Там, где кружат аспиды - Олеся Верева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Увидела среди нарядов драгоценных что-то странное, то, что не могла объяснить. Очень лёгкий, тонкий кусочек ткани с золотистым плетением будто бы сам попал в её пальцы. Ткань походила на ту, что была у Негомилы, такая же нежная и дорогая. Только шершавые пятна на ней, давно высохшие и заскорузлые, жёстко контрастировали с прохладной гладкостью. И цвет пятен этих чудной такой! Тёмный, но яркий, как глаза Кощея. Не было в Прави таких цветов.
Взяв загадочную находку, Лёля прикрыла сундук и выпрямилось. Сердце стучало дробью, кололо и ныло, и отчего-то захотелось прижать этот клочок ткани к беснующейся груди. Может, так она и поступила бы, но на пороге раздались шаги.
— Не дождалась я тебя, доченька, разволновалась и сама пришла…
Нянюшка замерла в дверном проёме, руки с зажатым кружевом опустились, клубок выпал и покатился к Лёлиным ногам. Лёля рассеянно отметила про себя, что закатился он под стол, о ножку его ударился и замер. Она знала, что должна что-то сказать, но слова не шли.
— Ох, милая… — в стоне старушки звучала скорбь и плохо скрытая тоска, — нашла-таки…
— Что это такое, родненькая? — Леля поняла, что осипла, прокашлялась, возвращая голос, взгляд снова уткнулся в тёмные пятна. — Неужто плохое что-то? И видом диковинное… — Несмотря на переживания, отдавать найденный кусочек ткани не хотелось. Было что-то знакомое в переплетениях золотых нитей, что-то тёплое, светлое, далёкое, как звёзды над головой.
— Это Догоды платочек. — То же самое светлое и тёплое чувство сквозило в речи няни, когда она обняла Лелю за плечи и бережно забрала платок. — Только в крови он. Твоей крови, дитятко моё.
Глава 2
— Моей?.. Крови?.. Нянюшка, а что это за чудо такое — кровь? — Лёля чувствовала, как в ожидании ответа замирает сердечко. Знать, откопала она в сундуке у Нянюшки тайну какую-то, а любопытство никогда Лёле чуждо не было.
— Кровь, милая моя, — Нянюшка задумалась, ласковым жестом поглаживая платок, — это жизнь твоя, твоя душа… Бывает, потеряет человек всю кровь, и смертушка к нему приходит. А бывает, плохой человек, злой, тогда говорят, что и кровь у него дурная…
— Вот же диво, — покачала головой Лёля, — никогда прежде не видала подобного. Да и цвет необыкновенный такой. Где же кровь эта у меня находится и как на платочек попала?
— Эх, светлая ты, Лёлюшка, чистая, словно цветочек полевой. Кровь-то, она внутри всего живого протекает, неважно — бога ли, человека. По ручкам, по ножкам бежит. Только не права ты, коль считаешь, что крови раньше не видела. Много крови было в твоей жизни, много страданий, голубка. Но батюшка Сварог уберёг. Нельзя детям видеть то, что ты видела, нельзя помнить да в снах беспокойных к тому возвращаться. Душа ж ты моя безгрешная! — Нянюшка обхватила голову Лёли и прижала к худощавой груди.
Старческие узловатые пальцы бережно гладили её по волосам, сердце старушки билось часто и гулко, но Лёля думала о своём под этот монотонный стук. Столько вопросов на языке крутилось, столько мыслей путалось. Как кровь, что, по словам нянюшки, внутри бежит, на платочке оказалась, да на богатом, золотыми нитями разукрашенном? От какого деяния лютого батюшка её спас? Почему не помнит она ужасов тех? Столько слов, и ни одно не высказать! Лёля подняла голову и с мольбой взглянула на няню, прямо в тёмные глубокие глаза, надеясь, что старушка поймёт её безмолвные вопросы.
— Что же делать мне с тобой, горемычной, коли разгадала ты всё? Лёлюшка, мне бы к батюшке тебя отвести, покаяться, что тайну его сохранить не смогла! Сварог-батюшка меня отругаел бы, а тебя памяти лишил, и жили бы как раньше, но не могу я так, несправедливо это. — Нянюшка всхлипнула, выпуская Лёлю из объятий, и развернула на ладони платочек, на который смотрела, как на самое ценное сокровище. — Несправедливо, чтобы друзей ты верных не помнила, не заслужили они того! — Тяжёлые слёзы медленно покатились по лицу старушки. Всего две слезы, а Лёля изумлённо наблюдала, пытаясь вспомнить, плакала ли хоть раз её Нянюшка в их спокойной, тихой жизни в Прави. — Золотые мальчики были! И Догода, и братец его. Как родных внуков я вас воспитывала, любила до умопомрачения, вот и выбросить платочек не смогла, рука не поднялась на последнюю память о мальчиках моих! А ведь твой батюшка строго приказал, чтобы даже имён их под небом Прави не произносили. Ох, Лёлюшка, и что же со мной Сварог сделает, коли узнает, как наказ я его нарушила?
Испугалась Лёля, когда о батюшке своём услышала. Строг бывал Сварог, прикрикнуть мог, посохом в пол ударить, за неповиновение наказывал без пощады. Может, оно и верно, царством богов управлять — не на завалинке сидеть, светом звёзд наслаждаясь, Лёле и самой от батюшки доставался выговор, когда обязанности Берегини выполняла плохо. И так жалко ей Нянюшку стало, что она мягко отстранила старушку и подбежала к раскрытой двери. Вдруг кто-то из подруг искать её пошёл да разговор подслушал? Чувствовала она, что не для чужих ушей слова Нянюшки сказаны были. Да и то, высказала их несчастная только потому, что молчать больше не могла. За дверью не было ни души. Облегчённо выдохнув, Лёля бесшумно прикрыла дверь, вернулась к няне и усадила её на деревянную лавку у стены.
— Нянюшка, успокойся! Ничего тебе батюшка не сделает, коли не узнает ни о чём. А я не расскажу, ни в жизнь тебя не выдам, родненькая, ты же мне веришь? — Лёля присела перед няней и обхватила тёплые мягкие ладони, до сих пор сжимающие окровавленный платочек.
— Как себе верю, девочка моя добрая! — Нянюшку портили блестящие дорожки слезинок, затерявшиеся среди глубоких морщин, но взгляд её лучился нежностью. — Выросла, а таким же ребёнком светлым осталась, красавица. — Няня провела тыльной стороной ладони по Лёлиной щеке. — Видели бы тебя Похвист и Догода, узнали бы в тебе подругу детства своего? Али растерялись бы перед красой такой? Ох, знать бы, где сейчас мальчики мои! Тоже, наверное, пригожи, как день солнечный и ночь лунная. Стрибожьи внуки…
— Скажи, о каких мальчиках ты вспоминаешь всё время, нянюшка?
