Исповедь Цирцеи - Дарья Кожевникова

В одной руке он держал поднос со стопками, бутербродами и бутылкой. Другой совал Аглае уже налитую стопку. Без лишних споров она приняла ее, осушила до дна. И попросила:

– Налей еще.

– Айка, ты только это… закусывай. – Гена остановился рядом, поставив на пол ведро, и тоже взял с подноса стопку водки. – А то оно, знаешь…

– Знаю, – кивнула Аглая. Да, может развезти, особенно после такого физического напряжения. Но именно в этом она сейчас и нуждалась, как никогда.

– А раз знаешь, то бери, – тоже выпивший стопку, шеф сам сунул ей в руки бутерброд. – У нас еще дела не доделаны, да и возиться с тобой нет никакой охоты, и без тебя сегодня неприятностей хватило. Причем на сто лет вперед.

«Так, может, закроете нелегальную часть своего заведения?» – рискуя нарваться на грубость, хотела невинно осведомиться Аглая. Но от бутерброда вдруг пахнуло так аппетитно, что челюсти свело, и рот заполнился голодной слюной, заставив Аглаю с жадностью вгрызться в тающие во рту лепестки сырокопченой колбасы.

Однако, когда настала пора вернуться к работе, Аглая пожалела о том, что дала волю аппетиту, потому что запахло отмываемой парнями с пола кровью. Запах был вроде и не сильным, но таким тяжелым и всепроникающим, что Аглая ощутила, как ее начинает мутить, а проклятая колбаса комом давит снизу на горло.

– Ты чего? – спросил Руслан, увидев, что она побледнела и отложила свою тряпку. – Плохо, что ли? Так выйди на улицу, подыши. Давай-давай, потом все доделаешь. А то еще не хватало тут и после тебя убирать…

Аглая послушалась. Пробралась вдоль стены, чтобы не наступить в красно-бурые потеки смешанной с кровью воды, потом быстро пробежала по коридору, машинально отметив, что и его тоже надо протереть, ведь парни натоптали здесь окровавленными подошвами. Рывком распахнула дверь. И, едва вдохнув ночной уличной свежести, почувствовала, как ее отпускает. Тяжесть, спазм, тошнота – все прошло, осталась только противная слабость в руках да липкий пот, высыхающий на ветру. Ветер был теплый, летний, но Аглаю стало от него познабливать. А может, и не от него вовсе… Но, несмотря на дрожь, она замерла на крыльце, не торопясь возвращаться назад. Потому что опасалась, что, едва вернется в Аллочкин закуток, как отступившая было дурнота накатит по-новой. Пусть лучше парни как следует там приберутся – похоже, они не так болезненно реагируют на запах крови. А она еще успеет доделать свою часть работы. Не особенно мучаясь угрызениями совести из-за своей задержки, Аглая стояла и смотрела на то, как в свете фонарей колышутся от ветра деревья с уже утратившей весеннюю нежность листвой.

Долго ли Аглая стояла, она не могла бы сказать, так глубоко задумалась, что тихо скрипнувшая дверь заставила ее вздрогнуть.

– Это я, – доложил вышедший на крыльцо Гена. – Ты тут еще не замерзла?

– Что, шеф послал? – с кривой усмешкой спросила Аглая.

– Да нет, я покурить, – ответил Гена, подкрепляя свои слова действием. И добавил, затянувшись: – Поганый сегодня выдался вечерок. Давненько таких на моей памяти не было.

– На моей тоже, – вздохнула Аглая.

– Да у тебя-то в жизни и не должно быть ничего подобного…

– В этой жизни много чего не должно быть. – Аглая яростно передернула плечами. – Но бывает. Ладно, пойду. Надо сделать все побыстрее, чтобы, наконец, покончить хоть с какой-то частью этого кошмара наяву.

Но, шагнув с крыльца на порог, она замерла, опасаясь снова ощутить тошнотворный запах крови.

– Там теперь ничего, терпимо, мы хлорочки догадались добавить в ведро, – заметив ее колебания, сообщил Гена. – А хочешь, подожди минутку, пока я докурю, вместе пойдем.

Вместо ответа Аглая молча развернулась, уперлась спиной в косяк открытой двери и застыла на месте, глядя в широкую Генину спину. Многие побаивались его, такого увесистого, одним своим видом способного внушить почтение, с мощной бычьей шеей и с не очень-то добрым взглядом глубоко посаженных темно-серых глаз из-под нависших широких бровей. Аглая тоже его побаивалась, ходили слухи, будто Гена успел отсидеть на зоне, да отнюдь не за кражу попугаев в зоомагазине… А вот при более тесном знакомстве оказалось, что не так-то уж он и страшен, как о нем судачат. Наоборот, отнесся к Аглае с сочувствием.

Докурил Гена быстро. Затушил окурок о перила и шагнул с ним к стоящему за дверью ведерку. Аглая посторонилась, пропуская его. И, проследив взглядом за полетевшим в ведро окурком, вдруг вспомнила…

– Пойдем, Айка, – позвал ее Гена.

– Нет, подожди, – Аглая сделала шаг к ведру.

– Ты чего?! – опешил Гена, увидев, как она нагибается, а потом встряхивает ведро, ухватив за края. И, наклонив его к вновь включенному в коридоре свету, рассматривает содержимое.

– Помнишь, когда мы выходили, нам здесь попались Борис и Денис? – не разгибаясь, спросила Аглая. Мусора оказалось немного, и она могла рассмотреть содержимое ведра. – Так вот, один из них выбросил сюда что-то, довольно звонко ударившееся о стенку.

– И что с того? – не понял Гена.

– Может, и ничего, – сказала Аглая, наконец-то выпрямляясь. – Но из всего, что тут имеется, звякнуть могло только это. – И она продемонстрировала Геннадию осторожно извлеченный из мусора двумя пальцами шприц.

– Выбрось обратно, – едва взглянув, посоветовал Гена. – Если один из них ширяется, это его проблемы. А вот ты не подцепила бы заразу с этой дряни.

– Ширяются обычно инсулиновыми. – Аглая задумчиво оглядела шприц, по-прежнему брезгливо держа его двумя пальцами за ребро на конце поршня. – В крайнем случае «двушками». А это – «пятерка».

– Не знаю, Айка, откуда у тебя такие познания, но мой тебе совет: выброси эту гадость и забудь о ней. Главное, руки потом хорошенько вымой.

Аглая посмотрела на Гену. Потом – на шприц. И решила:

– Не выброшу! Как сегодня эта свинья злорадствовала, приняв меня за Алку! Может, мне удастся ему за это какой-нибудь пакостью отплатить?

– Подбирая за ним мусор? – скептически хмыкнул Гена.

– Вот бы узнать, что здесь произошло, – сказала Аглая. – И кто из них…

– Айка, хватит дурака валять! Ничего ты не узнаешь. А если бы и узнала даже что-то реальное, то все равно никогда не смогла бы подобраться к Борису. Не твоего он полета птица. У таких, как он, все нужные люди куплены. А раз так, если только ты попытаешься рот раскрыть в его адрес, сама же во всем и окажешься сто крат виновата. Уж поверь на слово дяде Гене и его житейскому опыту.

– Эй, а вам кресла сюда не принести, чтоб удобнее было филонить, пока остальные вкалывают? – ехидно осведомился показавшийся в коридоре Эдик.

– Уже идем, – ответил Гена, взглядом призывая Аглаю выбросить каку и следовать за ним. Но она упрямо мотнула головой и понесла шприц с собой все так же двумя пальцами. Пожав плечами, Гена вытащил откуда-то целлофановый пакет и протянул Аглае:

– Упряма ты, оказывается, во хмелю! Убери хотя бы, чтоб не испачкаться. Утром, когда протрезвеешь, сама же плеваться будешь.

– Может быть, – не стала спорить Аглая. И по возвращении в раздевалку спрятала пакет в свою сумочку.

По домам их развезли на такси. Для посторонних глаз они вполне могли сойти за весело погулявшую компанию, истратившую на это все силы, а оттого теперь молчаливую. Аглая пошатнулась, выходя из машины. Но теперь не от физической слабости, а от вполне конкретной дозы принятого алкоголя. Развернулась, помахала оставшимся в машине Гене и Эдику рукой и пошла к подъезду. Не торопясь, пытаясь перенастроиться, собраться с мыслями. Чтобы брат Ромка заметил как можно меньше и не догадался, как и прежде, вообще ни о чем. Аглая и представить себе не могла, что бы с ним стало, если бы в один прекрасный день он узнал вдруг, где и как подрабатывает иногда вечерами его сестренка. Все, что он знал о ней – это что сестра работает в кафе. Она и в самом деле работала в кафе «Парус», раньше – мойщицей посуды, а теперь, после обучения, – поваром. Но получаемые там деньги были просто смешными в сравнении с тем, что она могла заработать на ринге. Денег же им с Ромкой не хватало катастрофически.

Хлопнула за спиной подъездная дверь, отверещала трель домофона, и Аглая медленно стала подниматься по ступенькам на свой четвертый этаж. В квартиру, где когда-то было шумно и тесно шестерым в двух комнатах. Но весело. А теперь, как иногда горько шутил Ромка, здесь жили всего полтора человека. Сегодня Гена сказал Аглае, что в ее жизни не могло случиться ничего, страшнее этого вечера. Вечера, когда погибла ее лучшая подруга. Но кошмар был. В тот день, когда погибла в аварии почти вся их дружная семья. Мама, отец, бабушка и младший брат. Все и разом. Остались только Аглая с Ромкой, в тот роковой вечер уехавшие с дачи не на машине, а на его мотоцикле. Все, что последовало за этим, после того, как незнакомые люди пришли к ним домой и сообщили о случившемся, Аглая до сих пор вспоминала как кошмарный сон. Словно это все было не с ней, а с кем-то другим. Похороны, поминки, суета с какими-то бумагами… Аглаю, как несовершеннолетнюю – ей тогда было пятнадцать, – хотели забрать в приют. Но Ромка не то что воспротивился этому, он встал за свою сестру стеной. Он был отчаянным парнем, ее брат. И сумел добиться своего.