Похищение лебедя - Элизабет Костова

— Значит, до его ареста вы с ним не виделись… сколько?

— Около двух месяцев. Я даже не знала, где он тогда жил — и до сих пор не знаю. Иногда он снимал квартиру у друзей или спал у них на диванах, а иногда, как мне кажется, ночевал в трущобах. Мобильника у него не было — он их терпеть не может, — и я никогда не знала, как с ним связаться. Вы не знаете, он поддерживал связь с Кейт?

— Не думаю, — признался я. — Кажется, он звонил ей несколько раз, чтобы поговорить с детьми, но не больше. Догадываюсь, что он постепенно шел к срыву, замыкался в себе, и возможно, кульминацией стала мысль напасть на картину. После ареста полиция связалась с его женой, и она внесла за него залог.

Я отстраненно заметил, что уже не чувствую, будто нарушаю врачебную тайну, беседуя с женщинами Роберта.

— Он действительно болен?

Я заметил, что она сказала «болен», а не «плох» или «сошел с ума».

— Да, он болен, — ответил я, — но я надеюсь на значительное улучшение, если Роберт заговорит и примет наше лечение. Пациент должен серьезно желать выздоровления, чтобы его достичь.

— Это всегда так, — задумчиво протянула она и казалась при этом еще моложе, чем прежде.

— А когда вы с ним жили, вы сознавали, что он страдает от психологических проблем?

Я протянул ей тарелку с крекерами, и она взяла один, но не съела, а держала в руке.

— Нет. Смутно. То есть я не считала их психологическими. Я знала, что он иногда принимает лекарства, когда выходит из равновесия или о чем-то беспокоится, но так многие делают, и он говорил, что они помогают ему уснуть. Он никогда не рассказывал, что обращался к врачу. И точно не упоминал ни о каких срывах в прошлом, думаю, у него их и не было, не то он бы обязательно рассказал, потому что мы были очень близки. — Последнюю фразу она произнесла с некоторой воинственностью, словно ожидала, что я стану ее оспаривать. — Пожалуй, я замечала некоторые проявления, но не понимала, в чем дело.

— Что вы замечали? — Я тоже взял крекер. День, с этим сложным дополнением, ожидавшим меня у дверей, оказался долгим. И еще не кончился. — Вас что-то беспокоило?

Она задумалась, отбросила назад прядь волос.

— Главное — то, что он был непредсказуемым. Иногда обещал, что будет к ужину, а не являлся всю ночь, а бывало, говорил, что собирается с друзьями на выставку или в театр, а сам не слезал с дивана, сидел, дремал над журналом, а я не решалась спросить, что подумают друзья, которые его ждали. Я дошла до того, что вообще боялась расспрашивать, какие у него планы, потому что он всегда мог передумать в последнюю минуту. Поначалу я считала, это оттого, что мы оба привыкли к большей свободе, но мне не нравилось, когда меня подводили. И еще меньше нравилось, когда он договаривался о чем-то с другими, а потом подводил их. Вы понимаете…

Она замолкла, и я ободряюще кивал головой, пока она не продолжила:

— Например, мы как-то условились, что он познакомится с моей сестрой и ее мужем, они приехали на конференцию, но Роберт просто не появился в ресторане. Я просидела с ними весь обед, и кусок не лез в горло. Сестра у меня очень практичная, организованная, и, по-моему, ее это поразило. Во всяком случае она совсем не казалась удивленной, когда Роберт потом меня бросил, и ей пришлось слушать мои рыдания по телефону. После того обеда я вернулась домой и увидела, что Роберт спит одетый в нашей постели. Я его встряхнула, разбудила, но он как будто совсем не помнил, что мы собирались в ресторан. А на следующий день отказался об этом говорить и не желал признавать, что сделал что-то не так. Он вообще отказывался говорить о своих чувствах. И признавать ошибки.

Я удержался и не напомнил ей, что, по ее же словам, они были очень близки. Она повертела в руках крекер и наконец съела его, словно проголодалась от этого воспоминания, а потом деликатно вытерла пальцы поданной мной салфеткой.

— Как он мог поступить так по-хамски? Я пригласила его встретиться с моими родными, потому что думала: у нас с ним все серьезно. Он говорил мне, что ушел от жены, что он ей все равно больше не нужен и что ему кажется, мы надолго вместе. Потом он мне сказал, что она подала на развод, и он согласился. Не то чтобы мы собирались пожениться. Я никогда не рвалась замуж — не вижу смысла, потому что не хочу детей, но Роберт был мне братом по духу — за неимением лучшего определения.

Я ждал, что ее глаза снова наполнятся слезами, но она только тряхнула блестящей головкой, обиженно, разочарованно и сердито.

— Зачем я вам все это рассказываю? Я пришла узнать о Роберте, а не выкладывать вам подробности о своей личной жизни. — Она уже снова улыбалась, но невесело, не поднимая головы. — Доктор Марлоу, вы и камень разговорите.

Я вздрогнул, это были слова моего друга, Джона Гарсиа, самый дорогой для меня комплимент, пароль нашей долгой дружбы. Я никогда не слышал его ни от кого другого.

— Благодарю вас. И я не собирался вытягивать из вас того, о чем вам не хочется говорить. Но уже то, чем вы со мной поделились, очень полезно.

— Дайте подумать. — Теперь ее улыбка снова стала легкой, словно она невольно развеселилась. — Вы узнали, что Роберт еще до того, как попал к вам, принимал какие-то лекарства, если вы не знали этого раньше, и вам стало легче, когда вы услышали, что Роберт отказывался обсуждать свои чувства даже с женщиной, с которой жил, так что ваша неудача не так уж велика.

— Мадам, вы меня пугаете, — сказал я. — И вы правы.

Я не видел причин сообщать ей, что узнал от Кейт.

Она громко рассмеялась.

— Теперь, когда мы поговорили о «моем» Роберте, расскажите, какой он с вами.

Я рассказал, честно и подробно, еще острее чувствуя, что нарушаю право на врачебную тайну пациента. Так оно и было. Я, конечно, не пересказывал ей ничего из услышанного от Кейт, но многое рассказал о поведении Роберта с тех пор, как тот попал к нам. Средство — этот рассказ — должно было оправдаться целью. Мне предстояло еще о многом ее расспросить, а имея дело с таким умным и проницательным человеком, за это право приходилось расплачиваться вперед. Я закончил уверением, что мы тщательно наблюдаем за Робертом и в настоящее время ему ничто не грозит, и что он не выказывает намерения нанести вред себе или кому-либо еще, хотя и попал к нам за попытку порезать картину.

Она слушала внимательно, не прерывая меня вопросами. Ее большие ясные глаза смотрели прямо. Они были странного цвета, как вода — я запомнил их еще с музея, — а темный ободок вокруг мог оказаться искусно наложенной косметикой. Она тоже была в состоянии разговорить камень, я ей так и сказал.

— Благодарю вас, приятно слышать, — отозвалась она. — Я, по правде сказать, когда-то подумывала стать психотерапевтом, но это было давно.

— А стали художником и преподавателем, — наугад предположил я, и она удивленно уставилась на меня. — О, не так уж трудно было догадаться. Я видел, как вы изучали «Леду», под острым углом, вблизи — так делают художники, да еще, пожалуй, искусствоведы. Я не представляю вас в роли лектора — вам бы это быстро наскучило. Значит, вы сами преподаете живопись или занимаетесь чем-то, связанным с изобразительным искусством, ради заработка, и вас отличает уверенность прирожденного учителя. Я пока не слишком далеко зашел?

— Верно, — согласилась она, хлопнув ладонью по колену. — А вы тоже художник, вы выросли в Коннектикуте, и та картина над очагом наверняка вашей работы, это церковь родного городка. Хорошая картина, вы серьезно этим занимаетесь и вы талантливы, как сами прекрасно знаете. Ваш отец, священник весьма прогрессивного толка, мог бы гордиться вами, даже если бы вы не ушли в медицину. Вас особенно интересует психология творчества и нарушения, от которых страдают многие творческие и даже блестяще одаренные личности, такие как Роберт, поэтому вы обдумывали, не посвятить ли ему свою очередную статью. В вас необычным образом сочетается ученый и художник, поэтому вас интересуют подобные вопросы, хотя сами вы вполне эффективно сохраняете душевное равновесие. Помогают упражнения — пробежки и работа на свежем воздухе, вы занимаетесь этим постоянно, потому и выглядите на десять лет моложе своего возраста. Вам нравятся логика и порядок, они вас поддерживают, поэтому не так уж важно, что вы живете один и так много работаете.

— Перестаньте! — я зажал ладонями уши. — Откуда вы все это знаете?

— Интернет, понятное дело. И ваша квартира, и наблюдение за вами. А на картине в правом нижнем углу инициалы. Сложите информацию из трех источников, вот все и получится. Кроме того, в детстве Артур Конан Дойл был моим любимым писателем.

— И у меня тоже.

Мне очень хотелось дотронуться до ее руки с тонкими, нежными пальцами без колец.

Она все улыбалась.

— Помните, как Шерлок Холмс определял профессию и характер человека — и его прошлое — по забытой в комнате трости? А в моем распоряжении была целая квартира. К тому же у Холмса не было интернета.