Струны души - Фатима Шарапова

рюкзак, но упрямец принялся извиваться ужом и чуть не порвал мне куртку.

У самой точки перехода с неба снова посыпались колющиеся холодом хрупкие белые перья. Медленно кружась, они словно бинт ложились ровным слоем на испорченный бурый снег, они укрывали нежной периной спящие деревья и словно мушки досаждали пешеходам и водителям. Почему-то на ум пришла сказка братьев Гримм про Госпожу Метелицу. Я позволил себе ребячество: высунул язык и принялся ловить особо крупные хлопья.

Именно так, с высунутым языком я застал момент перехода. Испод серого слоя пустоши проступила миланская улица с темными стенами красивых старых домов и ярко-желтым трамвайчиком. Он казался ребенком, которого родители отпустили погулять с бабушкой и дедушкой, и теперь он бегал между стариками. Те ласково смотрели на него и наслаждались свежим воздухом за разговорами с другими.

Кот рванул в раскрывающиеся двери, под ноги нескольких человек, пожелавшими стать пассажирами этого чудного средства передвижения. Я рванул за котом и успел заскочить последним. Стук закрывающихся дверей за спиной отрезал путь назад. Он плавно перетек в глухой стук железных колес, с которым забилось в унисон мое неспокойное сердце и звучали мелодии Роберто Каччапальи из Ten directions..

Я не знал где мы, где наша остановка, поэтому неотрывно смотрел вниз, наблюдал за реакцией кота, ерзающего у моих ног. Не знаю, сколько нам пришлось проехать, но неожиданно маленький гид подскочил и вылетел в открытые двери. Я сунул кондуктору в руку какую-то скомканную бумажку и сопровождаемый криками побежал за ним.

Мы обогнули трамвайчик, и перед взором во всей красе предстал величественный Миланский собор. Я спотыкнулся и остановился. От вида сырого потемневшего камня, обращенного в кружево, перехватило дыхание.

То, что возвышалось здесь передо мной в этот снежный осенний вечер никоим образом не походило на творение рук человека. Удивительная сила и власть таилась в этих хрупких башенках и ювелирных узорах над верхними окнами и внутри них. Очнувшись от оцепенения, я огляделся вокруг и увидел, что стою за оградой возле входа в метро. Кота нигде не было, зато наткнулся на гневный взгляд карих глаз испод светло-розовой шапки.

– Я тут, значит, мерзну, а ты туриста изображаешь, – пробухтело создание в безразмерной черной куртке с маленьким рюкзачком, по нос укутанное в такой же светло-розовый шарф.

– Эм, добрый вечер, – осторожно поприветствовал я, чем вызвал гневное недоумение.

– Добрый вечер? Добрый вечер!? Ты издеваешься надо мной! Если сейчас же не перелезешь через ограду и не спустишься в метро, можешь разворачиваться и возвращаться обратно! Михаилу скажу, что ты не пришел, – создание закончило гневную тираду взмахом рук и начало спускаться вниз. Я опешил, но оглядевшись вокруг, все-таки последовал указаниям и поспешил вслед за ней.

– Амалия? Тебя и не узнать без твоей розовой куртки, – нагнал ее возле кассы покупающую билеты.

– Нет, вы поглядите на него! Он все-таки издевается, – она опять взмахнула руками и смела одним движением два билета с подоконника кассы, – Холод! Снег! Я целый час жду его возле памятника, а он, видите ли, архитектуру стоит, изучает и еще издевается.

– Вообще-то я только подошел, и не знал, куда точно идти, – попробовал оправдаться я, – Ты получила от Михаила сообщение?

– Если не знал, куда точно идти то на черта приперся к Дуомо? – надвинулась на меня обвинительница.

– Потому, что Михаил изначально назначил встречу там, а потом прислал странное сообщение, в котором место обозначалось мелодией композитора.

– Мелодией композитора, хорошо, – миролюбиво согласилась Амалия, освободив рот от шарфа, – Но что непонятного в «Moscow river»?

– Нет.

– Что нет? – резко остановилась и развернулась ко мне собеседница.

– Нет, – повторил я отрицание, – Это была композиция Times, – я посмотрел в ее широко распахнувшиеся глаза, – Ты знаешь, что она могла бы значить?

– Ты уверен в этом?

– Да, – я, было, полез за телефоном, но вспомнил о нашем местонахождении, – Тебе, значит, прислал он «Moscow river». А оно что значит? – снова заглянул ей в лицо.

– Значит, что мы должны были встретиться на станции метро Moscova, – уже задумчиво пробормотала Амалия, заходя в вагон подъехавшего поезда, и села спиной к окну.

– Если место встречи было иным, почему ты пришла к собору? – спросил я, всё также, наблюдая за задумчивым выражением ее лица.

– Сама не знаю. Очнулась уже в метро, – стушевалась Амалия и мило сморщила нос.

– Times, значит, тоже означает какое-то место, – озвучил я свои размышления.

– Да, – тихо согласилась она, – И, кажется, я его знаю.

– И куда нам держать путь-дорогу?

– К башне с часами. Кастелло Сфорцеско. А тебе что пришло в голову?

– Увы, ничего. Я не знаком с Миланом, поэтому рад, что мы встретились, – улыбнулся я, – – А в твоем сообщении упоминалась композиция Double vision? – вспомнил я еще одно музыкальное произведение, использованное в сообщении в качестве шифра.

– Кстати, да-а-а, – протянула она, ткнув пальцем перед собой, – Нас же ждут еще два человека.

– Михаил сказал, что ты с ними знакома. Чего нам ждать? – выразил свою тревогу в одном вопросе.

– Габриэль – знакомый Габриэллы. Тебе сказали – он священник? – я покачал головой, и Амалия погрузилась в воспоминания, – Они познакомились на работе. Он приходил к нам домой, долго молчал. Я втянула его в спор, доконала, как потом сказала Габриэлла, затем мы сели пить кофе и помирились. С того времени иногда общаемся. Он очень интересный человек, хороший, добрый, серьезный, играет на гитаре, пьет сладкий кофе. С Кенджи он нас познакомил. Кенджи – атеист с налетом буддиста, – дала она неоднозначную характеристику и усмехнулась, – Он, наверное, единственный человек к которому Габриэль прислушивается после Бога, – сделала акцент бровями на два последних слова, – Кенджи – физик. В последнее время мы стали общаться чаще обычного, – завершила она свой рассказ.

Небольшой отрезок пути мы проехали молча. Я остановил играющего на фоне Роберто Каччапалья и размышлял над причиной сбора нашей небольшой компании, гадал, в какую неприятность влип Михаил. Амалия в это время сидела, обняв себя левой рукой за талию, и похлопывала правым указательным пальцем по кончику носа. Когда рукам становилось холодно, она прятала их в длинных объемных рукавах своей темной мягкой куртки, легко скрывающих по кончик тонкие чуть загорелые пальцы с красными острыми ногтями.

Недосып, умеренный гул и легкое покачивание вагона постепенно замедляли ход мыслей, покрывали свинцом веки, голову. Меня растормошила Амалия. Она глубоко вздохнула, приставила кончики