругу подтвердили верность Петру и выслали против астраханцев отряд Максима Фролова и Василия Поздеева. Они заняли взбунтовавшийся Царицын и, казнив сто зачинщиков, вынудили сдаться повстанцев в Чёрном Яру. Восстание было локализовано, и подошедшее войско Шереметева окончательно подавило его. Пётр наградил своих донских приверженцев очень щедро. Прислал «честные клейноды» – знамя, бунчук, серебряный атаманский пернач, 6 станичных знамён. Выдал огромное жалованье, на которое казаки заложили каменный собор в Черкасске. За доблесть под Азовом и в Лифляндии никогда таких наград не было, а за рейд против астраханцев – пожалуйста!

А между тем самим казакам на Дону приходилось очень несладко. Донское казачье население насчитывало 60.000 человек обоего пола. Из них 10.000 находилось в армии. А оставшимся требовалось выполнять свалившиеся на них дополнительные обязанности, то есть обеспечивать себя и ушедших на фронт. И враги этим не преминули воспользоваться. Осенью 1705 года, когда казаки, остававшиеся на Дону, вышли на облавные охоты, на их городки напали кубанские татары. Погромили, пожгли. И казакам со звериных ловов пришлось бросаться в погоню. К счастью, удалось настигнуть врагов, отбить людей, угоняемых в полон, и уведённый было скот.

* * *

Население Нижнего Дона к этому времени уже изживало исключительно боевые черты, которыми прославилось казачество. В процессе социально-экономической эволюции воины обращались в домовитых хозяев. Многие из них теперь строили своё благосостояние не на сомнительных прибылях военной добычи, а на деловых расчётах, на непрерывном труде хозяина-скотовода. Именно таким постепенно становилось первоначальное население края.

Недавно ещё большая часть верховых была служилыми людьми московского государя. Теперь же, когда границы Московии отодвинулись далеко на запад и на юг, им, в качестве безработных воинов пограничья, пришлось познать московские общественные отношения во всех подробностях. Убегая от голода и закабаления, они стали прибывать на Дон с семьями, одиночками и целыми станичными общинами. Озлоблённые бескормицей, тяжёлой эксплуатацией их труда, церковными и социальными реформами, унижениями со стороны «начальных людей», верховые казаки стали самыми преданными сторонниками Булавина.

Казаки-старожилы основали Казачью Республику в условиях непрерывной борьбы с турками и почти непрерывного союза с Московией. Они проживали далеко от её границ, никогда не имели с ней близких связей и о печальней судьбе её рядового населения знали только понаслышке. Они заключали договоры с московскими государями и хотели верить, что слово представителей христианской династии не пустой звук. Что отношения с царями, в худшем случае, могут вылиться в формы своеобразной персональной унии: где-то «на высокой Москве» – общий с русскими монарх, а на Дону – вольная воля, жизнь по древнему обыкновению, «как деды и отцы положили». Они хотели мира без постоянных тревог и видели в «новоприходцах» только лишние хлопоты и осложнения. Они относились к верховым казакам свысока, потому что многие из них не спешили в своё время возвратиться на родной Дон, а приходили на его берега, только потерявши службу на московских «украйнах». Они считали себя выше их не потому, что были богаче их, «голутвенных», а потому, что одни, без них, освоили после татар казачьи земли кровью своих отцов, их вековыми боевыми трудами.