Валигура - Юзеф Игнаций Крашевский

на пруссаков уже было невозможно, ждали новые подкрепления, но на следующий день крестоносцы хотели выступить.

Яшко сказал себе, что пойдёт с ними. Ему нечего было делать. Таким образом он мог послужить князю, и либо у него разместиться, либо по крайней мере иметь время рассмотреться. Как только они начали расходиться, Якса вернулся к своему Громазе, который также поел со двором и выпил, дожидаясь его. Стали при жбане вспоминать старые истории, лучшие и более весёлые времена. Пользуясь весьма расположенным к рассказам Громазой, Яшка спросил о князе Конраде.

– Этот когда-нибудь будет царствовать, – сказал он, – потому что имеет мужество и собственную волю. Ему бы Краков принадлежал, не Лешеку, который к правлению вкуса не имеет, а ксендзам даёт предводительствовать над собой. Но краковяне также имеют его уже достаточно.

– Гм? – отозвался Громаза. – Это давно известная вещь, что они долго одного не любят. Нашему пану улыбается Краков!

– Лишь бы хотел! – воскликнул Якса.

– Однако, мало этого, – сказал Громаза, – нас сюда ваш Лешек так поместил в прусские руки, что нет возможности двинуться. Он умный, потому что, если бы Конраду развязали руки… он не дал бы ему сидеть спокойно… Вот для этого нам нужны эти иерусалимские немцы, – добавил Громаза, – как они нас от язычников заслонят! Гм! Гм!

– Я вам говорю, лишь бы хотел! – мурлыкнул Якса, подмигивая.

– А я вам говорю, что хочет! – рассмеялся Громаза. – Лишь бы мог. Княгиня, наша пани, тоже предпочла бы сидеть в Кракове, потому что гордая… Она тоже что-то значит.

После долгого совещания с приятелем Яшко пошёл ещё поговорить с Конрадом, потом переночевал в постоялом дворе, а чуть свет… нужно было на коня и в поле. Пруссаки были недалеко…

Мало кто спал этой ночью в замке, потому что постоянно то прибывали отряды, то посылали на разведку, то информацию приносили, а другие готовились. Ещё не рассвело, когда вокруг послышался звук рогов, призывая людей; уже готовые кнехты стояли во дворе, кони были осёдланы. Яшко со своими присоединился к немцам, и должен был идти с ними.

Вит из Хотла, который хозяйничал в гроде, среди этой великой вылазки на неприятеля едва мог допроситься, чтобы ему оставили столько, сколько обязательно было нужно для безопасности замка. Княгиня Агата, хотя не слишком боязливая, не позволяла совсем обнажать Плоцка, потому что не знала, когда можно ожидать помощи и мужа.

После ухода значительнейшей части сил из грода, там наступила какая-то зловещая тишина и пустошь. Светало, когда с замковой горы можно было разглядеть выступающие в поле полки, во главе которых ехали Конрад и Оттон. Кнехты несли хоругвь Ордена, первый раз развевавшуюся над этой землёй. Вдалеке неразборчиво звучала набожная немецкая песнь, тянучий напев и выкрики мазуров, которым храбрости и охоты добавляли немцы.

Какое-то время их было видно, идущих по полям, потом начали тонуть в чёрном лесу, который их полностью поглотил.

Замок стоял пустым, немым, и колокола только двух костёлов звали на молитву за тех, кто вышел против язычников.

Княгиня Агата поглядела из окна на уходящих, смотрела долго, задумчивая, нахмуренная, гневная, а когда ксендз Чапля пришёл ей объявить, что войска, согретые великим мужеством, пошли с благословением костёла за уверенной победой, она ответила ему громко:

– Сейчас бы пригодился Кристин с Острова!

Ксендз-схоластик, бледное лицо которого зарумянилось аж до синевы, понял этот упрёк, слегка поклонился и вышел из комнаты.

Ни на этот, ни на следующий день никаких вестей из армии не было. Прибывающие из околиц сельские жители рассказывали самые противоречивые вещи: то о приближающихся пруссаках, то о побеге их от одного слуха, что пришли с ними сразиться. Княгине приносили эти слухи из посада – но определённой информации ждали напрасно.

Третьего дня вечером беспокойство всё больше начало охватывать княгиню. Она разослала людей, чтобы искали князя, ждала какого-нибудь посла из армии. Напрасно. Солнце уже начало заходить, когда Громаза, который стоял на часах в замковых воротах, заметил в поле всадника, который галопом скакал к городу. Издалека распознать всадника было трудно, но он был вооружён и одет так, словно принадлежал к армии.

На короткое время он исчез за хатами и садами, а затем топот коня объявил, что он приближался к замку. Громаза выбежал ему навстречу за вал и увидел подъезжающего Яшка, который едва мог сдержать разогнавшегося коня. Когда тот резко его стянул, узнав подловчего, обессиленный конь упал на четыре ноги, и Яшко также повалился с ней на змелю.

Поглядев на него, Громаза уже не нуждался в расспросах. У Яшки были исполосованы доспехи, порваны одежды, обнажена голова, окровавлены руки.

Когда подловчий подбежал, чтобы подать ему руку и помочь подняться, Яшко едва имел силы воскликнуть:

– Все пали! Я насилу живым ушёл!

Громаза заломил руки; затем подбежал к нему ксендз Чапла, издалека заметив всадника.

Тут и иная замковая челядь начала собираться. Но от Яшка, словно он сделал последнее усилие на эти несколько слов, добиться уже ничего было невозможно. Как неживого должны были взять его на руки и отнести в каморку в воротах, где люди начали его приводить в себя и поить, чтобы мог ещё что-то рассказать.

В замке стоял стршный переполох, будто бы уже на них шли победные толпы пруссов. Закрывали ворота, отзывали стражу… люди бегали как ошалелые.

Яшко нескоро мог рассказать, что видел – ожесточённая битва продолжалась почти целый день. Вытворяли чудеса мужества, как говорил, он и крестоносцы, но сила нападающих была превышающей, бесчисленной, и в конце концов преодолела. Немецкие кнехты все пали, Конрад и Оттон, покрытые ранами, были задавлены на поле боя, остатки мазуров рассеялись по лесам.

Из повествования Яксы, однако, можно было понять, что пруссы также понесли тяжёлые потери и дальше в страну на опустошение её продвигаться уже, верно, не посмеют.

Когда дали знать о том княгине, она сама прибежала к воротам, дабы из уст Яксы услышать страшную новость, заломила руки, начала плакать и сетовать.

Последняя надежда, какую возлагали на немецких рыцарей, рухнула, сам орден, потеряв двоих своих самых храбрых посланцев, мог отступить и отказаться от помощи.

Немедленно созвали совет. Вит из Хотла с оставшейся в замке горсткой вызвался поехать по крайней мере отыскать тела погибших немецких рыцарей, дабы почтить их христианским погребением. Говорили за и против… Яшко, хоть раненый и обессиленный, готов был проводить и показать поле битвы.

Вся ночь прошла в нареканиях и ссорах. Один ксендз Чапла не показывался уже княгине под предлогом, что должен был стеречь своих молодых учеников. Утром Вит выехал