Телефон - Андреа Камиллери

— Не смешите меня, а то я лопну со смеху. Разве вы не знаете, что, постоянно залезая в долги и не думая при этом, сумеет ли когда-нибудь их вернуть, Саса задолжал две тысячи лир Нино Лонгитано, брату командора дона Лолло?

— Ни хера себе!

— Ну вот, теперь и вы выражаетесь. Я не ослышался?

— Умный у вас дружок, ничего не скажешь! Нашел кому задолжать две тысячи — брату дона Лолло Лонгитано! Эх, Саса, Саса! Неужто не понимал, что играешь с огнем?

— Его не переделаешь — уж так он устроен. А ведь ни для кого не секрет, что с командором Лонгитано шутки плохи и он своего брата Нино в обиду не даст. У меня есть старый палермский адрес Сасы, на улице Данте, новый он мне еще не успел прислать. Боюсь, что когда пришлет, будет уже слишком поздно.

— Пресвятая Дева! Слишком поздно для чего?

— Сами понимаете, для чего. Командор Лонгитано не одну шкуру с вашего брата спустит, а целых три! Так что жизнь Сасы в ваших руках, дорогой синьор Ла Ферлита, на сей счет не может быть двух мнений. Вы со мной согласны?

— Хорошо, сегодня же ему напишу.

— Что сделаете?

— Письмо напишу.

— Где ваши мозги? Сядете за стол и напишете письмо? Но, во-первых, неизвестно, сколько оно будет идти из Вигаты в Палермо. Может, неделю целую. И значит, опоздает. Во-вторых, когда худшее случится и объявятся карабинеры, при осмотре места преступления они обнаружат ваше предостерегающее письмецо. Думаете, после этого вас не вышибут из префектуры? А вот если вместо того, чтобы бумагу марать, вы скажете мне, где живет Саса, я сяду в поезд и поеду к нему. Обратите внимание, синьор Ла Ферлита: помогая вашему брату, я рискую собственной жизнью. Уверяю вас.

— Ладно. Розарио живет в том же Палермо. На проспекте Тюкери, номер пятнадцать, в доме Бордоне.

— Давно бы так! Где тут у вас выход из этого хунявого лабиринта?

— Спасибо, дорогой командор Парринелло, что поспешили откликнуться на мое приглашение.

— Это мой долг, господин квестор.

— Перехожу сразу к делу. Не скрою от вас, меня весьма удивило письмо его превосходительства префекта Марашанно. Вот оно, ознакомьтесь сами.

— Я с ним знаком. Господин префект дает мне читать все, что пишет. Даже собственные стихи.

— Как? Он сочиняет стихи?

— Вот именно. Он их покойной жене посвящает.

— Первой?

— Прошу прощения, что значит «первой»?

— Первой жене, разве не понятно? Той, что умерла. Вторая-то с одним типом сбежала.

— Извините, господин квестор, я что-то не понимаю. Насколько мне известно, его превосходительство был женат один раз. А теперь он вдовец.

— Но ведь он мне сам написал! Вы читали это треклятое письмо или нет?

— Дозвольте взглянуть. Нет, этого письма он мне не показывал. Выходит, он написал одно письмо, а отправил другое.

— Погодите, давайте разберемся. По-вашему, история со второй женой и ее бегством — чистой воды выдумка?

— Думаю, да. Во всяком случае, мне он всегда говорил, что как овдовел, так и живет с той поры вдовцом.

— Ладно, не будем сейчас копаться в его семейных проблемах. Я прикажу выяснить, что там на самом деле. В этой выдумке с изменницей женой есть что-то подозрительное.

— Вот именно.

— А как он держит себя в присутствии?

— Что вам сказать? Два-три дня ведет себя нормально, а потом вдруг раз — и будто подменили. Совсем другой человек.

— Другой человек?

— Ну да. Ни с того ни с сего начинает буквально выкидывать номера. Иной раз разговаривает со мной без слов.

— То есть пользуется жестами, мимикой?

— Нет, господин квестор. Он пользуется каббалой. А понимать его мне помогает бесценная книга кавалера Де Кристаллиниса, отпечатанная в Неаполе лет двадцать назад.

— Господи! А посетители? Те, кому непременно нужно поговорить с префектом. Неужели они ничего не замечают?

— Некоторые, увы, замечают, хотя я изо всех сил стараюсь оградить его превосходительство от приема посетителей. Когда вижу, что мне это не удастся, отменяю в этот день все встречи. Но иной раз с отменой ничего не выходит. Например, я не смог помешать его разговору с генералом Данте Ливио Буше и с кавалером Пипией, председателем нашего суда.

— В таком случае эти люди должны были обратить внимание… Разве нет?

— Вот именно, что нет. Видите ли, если взять председателя суда, то тут можно не беспокоиться. Дело в том, что с его превосходительством Марашанно кавалер Пипия встречался в четыре часа пополудни.

— Ну и что из этого?

— Разве вы не знаете председателя Пипию?

— Знаю, видел два раза.

— Прошу прощения, в котором часу?

— Дайте подумать. В обоих случаях утром. Но какая разница?

— Огромная. Председатель Пипия за обедом бутыль вина выхлестывает. Теперь понятно?

— Не очень.

— Пьет он, вот и весь сказ. Как говорится, закладывает за воротник.

— Спасибо, что суд заседает по утрам.

— Не всегда. В прошлом году один процесс проходил после обеда, так кавалер Пипия намеревался приговорить человека, укравшего три картофелины (подчеркиваю: три), к тремстам годам тюрьмы. По сто лет за картофелину.

— И чем кончилась эта история?

— Смехом. Все сделали вид, будто приняли его предложение за шутку, — и прокурор, и адвокаты.

— Остается генерал Буше.

— Вы с ним знакомы?

— Меня ему представили в прошлом году во время военного смотра. Мы обменялись парой слов, не более того.

— Прошу прощения, но этого не может быть. Наверно, вы говорили, а генерал что-то бормотал. Генерал не говорит, а бормочет, по-здешнему — бормолит. И знаете, почему?

— Понятия не имею.

— Да потому что он глухой. Ни черта не слышит. Впрочем, тем лучше для него. Генерал спросил префекта о положении в районе. Его превосходительство ответил: «43», что значит напряженное, неспокойное. Генералу, должно, послышалось «богатыри» или что-то в этом роде, и он, глухая тетеря, с довольным видом подкрутил усы.

— Что же делать, командор?

— Лично я, увы, могу только развести руками.

— А я и этой возможности лишен по той простой причине, что они у меня опустились. Сделаем так: дадим себе несколько дней на размышление, а потом решим. И все это время будем поддерживать связь.

— К вашим услугам, господин квестор.

— Мое почтение, дон Нэнэ, да благословит вас Господь!

— Приветствуем, Калуццэ!

— Извиняйте за беспокойство. Может, я помешал? Может, ваше степенство заняты?

— В данную минуту я свободен. Что-то случилось?

— Ну да.

— И чем же на сей раз отличился мой зять Пиппо?

— Не, в этот раз дон Пиппо Дженуарди ничем таким не отличились. Но потому как вы велели доглядывать, что на складе вашего зятя делается, я пришел сказать, что дон Пиппо получили письмо из Монтелузы, из префектуры.

— Тебе удалось его прочитать?

— А то нет! Дон Пиппо уехали в Фелу, так я и полюбопытничал, про что там написано. Без малого неделю разбирал.

— И о чем письмо?

— Там сказано, что дону Филиппе, заместо того чтоб в префектуру, на почту-телеграф надобно было писать. Короче, ошибку ваш зять сделали.

— А на кой хрен моему зятю почта-телеграф?

— Хочут, чтоб линию телефонную им провели.

— Ты уверен? Может, ты неправильно прочитал?

— Вот вам крест!

— Но для чего этому греховоднику телефон? С кем он собирается разговаривать?

— В письме про то ничего не было.

— Тут дело нечистое. Не спускай с него глаз, Калуццэ. В оба смотри. И мне обо всем докладывай, о каждой мелочи.

— Не извольте сумневаться, ваше степенство.

— Вот, возьми, Калуццэ.

— Зачем это вы?

— Бери, бери, Калуццэ. И помни, что я сказал: в оба смотри.

— Танинэ, нам нужно поговорить.

— Сперва поужинай, Пиппо. Смотри, что я приготовила. Пальчики оближешь. Твоя любимая печеная треска с маринованной цветной капусткой.

— Извини, Танинэ, совсем есть не хочется. Кусок в горло не полезет.

— Что с тобой? Ты заболел? Простудился? У тебя давление? Не пугай меня, Пиппо!

— Кабы простудился, кабы давление, было бы еще полбеды. Душа у меня болит. Пойду лягу.

— Все-таки покушал бы. Хоть немного, самую малость.

— Сказал, нет! Сколько можно повторять?

— Ну, хорошо. Хочешь поговорить, давай поговорим.

— Танинэ, мне помощь нужна.

— Я тебя слушаю.

— Ты должна поговорить с отцом.

— Что я должна ему сказать?

— Что нам деньги нужны.

— Нет, Пиппо, уволь, я про деньги с отцом говорить не стану. Одному Богу известно, чего мне стоило выпросить у него на самобежный экипаж, который тебе взбрело в голову купить. Знаешь, что мне тогда папа сказал? «Это последний раз, так и передай своему нечестивцу, своему бездельнику мужу».