Алчность - Эльфрида Елинек

С деньгами так: их сначала надо вырвать из алчных рук и передать в другие алчные руки. Но сыну жандарма они нужны сейчас и позарез, чтобы в союзе со своим отцом (это Союз строительных вкладчиков Австрии, который на цветных картинках в домашних журналах демонстрирует британские родовые имения или хотя бы домики австрийских провинциальных врачей, перестроенные крестьянские лачуги из старого, благородно посеревшего без покраски дерева. Этот очаровательный журнальчик мы хотим разослать нашим строительным вкладчикам после того, как заберём их миллиарды! Тогда они станут экономить ещё больше, австрийцы и австрийки. Под процент ниже одного процента! Мы вкладываемся в акции, но, несмотря на это, дремать и почивать на лаврах больше не можем. Если Бог создал человека по образу и подобию своему, то почему человек не может изваять свой домик по образу и подобию Букингемского дворца?) предаться увлечению собирательства домов и участков. Директор филиала, в свою очередь, имеет ещё одно хобби — спекуляция. К этому его побудили грядущие тяжёлые времена. Это храбрый и умный человек. И хобби, которое вам тут преподнесли в подарок, очень красивое. Другие должны идти играть в теннис, или идти на смерть, или идти бегать, а именно умереть должны законные владельцы прилегающих владений, владельцы, к которым их собственность тоже изначально интимно прилегала и которые, как две мирные деревушки, располагались рядышком, объединяясь в уютный жилой ландшафт, достаточно большой, чтобы в него вступили жандарм и его сын, но маловатый для их семейств, которые у них между тем уже повисли обузой на шее. Когда-то было время, они бы умерли, если бы не обзавелись ими — семьями, жёнами и детьми. А теперь они им больше не годятся, поскольку их запросы выросли, и дети, к сожалению, тоже. И им тоже теперь надо гораздо больше. Люди вырастают из своих потребностей и настолько глупы, что склоняются к насилию, когда получают новые потребности. А мы, к сожалению, всё ещё здесь, род элиты, которая выставляет на балкон садовые стулья. Пожалуйста, минутку терпения. Сначала одно, потом другое, один дом за другим, одна женщина за другой, одна отдача за другой, чтобы в конце концов ухватиться за обстоятельства ослабевших к тому времени созданий со всеми их жалобами. Со всеми потрохами. Вот что я называю военным искусством! Людям так или иначе умирать, — не бойтесь, их дома останутся, если, конечно, мы не в Косово, там всё наоборот, нет, там вообще ничего не остаётся. Ни от кого. Кто может, тот уносит ноги. Да, что-то надо делать с людьми, чтобы они не закосневали. Сколько времени нужно, чтобы они смогли заблаговременно спрятать свои владения, пока не грянула война, которую мечтательные люди давно накликивали. Они её предвидели! Где грузовик, где трактор, где лошадка? — за шеломянем еси. Пока имение не развалилось, пожалуйста, мы приберём его к рукам, если этого не сделает другой. Бесхозное владение не терпит пустоты, оно хочет снова кому-нибудь принадлежать. Там, на горном перевале, конь угодил под трактор, а ведь нужно было идти аккуратно, друг за другом. А иные владения таковы, что их никаким транспортом не увезёшь. Если не сам за рулём, не управляешь всем до мелочей и оказываешься в придорожной канаве, другой заберёт то, что принадлежало тебе. Иногда налоги, иногда дальний родственник, на которого не рассчитывал, потому что никогда о нём не слыхивал. Эти двое, отец и сын Яниши, в целом производя наилучшее впечатление, тут я ничего не могу сказать, один как жандарм, другой как укротитель телефонных проводов, к которым ещё надо взобраться на столб при помощи когтей, нашли красивый способ, чтобы собственность сама со вздохом ложилась у их ног, как усталый пёс. Но пусть только кто попробует приблизиться — она вскочит и укусит, собственность, в знак того, что она принадлежит только нам.

Они ухаживают за женщинами. Собственно, оба. Но главным образом отец Яниш, жандарм. Легко сказать, а ведь скольких людей в этом городе и в этой деревне он сделал несчастными! Ну, разве вам пришло бы такое в голову? Лучше всего женщины, у которых в соседнем городке есть дома или собственные квартиры. Их уводят и обращаются с ними интимно, хоть это и называется иначе — то, что делают Яниши. Они соединяют приятное с полезным. Так.

Удобно, когда профессия позволяет разъезжать и свободно распоряжаться рабочим временем: можно и прокатиться туда-сюда. Мужья этих женщин, должно быть, умерли, или их просто никогда не было. Собственных детей тоже никогда не было. Кому же и знать такое (что дама в настоящий момент уступит, в противном случае она лишняя для её собственности), как не жандарму, полицейскому, священнику, соседу, монтёру или всеведущему лавочнику, который, правда, и сам положил глаз на это пустующее место, которое в его душе заселяется всё большим количеством кирпичей, пока не перегрузит сердце? Всё же в розничной торговле разговора заслуживает только прибыль, а не поступки. Вот, например, ящик южных фруктов: его нельзя ронять, иначе красный ядовитый паук, который выскочит оттуда, может сильно исказить черты вашего лица. Глаз, который лавочник положил, ему уже не вернуть. Таковы они, женщины, и их глобальный проект, по сравнению с которым загрязнение окружающей среды и мир во всём мире просто пустяк, — замужество. Этого хотят они все. Женщины и замужество — это отличное сочетание, особенно в деревне, где так мало развлечений и они быстро приедаются. Тогда возникает брак. Тут уж ни одна женщина не скажет: «Спасибо, как-нибудь без меня». Лавочник будет покупать свои бананы где-нибудь в другом месте и посылать свои ящики в другое место, для него дверь захлопнулась. Он и не подозревает, для кого эта дверь теперь открыта, но ведь для кого-то она открыта. Он уже несколько недель не видел эту женщину. Что-то получит, в конце концов, племянница из Кремса, на что она не рассчитывала, но получит она это после тётиной кончины. То, что лавочник аккуратно доставлял старухе продукты на машине, теперь уже никогда не окупится. Другие опередили его и оказались здесь раньше него. Соседи тоже охотно полакомятся, хоть и объедками. Они пялятся на отбросы. Столько она всего выбрасывает, а ведь это ещё можно использовать! Люди обкрадывают друг друга в первую очередь из убеждений, а уж потом из любви. Они представляются друг другу вначале как соседи и сразу превращаются в друзей, то есть жадных бестий, — это похоже на наши дорогие Балканы, которые мы теперь знаем лучше, чем свои гостиные, в которых эти Балканы не сходят с экрана телевизора, не меньше четырёх раз в день; там соседи были когда-то соседями, а теперь того уж нет. Наши собственные соседи пришпоривают своих коней Апокалипсиса, чтобы этот напирающий, брызжущий, капающий поток стариков и старух спровадить в их постели, которые стоят в спальнях, куда телевизоры чаще всего не добираются. Если окажешься недостаточно ловким, может так получиться, что пойдёшь в ванную и, приятно оглушённый анафранилом, захлебнёшься в собственном дерьме. Красть нелегко, зачастую это тяжёлая работа, иначе бы её делали все кому не лень.

Оба Яниша, в этом мы с ними заодно, хотят либо сейчас, либо чуть позже получить весь дом или несколько домов за ничто, ведь у них ничего другого нет, кроме ничего. И желанные объекты недвижимости должны примкнуть к тем, которые Янишам уже принадлежат. Теперь им придётся, я боюсь, заблаговременно изменить подход к некоторым женщинам. С первой начинаешь, с последней кончаешь. Опять будет тяжёлый несчастный случай наезда на дороге, — момент, сейчас прибудет жандармерия! И виноваты в наезде всегда оказываемся мы сами. Господин жандарм заносит всё это в блокнот и в такт записям фотографирует. Деревенские вакансии постовых из соображений экономии редко бывают заняты. Часто приходится привлекать случайных людей, которые легко отвлекаются. Сколько времени нужно, чтобы завоевать ту или эту женщину, спрашиваете вы? Надо с ней переспать, а потом снимать сливки. В деревне у многих возникает чувство вины, если они заводят внебрачные связи, поэтому твёрдо обещайте ей брачные, только для этого нужно убрать с дороги несколько препятствий из мяса, костей и крови. Но не стоит так раскатывать губу, перед вами в очереди ещё несколько других! Им тоже надо вставить, — как вы думаете, сколько раз в день можно это делать, чай, мы уже не самые молодые. Даму нужно подержать на испытании самое меньшее год, за это время она может разве что подержаться за него да посмотреть, а содержимое нам ещё пригодится, чтобы не вызвать подозрений у других. Между делом — исповедь на скорую руку, и снова всё хорошо.

Всё это зависит от густоты волос, от характера и от того, что там ещё под капотом или в портмоне, а не только от недвижимости. Пока не истощатся лошадиные силы моего воробышка, бедняжки. Женщины иногда благодарны уже за одно то, что с ними это вообще ещё случается, когда пыл жизни, её гон, зов и смех постепенно стихают. Надо только, хотя бы некоторое время, ухаживать за ними, надо в служебные часы несколько раз к ним заехать, как бы случайно, на маршруте патрулирования, составленном по своему усмотрению, узнать, всё ли у дамы в порядке. А то, дескать, в прошлый раз у меня было нехорошее чувство, но хорошо хоть было. А то давно вообще уже не было никаких чувств. Так-так, кто-то звонил к вам в дверь. Это мы расследуем, вы только впустите меня, я из органов, и вы поэтому можете использовать меня как бумажную салфетку — когда угодно! Не стесняйтесь, вы можете даже руками есть, осторожно, а то мой малыш встаёт при одном взгляде на вас, посмотрите, как он сочится, момент, я, пожалуй, сойду с ковра, правда, ваш мелановый пол больно твёрдый, но есть вещи и потвёрже, вот это видели, прямо сейчас? Было бы, конечно, лучше, если бы мы сразу прошли в спальню. В передней я больно скор, а уж в спальне я его выну целиком, не беспокойтесь, он не будет озадаченно стоять и не натрётся в неподходящий момент до красноты оттого, что у вас внутри суховато, с ним можно идти в разведку, уж я его знаю. Он, как только вас увидит, сразу вскакивает, будет стоять, вытянувшись в струнку, как солдат на посту, и всё сметёт, да, так что я давеча хотел сказать? Брючишки мы сейчас приспустим (о, пожалуйста, с удовольствием, вы только продолжайте!). Что, вы хотите влезть на меня повыше? Всё общество предъявляет мне требования, но не такие высокие, как вы! Ну, делайте что хотите, я останусь холодным, но на матрац я бы с удовольствием, ничего, если ты ещё не прибралась, уж я наведу в тебе порядок! В любом случае ты сейчас получишь абсолют, по которому ты всегда тосковала, уж он по-настоящему длинный, но вошёл бы и в твою сумочку, если бы вообще умел ходить. Да, женщины часто скромны, потому что прожили трудную жизнь. Но такого молодца, как я, вы ведь никогда не видели, верно? И со мной весело, я отнюдь не дитя печали, я дитя смеха и шутки. По мне, так вы можете хоть в прихожей раздеваться, я только запру дверь и буду готовиться к вашему новому виду без нижнего белья, не спешите, что, вы его купили специально для меня? Ну, какая честь! Тогда пусть останется на вас, это неважно, я в тебе и так разберусь, как я разбираюсь в собственном голоде и жажде или в моей тоске по дому, в первую очередь по твоему, в который я пока что должен стучаться, если хочу войти. Это не у вас вчера в сенях объявилась куница, которая пришла полакомиться, любезная дама, о, это были не вы, тогда я ошибся, или это был соседский барсук, который потравил вашу смородину. Поганец этакий! А ты взгляни-ка на моего зверька, он тебя уже давно ждёт, я его еле держу, чтобы ты могла его погладить, а то он от тебя сразу сбежит. А для начала можешь глянуть в этот красивый журнальчик, который я прихватил с собой, в нём ты можешь выбрать позу, какую хочешь. Нет, это не садовый каталог. Он тебе сделает всё, что ты пожелаешь. Не буду его сдерживать, этого мальчишку. Голову даю на отсечение. Собственно, мне полагается прибавка к пенсии за всё, что мне приходится засовывать в женщин. И пилишь, и строгаешь, а выходит потом всё одно. Только выглядит по-разному, вроде бы меньше, как мне кажется.