Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов - Сергей Романюк

По традиции по всему государству отобрали пригожих девушек, пригласили в Москву и устроили смотрины. Сохранился любопытный документ, в котором приводятся списки девушек и порядок их представления: «178 (1669) г., ноября в 28 день, по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича, всеа великия и малыя и белыя России самодержца указу, девицы, которые были в приезде в выборе и в котором месяце и числе, и им роспись».

Согласно этой «росписи», представлены были 62 девушки, и их смотрели в продолжение почти пяти месяцев, с 28 ноября 1670 г. по 17 апреля 1671 г. В один день представлялись от одной до шести девушек. Наталья Кирилловна Нарышкина, которая, как рассказывают, еще до этой процедуры понравилась царю, была представлена, как свидетельствует «роспись», «февраля в 1 день. Думного дворянина Замятни Федоровича Леонтьева дочь Овдотья, Ивана Федорова сына Нащокина дочь Марья, Кирилова дочь Нарышкина Наталья, Андреева дочь Незнанова Дарья».

После выбора Натальи Нарышкиной венчание происходило только через много месяцев, так как обнаружились подметные письма, обвиняющие Матвеева, и требовалось время, чтобы с ними разобраться. В это время Наталья Нарышкина, надо думать, жила у своего родственника и защитника в доме в Столповом переулке, а 22 января 1671 г. состоялся обряд венчания царя Алексея Михайловича с Натальей Кирилловной Нарышкиной в Успенском соборе Московского Кремля.

После кончины царя в 1676 г. и воцарения сына Марии Милославской Федора в силу вошли враги Матвеева князья Милославские. Матвеева обвинили в волшебстве и в умыслах на жизнь царя Федора и сослали, а имущество конфисковали. Как писал его биограф, неприятели его «видели, что Матвеев умом и знанием науки государственнаго правления всех их превосходит; что он долговременною службою и дознанною верностию к государю был всегда полезен отечеству, и что, как необходимый для царя Феодора, по-прежнему доступен в комнаты государевы, — чего они весьма не желали и страшились». Его сослали в далекий Пустозерск, где он находился в немыслимо тяжких условиях: «Отвели ему черную, холодную с полуразвалившеюся печью избу, в которой от угара часто с сыном лишался он чувств, а от нестерпимого холода отмораживал ноги; караул обходился с ним весьма жестоко. Его лишали пищи и одеяния и довели до того, что он заразился цинготною болезнию. Стужа и голодная смерть наперерыв, так сказать, оспоривали в нем добычу свою. Простой, нагольный, изорванный тулуп едва прикрывал изнеможеннаго и дряхлаго старца, который еще недавно облачался в великолепную, золотом шитую боярскую одежду! Голод особенно довершал жестокость его участи: не имея у себя ни копейки денег и окруженный немилосердой стражею, радушный гостеприимец и кормитель бедных сам истаевал от голода!»

Его судьба была описана в нескольких книгах, изданных в XVIII и XIX вв., первой из которых была книга под названием: «История о невинном заточении ближнего боярина Артемона Сергиевича Матвеева, состоящая из челобитен, писанных им к царю и патриарху, также из писем к разным особам. С приобщением объявления о причинах его заточения и о возвращении из оного», появившаяся в типографии Н. И. Новикова в 1776 г. и написанная, вероятнее всего, его сыном.

Через шесть лет, благодаря заступничеству крестницы Матвеева невесты царя Марфы Апраксиной, смягчили режим его ссылки и перевели в городок Лух, ныне в Ивановской области; в городке сохраняется дом, где жил Матвеев. После смерти Федора Алексеевича 17 апреля 1682 г. и провозглашения его сводного брата Петра царем позволили царице Наталье Кирилловне вызвать своего друга и советника Матвеева в столицу. Он прибыл туда вечером 12 мая и только начал знакомиться с положением в городе, как через два дня, 15 мая, в Кремль ворвалась толпа вооруженных стрельцов, подстрекаемых царевной Софьей и Милославскими.

Матвеев пытался было убедить стрельцов прекратить бунт, но его на глазах царской семьи и малолетнего Петра схватили, бросили на подставленные копья, выволокли под крики стрельцов: «Вот боярин Матвеев идет! Дайте ему дорогу!» — на Красную площадь и изрубили в клочки.

Его верный слуга-арап вечером собрал останки своего любимого хозяина и принес в приходскую церковь, где его отпели и похоронили рядом.

Позднее усадьбой в Армянском переулке владел сын Артамона Матвеева Алексей, чья дочь Наталья вышла замуж за князя Василия Петровича Мещерского, в роду которого усадьба находилась много лет.

В конце XVIII в. ее купил Лазарь Лазарев (см. Армянский переулок, 2), потом она перешла к сыну Екиму, а от него — к внукам Ивану, Лазарю и Христофору. Дочь последнего Елизавета Лазарева-Абамелек поделила эту большую усадьбу на три части, застроенных в конце XIX — начале XX в. большими доходными домами. Дом № 7 был выстроен в 1899–1900 гг. по проекту архитектора А. В. Иванова. Иногда сообщается, что здесь жил знаменитый русский физик П. Н. Лебедев, однако это ошибка.

В советское время этот дом стал «домом коммуны ЦК и МК Всероссийского союза металлистов», но там квартировали не только металлисты. Уже в октябре 1918 г. коммунисты организовали химическую лабораторию под руководством химика и революционера А. Н. Баха, которая поместилась на трех этажах этого дома. Впоследствии она превратилась в большой институт — физико-химический, переехавший на Воронцово поле и продолжающий традиции лаборатории в работе над военными технологиями.

Другую часть усадьбы Лазаревой-Абамелек занял крупный доходный дом, выходящий на три переулка — Армянский, Архангельский и Сверчков, о котором рассказывал живший там мальчиком будущий писатель Юрий Нагибин. Три этажа дома выстроены в 1874 г. (архитектор А. Е. Вебер), в нем были и квартиры, и винные склады в подвалах (я еще помню так занимавшее меня, мальчишку, зрелище мытья бутылок). В 1924 г. он назывался домом-коммуной ОГПУ, и там насчитывалось 705 жильцов. Позже оно было надстроено, а в конце 1970-х гг. это когда-то жилое здание приспособили для учреждения.

В глубине двора на другом углу Сверчкова переулка расположено здание (№ 11) — памятник архитектуры. Предполагается, что здесь были палаты бояр Милославских, в XVIII в. владельцами палат были устюжский воевода, коллежский советник Я. И. Дашков, М. В. Дмитриев-Мамонов, князь Д. А. Волконский, коллежский асессор Н. А. Глебов, а с 10 марта 1790 г. капитан флота 2-го ранга князь Иван Сергеевич Гагарин.

С переходом этого владения к князьям Гагариным главный дом стал коренным образом перестраиваться под руководством архитектора М. Ф. Казакова, и в его объем были включены старые палаты. Их декор, восстановленный реставраторами, можно видеть за колоннами, поддерживающими балкон в центральной части здания.

По словам исследователей творчества Казакова, оно «несет на себе печать былого изящества и спокойной, благородной простоты, столь привлекательных в произведениях» этого архитектора.

В конце 1810 г. (22 декабря) этот дом покупает у братьев Григория и Сергея Гагариных за 55 тысяч рублей мать будущего поэта Е. Л. Тютчева, которая незадолго перед тем продала большое владение в Хитровском переулке и переехала со всей семьей сюда.

Лето Тютчевы проводили в своей усадьбе Овстуг, а по зимам жили в собственном московском доме — «одним словом, зажили тем известным образом жизни, которым жилось тогда так привольно и мирно почти всему русскому зажиточному, досужему дворянству, не принадлежавшему к чиновной аристократии и не озабоченному государственной службой, — рассказывал И. С. Аксаков в биографии Тютчева. — Не выделяясь ничем из общего типа московских боярских домов того времени, дом Тютчевых — открытый, гостеприимный, охотно посещаемый многочисленной родней и московским светом — был совершенно чужд интересам литературным, и в особенности русской литературы».

Но наставником Феди Тютчева был неординарный человек — Семен Егорович Раич, поэт, переводчик, издатель, педагог. «…Провидению угодно было вверить моему руководству Ф. И. Тютчева, вступившего в десятый год жизни, — вспоминал Раич. — Необыкновенные дарования и страсть к просвещению милого воспитанника изумляли и утешали меня; года через три он уже был не учеником, а товарищем моим, — так быстро развивался его любознательный и восприимчивый ум!»

Раич готовил своего воспитанника в университет, где он в качестве вольнослушателя присутствовал на лекциях с осени 1817 г., а с ноября 1819 г. — он уже своекоштный студент, но совсем скоро, через два года, Тютчев подает прошение о разрешении ему держать выпускные экзамены, которые он выдерживает и получает «кандидатское достоинство». В феврале 1822 г. он в сопровождении отца приехал в Петербург и был зачислен на службу в Государственную коллегию иностранных дел «с переименованием в губернские секретари». Он останавливается в доме дальнего родственника, героя Отечественной войны графа Остерман-Толстого, потерявшего руку в сражении при Кульме. Именно он испросил для Тютчева место сверхштатного чиновника дипломатической миссии в столице королевства Баварии Мюнхене, куда он уехал 11 июня 1822 г. «Странная вещь — судьба человеческая! — писал он родителям. — Надобно же было моей судьбе вооружиться уцелевшею Остермановою рукою, чтобы закинуть меня так далеко от вас!» Тютчев провел за границей 22 года, лишь ненадолго приезжая в Россию в отпуск.