Дикий цветок - Лейла Мичем

Глава 29

Сайлас отложил гроссбух в сторону. С тех пор как караван отправился в путь, у него почти не оставалось свободного времени для регистрации счетов. Сначала он намеревался вести деловую документацию в тиши своего конестоги поздно вечером, отходя ко сну, но потом выяснилось, что стоит Сайласу усесться за гроссбух, как кто-то, кому срочно нужна его помощь, уже маячит за пологом фургона.

Он налил себе бренди в стакан и откинулся назад, с удовольствием смакуя напиток. До сих пор расходы были даже ниже запланированных. Жертвовать в пути необходимыми припасами тоже не пришлось. Территорию расселения индейцев крик они миновали. Сожаления вызывали непредвиденные расходы на патроны и конские путы на случай нападения индейцев, ведь животные, чего доброго, могут разбежаться. Впрочем, позже, уже в Техасе, у них будет достаточно поводов возблагодарить небо за эти покупки. Сбережения на его банковском счету, состоящие из денег, уплаченных в качестве компенсации за сгоревшие конестоги, тратить надо с большой осмотрительностью. Карсону Виндхему не надо знать о существовании у него сэкономленных средств. Если уж придется, то он лучше подгонит отчетность о своих расходах под суммы, выдаваемые тестем. Сайлас не считал такой подход к делу жульничеством. Его бережливость пойдет Карсону Виндхему на пользу, так как Сайлас твердо решил вернуть каждый цент из тех денег, которые тесть согласился ему дать за то, чтобы сбагрить с рук свою дочь.

Сайлас пока не знал, как это ему удастся, но решил начать с продажи своего конестоги в Новом Орлеане. Дальше он поедет в одном фургоне с Джереми. В голове молодого человека уже зарождались кое-какие планы касательно экономии, немного тут, кое-что там… Он будет откладывать и копить деньги, а платежи Карсона использует на обустройство Сомерсета. Большой хозяйский дом подождет до тех пор, пока он не сможет оплатить его постройку из собственного кармана. А вот своими землями, их процветанием он не имеет права жертвовать ни ради Джессики, ни ради своей гордости, ни ради чего бы то ни было еще. А кроме того, существовали слова матери, которые Сайласу так и не удалось выбросить из головы. Если ты заключишь этот брак вследствие соображений, о которых ты нам только что сообщил, земля твоя в Техасе будет проклята.

Ерунда. Проклятий вообще не существует на свете, а если бы и существовали, то, избавив Джессику от более печальной участи, он уже защитил себя от любых проклятий. Он будет откладывать часть получаемой от продажи хлопка прибыли, купит меньше рабов и земли, чем намеревался в самом начале, ради того, чтобы через пять лет, как он надеялся, иметь возможность выписать своему «благодетелю» чек на ту же сумму, за которую он продал свою душу. К чеку будет прилагаться дочь Виндхема. Джессика получит полную свободу. Она будет еще молода и сможет поехать на Север к тете, которая вполне снисходительно смотрит на аболиционистские причуды племянницы. Это самое меньшее, что Сайлас может для нее сделать.

Конечно же, осуществление всех его планов зависит от благополучного прибытия в Техас и гладкого начала.

Когда Джессика получит свободу, то сможет всерьез подумать о том, чтобы выйти замуж за Джереми. Заметно, как он ею очарован.

— За все время я не услышал от нее ни единой жалобы, ни единого каприза, Сайлас, — недавно сказал ему друг.

— У тебя куда больше шансов услышать от нее жалобу, чем у меня, Джереми.

— Только потому, что ты ее избегаешь. Джессика с тебя глаз не сводит. Если бы ты время от времени смотрел в ее сторону, то и сам бы это понял.

— Я бы смотрел, если бы не опасался, что она плюнет мне в глаза, — криво усмехнувшись, ответил Сайлас.

Не сводит с него глаз… Джереми теряет свою хваленую проницательность, если думает, что эта маленькая холодная аболиционистка чувствует к нему нечто отличное от ненависти.

— Она ведет дневник. Ты знаешь? Женщины все вверяют своим дневникам. Почему бы тебе туда не заглянуть? Может, узнаешь что-нибудь интересное.

— Я боюсь узнать, что она там пишет.

— Почитай дневник, Сайлас.

Впрочем, несмотря на безразличие и холодность Джессики, Сайлас по-своему ею восхищался. Его жена хотела принимать участие в жизни каравана и нашла свою нишу. По вечерам Джессика читала детям книжки его сына. Сначала только Джошуа сидел подле нее у костра и слушал. Потом к ним присоединились другие дети. Джессика заставила мужа поволноваться, когда, взмахнув рукой, пригласила присоединиться к ее вечерним чтениям негритят (как и следовало ожидать). После этого, конечно же, появились недовольные.

— Вам следует попросить вашу жену читать книги только детям белых, — обратилась к Сайласу жена одного плантатора.

— А почему бы вам самой не сказать ей об этом?

Никто так и не осмелился подойти к властной молодой особе, освещенной языками костра, и вечерние чтения для детей белых и рабов продолжались.

Вид Джессики, сидящей на козлах и вносящей записи в свой дневник, привел к тому, что к ней начали обращаться с просьбами неграмотные. Теребя свои шляпы в руках, они подходили и кротко просили написать за них письмо домой. Частенько днем, реже вечером Сайлас наблюдал возле нее смиренного просителя, который, нагнувшись над ее переносным письменным столиком, диктовал письмо. Заболевший ребенок получал от нее твердую конфету, попкорн, орешки и сушеные фрукты, которые мать всучила ей в дорогу. Однажды Сайлас подслушал, как Джессика говорит Типпи: «Не будем есть сладости. Оставим их детям».

Когда караван вступил на территорию обитания индейцев крик, Джессика и Типпи, желая умерить тревогу тех, кто собирался у лагерных костров, научили молоденьких девушек плести красивые венки из лиловой вистерии, багряника и белого дерна, в изобилии растущих в лесу. А еще вполне бескорыстно Джессика с готовностью жертвовала тонкую ткань своих платьев на перевязочный материал всякий раз, когда кто-нибудь в караване получал травму. Настал день, неизбежный в их положении, когда Сайласу пришлось попросить свою жену оставить один из сундуков с ее гардеробом на обочине дороги.

— Ничего страшного, — сказала на это Джессика. — Он уже почти пуст.

Опасности, лишения и невзгоды она переносила с мужеством и самоотречением, напоминая в этом Летти. Но больше всего ему импонировало то, как Джессика ведет себя с Джошуа. Сын считал ее кем-то вроде своего товарища по играм. Время от времени Сайлас замечал, как Джошуа с гордым видом расхаживает по лагерю, держа Джессику за руку и как бы говоря: «Она моя». Джессика избавляла сына от тоски по дому и Летти, унимала его страхи и защищала от опасностей. При этом обходилось без повелительности, свойственной большинству мачех. Джессика держала себя с его сыном по-дружески.