Зачарованные острова Галапагосы - Ирениус Эйбл-Эйбесфельдт

Я осмотрелся. Теперь мне была видна и противоположная, ранее скрытая от меня сторона мыса. Здесь также отдыхало стадо морских львов. На воде, в том месте, где набрасывались друг на друга встречные валы, несколько самок развлекалось, катаясь на волнах. С разбега они скользили на гребень высокой волны, и волна выносила их вперед. Прежде чем она разбивалась о встречную, морские львицы ловко подныривали под идущую следом, и игра начиналась сызнова.

До самой высокой точки острова было не больше пяти минут хода. Шагать пришлось по осыпи, состоявшей из выветрившихся и превратившихся в гальку кусков лавы. На камнях лежали, нежась под лучами солнца, килехвосты. На пятнах красного пепла, рассыпанных между скалами, стояли низкие кусты кротона; там и сям тянула к небу свои призрачные голые ветви бульнезия. Маленькие деревца выглядели мертвыми. Но стоило лишь обломать веточку, как из нее начинал течь удивительно ароматный свежий сок. Под блестящей белой корой теплилась жизнь, она ждала начала сезона дождей, когда с февраля по апрель выжженные низменности островов превращаются в зеленеющие сады.

Между бульнезий росли древовидные кактусы и опунции. У последних прямой ствол выше человеческого роста венчала крона из мясистых листьев, ярко выделявшаяся на фоне синего неба. В ветвях возились маленькие черные вьюрки. Я содрал с кактуса кусок коричневато-красной коры и аут же в испуге отдернул руку: потревоженная, из своего убежища выскочила коричневато-красная, длиной никак не меньше 15 сантиметров, стоножка[3]. Ослепленная светом, она заметалась по стволу. Я поспешно сломал две веточки и попытался зажать ими стоножку, чтобы препроводить в банку. Не без труда мне наконец удалось захватить ее в деревянные тиски. Но не тут-то было! Я и не представлял себе, что в этом маленьком тельце столько силы. Сначала стоножка впилась своими клещами в дерево, так что только треск раздался, затем подняла свободную переднюю часть туловища, оперлась шестью ногами о веточки, как о трамплин, сделала рывок и с палочки перебежала на мою руку. Редко испытывал я такое неприятное чувство, какое ощутил от прикосновения множества цепких ножек! Я немедленно стряхнул стоножку, но в конце концов все же перехитрил ее и присоединил к своей коллекции.

Обливаясь потом, я преодолел последние несколько метров, отделявшие меня от вершины острова.

Крутой склон завершался неожиданно вертикальной стеной, сложенной из лавы и пепла. Казалось, что неведомый исполин разорвал сушу посередине. Очевидно, остров был некогда разломан сильным землетрясением. Красновато-коричневые пласты пепла чередовались с черными слоями лавы. Здесь свили себе гнезда синеногие олуши и ласточкохвостые чайки, и близ них коричневые ленты казались белыми от покрывавшего их гуано. В слоях пепла застряли застывшие на лету куски лавы. Одни были словно окаменевшие слезы, другие походили на винт или изогнутый корень. Внизу, в 20 метрах от моих ног, море непрестанно набегало на скалу, напоминавшую шлак, только что вынутый из печи. Перед ней часовыми в темных мундирах выстроились в море утесы причудливых очертаний. На одном, дальше других шагнувшем в море, обсыхал вернувшийся с рыбной ловли пеликан. Он широко расправил крылья и подставил их жгучему солнцу. В темно-синей воде поблескивали спинные плавники больших рыб.

С банкой в руке я принялся лазить по скалам. Повсюду сидели красные крабы, усердно подбиравшие клешнями что-то с земли. На одиночной скале совершенно неподвижно стояла кваква и вглядывалась в расселину. Острый глаз ее был нацелен на то, что, должно быть, пряталось в глубине. И вдруг птица рванулась вперед! В следующее мгновение она уже держала в клюве краба, ухватившись за его клешню. Его сородичи в мгновение ока разбежались в разные стороны. Так вот отчего они проявляли такую робость! Мне не совсем было понятно, почему природа отказала беднягам в маскировочной окраске.

Первые часы на незнакомой земле всегда таят в себе много волнующего для зоолога. Каждое насекомое, каждая птичка, каждое растение поражают его своеобразием. На Галапагосах он испытывает это чувство особенно остро: здесь он встречает почти одних эндемиков, то есть формы, присущие лишь этим островам. Только что я заполучил в свою банку поистине фантастическое существо: ящерицу чуть ли не в метр длиной. Ее спинной гребень, середина спины, верхняя часть головы и внешняя сторона суставов конечностей были малахитово-зеленого цвета, на ярко-красных боках резко выделялись черные крапинки и пятнышки, все остальное туловище отливало черным глянцем. Я ни на минуту не сомневался, что вижу морскую игуану — об этом говорил характерный тупой срез головы, защитные, напоминавшие рога, щитки около нее, сильные ноги, вооруженные когтями, хвост, выполнявший функции руля. Но до сего времени я читал только о черных или темных морских игуанах. Лишь спустя много времени я узнал, что открыл в южной части архипелага новую расу. Ни на одном из островов я не встречал больше таких ярко окрашенных пресмыкающихся. Морская игуана неподвижно лежала на солнце. Земляной вьюрок (Geospiza fuliginosa) прыгнул ей на спину и принялся что-то выклевывать из ее шкуры. Игуане это явно пришлось по вкусу. По-видимому, птичка освобождала ее от докучливых насекомых. Вдруг надо мной раздался шум крыльев. Я настороженно поднял голову и, к моему удивлению, увидел большого канюка, который, паря, медленно снижался. Он сел на большой камень поблизости — я вполне мог бы дотянуться до него рукой — и стал с любопытством меня разглядывать. Он никогда еще не видел человека и, может быть, принял меня за похудевшего морского льва, любителя дальних прогулок. У него не было врагов, и оттого он был так бесстрашен. Только прикосновением палочки мне удалось вывести канюка из состояния покоя. Он клюнул ее раз, другой, и в конце концов овладел ею. Какое-то время мы отнимали ее друг у друга, пока далекое перестукивание под веского мотора не заставило меня уйти прочь. Палочку я оставил канюку: быть может, пригодится ему для гнезда…

Вечером я долго сидел в нашей рабочей комнате, обдумывая план действий на ближайшие дни. Мне хотелось знать все о морских львах и особенно об их поведении в стаде: упорядочено ли оно каким-то образом или представляет собой более или менее случайное скопление животных, подчиняющихся ревнивому вожаку? Насколько хорошо знают друг друга животные, составляющие стадо? Заботятся ли самки только о собственных детенышах или кормят любых? Являются ли самцы лишь ревнивыми обладателями своих избранниц или несут еще какие-нибудь обязанности? Я так был взволнован предстоящей работой, что долго не мог уснуть.

На следующий день рано утром я переправился на острова и устроился на высокой глыбе лавы со всеми удобствами: расстелил надувной матрац, в изголовье положил термос, плавательные принадлежности, еду, киноаппарат, блокнот с ручкой и растянулся во весь рост. У моих ног волны жадными языками лизали черные скалы. Красные крабы озабоченно сновали взад и вперед, а в мелких лужицах, образованных прибоем, мелькали спасавшиеся от преследования врагов пестрые рыбки. С моей удобной позиции я мог обозревать весь мыс. Морской лев, встретивший нас накануне, сегодня тоже был в море. Его внимание целиком привлекала наша лодка. Последовав за ней, он даже не заметил, как я высадился на берег. Не заметил он и того, что сосед воспользовался случаем, чтобы попытаться отбить одну из его самок. Он дерзко приполз с другого берега мыса, вежливо приветствовал пленившую его красотку, потерся о нее шеей и, продолжая ухаживания, попытался оттеснить ее на свою территорию. В самый последний миг мой знакомый заметил козни соперника, стремительно кинулся к берегу и набросился на пришельца, который тотчас же отступил и задал такого стрекача, что из-под его ластов во все стороны полетела галька.

Победитель торжествующе заревел ему вслед. Затем он снова возвратился в воду и продолжал нести сторожевую службу перед своей территорией. Издаваемые им хриплые звуки «у-у-у!» разносились далеко вокруг, заглушая прибой и все иные шумы. На мелководье морской лев выпрямлялся и ревел, внимательно оглядываясь по сторонам. Соседи время от времени встречались у конца мыса. К моему удивлению, хозяин территории и непрошеный гость, минуту назад чуть было не подравшиеся, сталкиваясь нос к носу в сопредельных водах, держали себя с чопорной корректностью. Выпрямившись во весь рост и издав рык, они еще какое-то время продолжали настороженно стоять в угрожающей позе друг против друга, но военные действия не начинали. Каждый уважал владения соседа, по крайней мере в его присутствии. Продемонстрировав свою силу и выразив громогласно права собственности, они удовлетворенно поворачивались и продолжали патрулировать вдоль берегов.

Тюлени остальных видов, живущих стадами, ведут себя совершенно одинаково. По мере возможности они избегают вступать с соседями в конфликты. Границы владений устанавливаются посредством определенной церемонии. Самцы котика (Callorhinus ursinus), например, кидаются к рубежам своих владений с такой яростью, словно собираются немедленно начать бой. Но, не доходя друг до друга, они ложатся на брюхо и последние несколько метров проползают, пока не сталкиваются носами. Вот тут-то и будет отныне проходить граница их территории! Каждый теперь знает, что дальше ему двигаться не следует. Драки происходят лишь в том случае, если берег заселен настолько густо, что пришельцу негде осесть.