Избранное. Романы и повести. 13 книг - Василий Иванович Ардаматский

Обо всем, что касалось ее жизни в Белоруссии, она говорила охотно, она была достаточно умна и понимала, что ее работа горничной у скототорговца должна быть по душе чекистам. А вот про польскую свою жизнь она говорила уже менее охотно, хотя ее очень сбивал с толку этот добрый рыжеволосый дядька, который вел допрос. Он так внимательно и даже сочувственно слушал ее, что она понемногу разговорилась.

И вдруг:

— Что вы собирались делать в Москве по поручению польской разведки?

— Какой еще разведки? Про что это вы? — изумленно спросила Саша.

— Той самой, от которой в Варшаве с вами был связан капитан Гнешевский, а сюда вас снаряжал капитан Секунда, — разъяснил Пузицкий.

— Откуда это вам известно? Глупость какая…

— Это нам сказал Леонид Данилович Шешеня.

— Не мог он это вам говорить, — чуть слышно сказала Саша.

— Ну что же, придется этот вопрос выяснить. Значит, я записываю в протокол, что вы свою связь с польской разведкой отрицаете. Так?

— Отрицаю, — очень уверенно подтвердила Саша.

— Я только хочу предупредить вас, что по нашим законам за ложные показания полагается дополнительное наказание — тюремное заключение. Так что, может, нам лучше поступить так: поскольку про вашу связь с полицией нам рассказал Шешеня, завтра на очной ставке между вами мы все это и уточним. И если окажется, что ложные показания дал он, мы привлечем к ответственности его. Вы согласны?

Саша молча кивнула. Пузицкий подумал, что, пожалуй, не так уж эта Саша Зайченок сильна умом и волей, как про нее рассказывали Шешеня и Зекунов.

Ночь Саша провела в одиночке. А утром ее снова привели в кабинет Пузицкого. Сергей Васильевич удивился, как изменилась женщина за одну только ночь. Глаза у нее потухли, лицо обострилось и будто вытянулось книзу. Пузицкий видел, как она до белизны сжимала кулачки и стискивала зубы.

— Пригласите ко мне Леонида Даниловича Шешеню, — сказал Пузицкий в телефон.

Саша в ужасе вскочила и прижала руки к груди.

— Успокойтесь, Александра Григорьевна, — сказал Пузицкий. — Не надо пугать Леонида Даниловича, он и без того перенервничал за вас.

Дверь раскрылась, и в кабинет вошел Шешеня, чисто выбритый, в хорошо отглаженном костюме и при галстуке. На мгновение он остановился в дверях, глядя на жену недоверчиво и немного испуганно, а потом бросился к ней на подкашивающихся ногах.

Пузицкий тихо встал и вышел из кабинета…

Вскоре Леонид Шешеня и Саша переехали на приготовленную им квартирку на Арбате, и в операции против Савинкова появилась новая «площадка для действия», под которой в наглядной схеме операции было написано: «Действуют двое: Шешеня Леонид и Александра».

Приложение к главе двадцать пятой

Из письма Б. В. Савинкова — Л. Д. Шешене

…Нет никакой возможности в письме развернуть все аспекты проблемы, возникшей перед Вами, а значит, и перед нами. Так что данным письмом я могу быть полезным Вам сугубо относительно.

Передайте Вашим новым знакомым, что я согласен встретиться с их человеком, если последний сможет приехать ко мне. Ничего им не обещайте и не обнадеживайте — у нас произойдет только встреча, только знакомство и взаимное осведомление…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Царская охранка называла Савинкова «хитрым конспиратором, способным разгадать самый тонкий план сыска». Об этой полицейской характеристике Савинкова вспомнил Феликс Эдмундович Дзержинский, когда беседовал с Федоровым в день его отъезда в Париж.

— Что думаете об этом, Андрей Павлович? — спросил Дзержинский.

— Понимаю, что будет нелегко, — ответил Федоров.

— А я знаете, что думаю? — энергично заговорил Дзержинский. — Для русской полиции, у которой главным методом работы были подкуп и провокации, Савинков мог быть и гением конспирации. Для нас главная опасность в его политической прожженности. Понимаете? Вот у вас все продумано, особенно то, что связано с нашей «ЛД». Но ведь вам придется разговаривать с ним не только об этом. Сам Савинков будет предлагать тему разговора, и всякое, даже самое малое ваше сопротивление такой свободе разговора может его насторожить. Понимаете? — Каждый раз произнося это «понимаете», Дзержинский поднимал лицо, колко выставляя вперед свою бородку. — А в безграничном океане тем, подвластных Савинкову, вас могут ожидать такие ловушки, которые мы здесь, в Москве, предусмотреть не в состоянии. Вот здесь ваша главная опасность, Андрей Павлович. Будьте начеку!..

— Буду, Феликс Эдмундович.

— Последнее… — Феликс Эдмундович поднял лицо, помолчал немного, опустив глаза, и сказал: — Да, да, можно… Я вот о чем. Когда вам нужно будет по ходу схватки нанести Савинкову особенно чувствительный удар, напомните ему об Азефе. Верно, товарищи? — спросил Дзержинский, переводя взгляд на сидевших в стороне Артузова и Пузицкого. Он отжал в кулаке бородку и продолжал: — Да, да, это следует использовать… Когда он вас будет спрашивать, почему не все в «ЛД» проникнуты к нему религиозным уважением, вы к тому перечню причин, который мы выработали, прибавьте еще и эту — мол, есть в руководстве «ЛД» и такие люди, которые, мягко говоря, не понимают, как вам удавалось быть террористом, столь долго действовать рядом с Азефом и избегать серьезных столкновений с полицией. А потом в Севастополе совершить фантастический побег из тюремной крепости… И смотрите внимательно — как он это съест? Мне думается, что такой вопрос должен вывести его из равновесия, а нам это на руку. Как, товарищи? Согласны?

— Это можно… — подумав, ответил Федоров. — Но не получится ли перебора? Возьмет