Чужак в чужом краю - Роберт Хайнлайн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смит не хотел, чтобы женщина умерла, даже если это ее право или обязанность. Только что они разделили воду, и вот новообретенный брат по воде уходит и дематериализуется! Смит пришел бы в ужас, если бы не нужно было подавлять чувства. Он решил, что если она сейчас умрет, он умрет тоже — после воды иначе нельзя.
Во второй фразе встречались знакомые слова. Смит понял суть действия и то, что действие мыслится как предполагаемое. Может быть, это выход из кризиса? Может быть, если женщина снимет с себя одежду, никому из них не придется умирать? Он радостно улыбнулся:
— Да, пожалуйста.
Джилл открыла рот. Закрыла. Опять открыла и сказала:
— Черт меня возьми!
По интонации Смит понял, что ответил неправильно. Он стал настраиваться на дематериализацию, с нежностью перебирая в уме все, что пережил и познал. Особое внимание в своих воспоминаниях он уделял этой женщине. Вдруг Смит увидел, что женщина наклонилась к нему. Она смотрела ему в лицо и, очевидно, не собиралась умирать.
— Может, я неправильно вас поняла? Вы просили меня снять одежду?
Смит перевел вопрос правильно и ответил в надежде, что нового кризиса не будет.
— Да.
— Так оно и есть. Да, брат, не такой уж ты больной!
Смит сразу же отметил слово «брат» — женщина напоминала, что они побратались через воду. Потом он подумал, соответствует ли его состояние тому, о котором говорит новый брат.
— Я не болен, — подтвердил он.
— Провалиться мне на этом месте, если у тебя не все в порядке! Но раздеваться я не буду. Мне пора.
Она выпрямилась и пошла к двери. На пороге оглянулась и с игривой улыбкой сказала:
— Ты можешь попросить меня об этом в другом месте. Тогда посмотришь, что делает меня женщиной.
Женщина ушла. Смит расслабился и отключил внимание от своей палаты. Он был горд, что исправил ситуацию, и им не пришлось умирать. Но нужно было еще многое осознать. В речи женщины было несколько новых слов, а те, которые не являлись новыми, оказались сгруппированными таким образом, что смысл фраз был неясен. Он испытывал какое-то радостное чувство, которое вполне могло сопутствовать общению братьев по воде, но к этому чувству подмешивалось что-то, одновременно и тревожное и приятное. Смит думал о своем новом брате, этой женщине, и вслушивался в свое радостно-тревожное чувство. Он вспомнил, как впервые присутствовал при дематериализации. Но сейчас это воспоминание, неизвестно почему, вызвало у него ощущение счастья.
Жаль, что здесь нет доктора Махмуда. Так много нужно узнать — и неоткуда.
Остаток дежурства прошел, как во сне. Перед глазами Джилл стояло лицо марсианина, а в памяти крутились его безумные слова. Нет, Смит не безумен, она работала в психиатрических клиниках и знала, что марсианин был в здравом рассудке. Он не безумен, а невинен, решила она, а потом подумала, что и это слово не подходит. У него невинное лицо, но отнюдь не невинные глаза. Кем же надо быть, чтобы так выглядеть?
Когда-то она работала в монастырской больнице и видела такое лицо у сестры-монашки. Однако в лице Смита ничего женского не было.
Джилл переодевалась, когда к ней заглянула другая сестра.
— Джилл, к телефону.
Джилл ответила, не включая изображения.
— Это Флоренс Найнтингейл? — спросил баритон.
— Да. Это ты, Бен?
— Верный поборник свободы слова собственной персоной. Ты занята, малышка?
— Что ты задумал?
— Я задумал угостить тебя бифштексом, напоить ликером и задать тебе вопросик.
— Я отвечу «нет».
— Не тот вопрос, что ты думаешь.
— О, ты умеешь задавать и другие вопросы? А ну-ка!
— Потом. Когда ты подобреешь.
— А бифштекс будет натуральный? Не синтет?
— Обещаю. Ткнешь в него вилкой — и он замычит.
— У тебя, наверное, банковский счет закрыт, Бен?
— Это постыдно, но не смертельно. Так как?
— Уговорил.
— Через десять минут на крыше медицинского центра.
Джилл сняла надетый было костюм, повесила его в шкаф и выбрала платье, которое держала специально для таких случаев. Платье было простого покроя, почти прозрачное и, скорее, подчеркивало то, что должно было скрывать. Джилл с удовлетворением оглядела себя в зеркало и отправилась на крышу.
Пока она осматривалась в ожидании Бена Кэкстона, к ней подошел дежуривший на крыше санитар.
— Вас ждет машина, мисс Бордмэн. Вон тот «тальбот».
— Спасибо, Джек.
Джилл увидела такси с открытой дверцей. Она села в аэромобиль и уже собиралась сказать Бену двусмысленный комплимент, когда увидела, что его нет. Такси было автоматическим. Дверца закрылась, машина взлетела, развернулась и направилась к другому берегу Потомака. На площадке над Александрией машина приземлилась, в нее сел Бен, и аэромобиль снова взлетел.
Джилл взглянула на Бена.
— Ты посмотри какие мы! С каких это пор за своими подругами ты присылаешь роботов?
— Есть причины, малышка, — Бен погладил ее по колену. — Нельзя, чтобы нас видели вместе.
— Что!?
— Нельзя, чтобы нас видели вместе. Остынь.
— И кто же из нас прокаженный?
— Мы оба. Джилл, я — газетчик…
— А я уж подумала, что ты кто-то другой.
— … А ты работаешь в больнице, где лежит марсианин.
— И поэтому мне нельзя здороваться с твоей мамой?
— Объясняю популярно. В округе более тысячи репортеров, литературных агентов, борзописцев и всякой другой шушеры плюс толпа, которая набежала, когда прилетел «Чемпион». Все они хотят поговорить с Человеком с Марса, но никому это еще не удалось. Поэтому мы с тобой поступили бы не слишком благоразумно, если бы вышли из больницы вместе.
— Ну и что из того, что вместе? Я же не Человек с Марса.
— Конечно, нет, — Бен посмотрел на Джилл. — Но ты поможешь мне с ним встретиться. Именно поэтому я за тобой и не заехал.
— Бен, ты, наверное, на солнце перегрелся. Там вооруженная охрана.
— Мы все продумаем.
— О чем тут думать?
— Погоди, давай сначала поедим.
— Наконец-то ты заговорил разумно. А ты не разоришься окончательно? Ты ведь на мели.
Кэкстон нахмурился.
— Джилл, я не рискну войти в ресторан ближе, чем где-нибудь в Луисвилле. На этой колымаге мы доберемся туда не раньше,
