«…Хоть раз напишу тебе правду». Письма солдат вермахта из сталинградского окружения - Нина Вашкау

Официальное сообщение о гибели окруженной армии Паулюса было передано в Германии по радио 3 февраля 1943 г., в стране был объявлен государственный траур. После поражения под Сталинградом в Германии наметилась тенденция реального перелома в сознании общества и в отношении к власти. Письма косвенно это отражают. Режим предпринял все меры, чтобы в конце января и в начале февраля 1943 г. сбить в народе волну недоверия после ужасающей гибели целой армии. Такие настроения начали распространяться и в армии, и в тылу. Достаточно вспомнить деятельность «Белой розы» — организации молодых мюнхенских антифашистов, которые почувствовали переломное значение Сталинграда и в листовках прямо указывали на это{38}. Происходившее в России заставило молодых студентов-медиков ужаснуться, потрясло их сознание и придало новый импульс борьбе против гитлеровской диктатуры.

Это подтверждается также воспоминаниями Вильгельма Раймунда Байера и Иоахима Видера{39}, которые не апологетичны, как многие публикации периода холодной войны, но — объективны. Биография любого солдата, прошедшего через Сталинград, — это гибель однополчан, голод, болезни, вши, ощущение нараставшей безнадежности положения войск, брошенных командованием. И в «котле» работали военные трибуналы, вынесшие, по официальным данным, 364 смертных приговора. Байер считает эту цифру сильно заниженной{40}. В книгах, изданных в ФРГ, не говорилось о массовом завшивлении солдат, а между тем, убежден Байер, кто не пишет о вшах, «не имеет права писать о Сталинграде»{41}.

«Человек против человека, человек за человека» — так назвал свой представленный немецким слушателям доклад Михайл Гефтер — выдающийся российский мыслитель, солдат-доброволец, тяжело раненный под Ржевом. И этот человек мучительно вырастал из осознания катастрофы жизни, идеалов, идеологических установок об образе другого как образе врага. И все же подавляющее большинство немцев восприняло окончание войны как национальную катастрофу. Те, кто откладывали рассказы об ужасах войны до возвращения, предпочитали и потом не вспоминать об этом, письма, бережно хранимые женами и матерями, не перечитывали. И только дети, неожиданно наталкиваясь на старые папки, открывали для себя своего отца заново… Так и называются некоторые предисловия к изданию писем немецких солдат вермахта, подготовленные их детьми: «Открытие собственного отца»{42}.

В 1950-х гг. немцы считали себя не виновниками преступлений, а жертвами и побежденными в обычной войне. Безбедное существование, не связанное с личной ответственностью за преступления, но возможное при условии извлечения выгод из массовых преступлений, — это определяло сознание большинства немцев. И нужны были годы, чтобы оставшиеся в живых солдаты (те, кто оказались на это способны!) прошли мучительную дорогу осознания своего фронтового опыта и передачи его последующим поколениям.

Василий Гроссман в романе «Жизнь и судьба» четко охарактеризовал изменения в настроениях немцев: «Но имелись особые изменения, начавшиеся в головах и душах немецких людей, окованных, зачарованных бесчеловечностью национального государства, они касались не только почвы, но и подпочвы человеческой жизни, и именно поэтому люди не понимали и не замечали их. Этот процесс ощутить было так же трудно, как трудно ощутить работу времени. В мучениях голода, в ночных страхах, в ощущении надвигающейся беды медленно и постепенно началось высвобождение свободы в человеке, то есть очеловечивание людей, победа жизни над нежизнью… Кто из гибнущих и обреченных мог понять, что это были первые часы очеловечивания жизни многих десятков миллионов немцев после десятилетия тотальной бесчеловечности!»{43}Для Федеративной Республики Германия было знаменательно, когда президент страны Рихард фон Вайцзеккер в 1985 г. в официальной речи в парламенте подчеркнул, что, несмотря на индивидуальные судьбы многих миллионов людей, события 1945 г. означали освобождение. Это был долгий путь к признанию вины и ответственности немецкого народа.

Публикации писем в 1950-1970-х гг. не имели заметного резонанса, так как в обществе доминировали оценки немцами себя как жертв, общество было не готово воспринять правду, говорить о ней. Но сменились поколения, выросла новая генерация, которая после «спора историков» 1986-1987 гг. начала ставить неудобные вопросы и отвечать на них со всей прямотой. Обращение к архивам, к сюжетам, которые еще 10-15 лет не могли найти своего читателя, привели к большому интересу со стороны общества и к выставке с непривычным для Германии названием «Война на уничтожение. Преступления вермахта в 1941-1944 гг.», прошедшую с марта 1995 до ноября 1999 г. в 32 городах Германии. Новый виток интереса общественности к проблемам вины и жертвам обстоятельств или собственного выбора каждого немца проявился в горячей дискуссии в германских газетах о новой книге интернационального состава ученых об участии МИД Германии во всех преступлениях нацистского режима.

Газета «Badische Zeitung», откликаясь на дату 70-летия начала Второй мировой войны, обратилась к письмам из собрания Штерца. Она процитировала часть из них, приглашая читателей проникнуться рассказами нескольких солдат из 20 миллионов немцев, совершивших кровавый поход по Европе, и составить при этом собственное мнение о войне и нацистской диктатуре. Данный факт показывает, что этот источник востребован сегодня как никогда прежде{44}.

Работа над письмами из сталинградского окружения приобрела в современной России общественное звучание. Эта тема присутствовала на авторитетных международных научных конференциях{45}, в совместных проектах российской и немецкой молодежи, осуществленных Волгоградским государственным университетом{46}. Студенты двух стран читали письма советских и немецких солдат, пытались проникнуть в ткань времени, переосмысливали многое из того, что, казалось, было ранее незыблемым. Письма дали новые знания, показали ценность общения, а самое главное — заставили задуматься о ценности человеческой жизни. Когда молодые люди посетили кладбище в Россошках (где рядом находятся могилы советских и немецких солдат), один из немецких студентов с болью в голосе, обращаясь скорее к себе, сказал: «Зачем наши деды пришли сюда?»

Молодое поколение историков, которое только начинает вхождение в профессию, анализируя человеческие документы, «непреднамеренные свидетельства», какими являются письма из сталинградского окружения, учится проникать «глубже лежащих на поверхности фактов», узнавать между строк документа о прошлом «значительно больше, чем ему угодно было нам открыть»{47}.

Указанные эпистолярные документы резко отличаются от воспоминаний, которые пишутся с целью последующей публикации, от переписки официального характера. Личные письма не предназначались для прочтения (за исключением цензуры) или публикации. Поэтому они тем более ценны, поскольку отражают, нередко с беспощадной откровенностью и прямотой моральное и физическое состояние немецких солдат и офицеров. Перед исследователем предстает «субъективная реальность» сталинградского окружения — предсмертные мысли и чувства людей, попавших в колеса гитлеровской военной машины и выступавших в двойной роли — роли преступника и жертвы.

Постепенно меняется сознание, совершенствуется методология исторических исследований, в обиход историков прочно вошел инструментарий «устной истории», «истории повседневности».

Какие новые вопросы ставят эти источники, какие новые горизонты открывают? В первую очередь необходимость их использование как полноправных источников по истории Великой Отечественной войны, наряду с приказами, отчетами, другими делопроизводственными материалами, периодической печатью и воспоминаниями.

Я убеждена, что письма, опубликованные на русском языке и обращенные к российской аудитории, помогут читателю по-другому взглянуть на противника, по-другому оценить, прочувствовать цену Победы. Письма немецких солдат, отражающие историю Сталинградской битвы из окопа, в новом ракурсе, побуждают размышлять и современную молодежь России. Для нового поколения историков это повод обратиться к своему семейному архиву, тема компаративного исследования противостоящих друг другу образа солдата вермахта и образа советского солдата. Очень важно, на наш взгляд, использование писем с фронта (в том числе и советских солдат) как дидактического материала в школах и вузах, где формируются основы патриотизма и долга, ответственности и совести молодежи.

И последнее. Длительная работа над письмами, многократное их прочтение и сравнение текстов привели к удивительному открытию: письма одного автора — Иосифа к своей жене Пауле — встретились в моих руках, разделенные временем и местом их хранения. Первое письмо, датированное 7 декабрем 1942 г., хранилось в Особом архиве (Москва), письмо от 15 января 1943 г. осталось в Сталинграде. Встретились они на страницах этой книги. Прочтите их.