Сочинения - Квинт Флакк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы же, учен, неучен, безразлично, кропаем поэмы.
Но в увлеченье таком и в безумии легком какие
Есть добродетели, ты посмотри: поэты не жадны,
120 ибо только стихи они любят и к ним лишь пристрастны —
Будят лишь смех в нем убытки, и бегство рабов, и пожары;
Он не замыслит надуть компаньона, ограбить сиротку;
Может он хлебом простым и стручьями только питаться;
Пусть до войны неохоч и негож, но полезен он граду,
Если согласен ты с ним, что большому и малое в помощь.
Нежных ребяческих уст лепетанье поэт исправляет,
Слух благовременно им от речей отвращает бесстыдных;
После же дух воспитает им дружеским он наставленьем,
Душу исправит, избавив от зависти, гнева, упрямства;
130 Доблести славит дела и благими примерами учит
Годы грядущие он; и больных утешает и бедных.
Чистые мальчики где с непорочными девами взяли б
Слов для молитвы, когда б не послала им Муза поэта?
Молит о помощи хор и чует присутствие вышних,
Просит дождей он, богов ублажая мольбой, что усвоил,
Гонит опасности прочь, отвращает угрозы болезней,
Мирного он жития и плодов изобилья испросит:
Песня смягчает богов и вышних равно и подземных.
Встарь земледельцы народ и крепкий, и малым счастливый —
140 Хлеб лишь с полей уберут, облегчение в праздник давали
Телу и духу, труды выносившим в надежде на отдых:
С теми, кто труд разделял, и с детьми, и с супругою верной
В дар молоко приносили Сильвану, Земле поросенка,
Гению ина, цветы за заботу о жизни короткой.
В праздники эти вошел фесценнин шаловливых обычай:
Бранью крестьяне в стихах осыпали друг друга чредою.
С радостью вольность была принята, каждый год возвращаясь
Милой забавой, пока уже дикая шутка не стала
В ярость открыто впадать и с угрозой в почтенные семьи
150 Без наказанья врываться. Терзались, кто зубом кровавым
Был уязвлен уж; и кто не задет, за общее благо
Были тревоги полны; но издан закон наконец был:
Карой грозя, запрещал он кого-либо высмеять в злобной
Песне, — и все уже тон изменили, испуганы казнью,
Добрые стали слова говорить и приятные только.
Греция, взятая в плен, победителей диких пленила,
В Лаций суровый внеся искусства; и так пресловутый
Стих сатурнийскии исчез, неуклюжий, — противную вязкость
Смыло изящество; все же остались на долгие годы,
160 Да и по нынешний день деревни следы остаются.
Римлянин острый свой ум обратил к сочинениям греков
Поздно; и лишь после войн с Карфагеном искать он спокойно
Начал, что пользы приносят Софокл и Феспис с Эсхилом;
Даже попробовал дать перевод он их сочинений,
Даже остался доволен собой: возвышенный, пылкий,
Чует трагический дух, и счастлив и смел он довольно,
Но неразумно боится отделки, считая постыдной.
Кажется, — если предмет обыденный, то требует пота
Меньше всего; между тем в комедии трудностей больше,
170 Ибо прощают ей меньше гораздо. Заметь ты, насколько
Плавт представляет характер влюбленного юноши плохо,
Также и скряги-отца, и коварного сводника роли;
Как он Доссену подобных выводит обжор-паразитов,
Как он по сцене бежит, башмак завязать позабывши:
Ибо он жаждет деньгу лишь в сундук опустить, не заботясь
После того, устоит на ногах иль провалится Пьеса.
Тех, кто на сцену взнесен колесницею ветреной Славы,
Зритель холодный мертвит, а горячий опять вдохновляет.
Так легковесно, ничтожно все то, что тщеславного мужа
180 Может свалить и поднять… Прощай, театральное дело;
Если, награды лишен, я тощаю, с наградой — тучнею.
Часто и смелый поэт, устрашенный, бежит от театра:
Зрители там сильнее числом, а честью слабее —
Неучи все, дураки, полезть готовые в драку,
Ежели с всадником спор; посреди они пьесы вдруг просят,
Дай им медведя, бойца: вот этих народец так любит!
Впрочем, у всадников тоже от уха к блуждающим взорам
Переселились уж все наслажденья в забавах пустячных.
Тут на четыре часа открывают завесу, иль больше:
190 Конницы мчатся полки, пехоты отряды несутся,
Тащат несчастных царей, назад закрутивши им руки —
Вот корабли, колесницы спешат, коляски, телеги
Тащат слоновую кость, волокут коринфские вазы
Если б был жив Демокрит, посмеялся б, наверно, тому он
Как это помесь пантеры с верблюдом, животным ей чуждым
Или хоть белый слон, привлекают вниманье народа —
С большим бы он любопытством смотрел на народ, чем на игры,
Ибо ему он давал бы для зрелища больше гораздо.
«Драм сочинители, он бы, наверно, подумал, осленку
200 Басенку бают, глухому». И впрямь, никому не под силу
Голосом шум одолеть, что народ наш поднимет в театре.
«Воет, казал бы он, лес то Гарганский иль Тусское море» —
Смотрят все с гамом таким на борцов, на искусство богатых
Тканей из стран иноземных; как только окутанный ими
Станет на сцену актер, сейчас же бушуют ладони.
«Что-нибудь он уж сказал?» «Да ни слова». «Так нравится что ж им?»
«Шерсть, что окрашена в пурпур тарентский с оттенком фиалок!»
Ты не подумай, однако, что, если другие удачно
Сделают то, чего сам не могу, я хвалить буду скупо:
210 Знай — как того, что ходить по веревке натянутой может, —
Чту я поэта, когда мне вымыслом грудь он стесняет,
Будит волненье, покоит иль ложными страхами полнит,
Словно волшебник несет то в Фивы меня, то в Афины.
Впрочем, подумать прошу и о тех, кто читателю лучше
Ввериться склонны, чем несть униженья от зрителей гордых,
Если желаешь ты храм Аполлона достойно наполнить
Книгами и заодно уж пришпорить и бодрость поэтов,
Так, чтоб охотнее в рощи они Геликона стремились.
Правда, поэты, мы сами творим много зла себе часто:
220 Свой виноградник рублю, если только тебе подношу я
Книгу, когда ты устал или занят; когда мы в обиде,
Если один хотя стих из друзей кто дерзнул не одобрить,
Иль, хоть не просят, места, что читали уж, вновь повторяем;
Сетуем мы, что труды наши, наши поэмы встречают
Мало вниманья, хотя мы их ткали из нитей тончайших;
Льстимся надеждой — придет, мол, пора, когда только узнаешь
Ты, что стихи мы плетем, — без прошения нашего даже,
Сам призовешь, от нужды обеспечишь, принудишь писать нас.
Это ведь важно: узнать, какие служители нужны
230 Доблести той, что мы зрели и в войнах, и в мирное время,
Ибо не должно ее доверять недостойным поэтам.
Правда, царю угодив Александру, Херил пресловутый,
Скверный поэт, за стихи плохие, без всякой отделки,
Много в награду монет получил золотых македонских.
Все же, подобно тому как, коснувшись чернил, оставляют
Руки пятно иль заметку, поэты стихами дрянными
Подвиг блестящий чернят. Но царь тот же самый, который
Так расточительно щедро платил за смешную поэму,
Издал указ, что писать портреты царя Александра
240 Лишь одному Апеллесу, ваять же фигуры из меди
Только Лисиппу давал разрешенье. Но, если б призвал ты
Тонкого столь знатока искусств, постигаемых глазом,
Высказать мненье о книгах, об этих творениях Музы,
Ты бы поклялся, что он из туманной Беотии родом.
Но не позорят тебя сужденья твои о поэтах,
Как и дары, что они с одобрения всех получили,
Оба любимых тобой поэта: Вергилий и Варий;
Ибо не ярче лицо в изваянии медном, чем мысли,
Чувства все славных мужей отраженья находят в созданьях
250 Вещих поэтов. И сам не желал бы я лучше беседы
Низменным Слогом писать, чем песни слагать о великих
Подвигах, разные земли и реки, на горных высотах
Замки и варваров царства в стихах петь и войны, которым
Властью твоею конец на круге земном уж положен,
Януса Храм запертой — божества-охранителя мира,
Страх перед Римом, парфянам внушенный твоим управленьем, —
Если бы силы мои равнялись желанью; но малых
Песен величье твое не терпит; и мне не позволит
Совесть взяться за труд, Что исполнить откажутся силы.
260 Наше усердье лишь в тягость тому, кого глупо полюбит,
Если в стихах иль в другом искусстве себя проявляет:
Ибо заучит скорей и запомнит охотнее каждый
То, что насмешку, чем то, что хвалу, прославленье содержит.
Я вот ничуть не гонюсь за услугой, что мне только в тягость —
Вылит из воска, с лицом искаженным, нигде выставляться
Я не хочу, при стихах красуясь, коряво сплетенных
Чтоб не пришлось мне краснеть за подарок бездарный и после
Вместе с поэтом моим в закрытом ларце распростершись
Быть отнесенным в квартал, продающий духи и куренья,
270 Перец и все, чему служат негодные книги оберткой.
160