Порочные намерения - Лидия Джойс

— Вы с ней поссорились?

— Она умерла. От краснухи. Тогда мне было двенадцать лет, ей девять, она была младшей. После этого у меня не было особенно много причин смеяться, хотя я гораздо больше сблизилась с другой сестрой. Она вышла замуж, но вскоре тоже умерла. — Эм рассказывала слишком много, чересчур много, но, начав говорить, уже не могла остановиться. Никто еще не высказывал желания выслушать ее, никто никогда не выражал ни малейшего интереса к ее тайной истории или ее личной боли.

— Какая жалость, — сказал Варкур.

Эта слова подействовали на нее ошеломляюще.

— Вот как? Любопытно, если учесть, как вы поступили со мной.

— Мужчины — существа противоречивые, — заметил он сухо. — Я что, не могу испытывать жалости?

— Вы можете испытывать все, что хотите. — Тут Эм прикусила язык, но было слишком поздно — укоризненный оттенок в слове «вы» был слишком ясным, чтобы его не заметить.

— А вы не можете, — вставил он.

Она слишком много выдала — его замечания становились слишком проницательными. Придется отвлечь его. Отодвинувшись, она сказала:

— Почему бы вам не заняться чем-то более интересным?

— А кто сказал, что вы мне неинтересны? — Она ощутила его скептицизм.

— Вы сказали мне, когда мы виделись в последний раз, что будет лучше, если сегодня у меня будут для вас ответы.

— А они у вас есть? — Он напрягся, и его голос зазвучал тверже и грубее.

— Ваша мать снова надела ожерелье, которое я отдала ей. Если я придам вашему сообщению тот смысл, который вы ему придаете, это, кажется, и есть ответ на ваш вопрос. — Лгать — это просто: стоило ей начать, и слова полились с такой легкостью, от которой ей самой стало тошно.

— Что она видела?

Эм поняла, что больше играть с ним не стоит — нужно у него получить последнюю часть информации, чтобы развеять все сомнения и постараться придать правдивости своему рассказу. Чтобы добиться этого, ей понадобится весь ее опыт.

— Леди Гамильтон отправилась верхом на поиски вашего брата после того, как все остальные вернулись ни с чем. Это она нашла тело, а не ваш отец. — Эм глубоко вздохнула. — На щеке у него был след от удара хлыстом, и на лбу были следы ударов. Но это не все, что она видела. А теперь скажите — вы ударили своего брата в тот день, когда он умер?

— Я не убивал его.

Отчетливая боль, звучавшая в каждом его слове, задела Эм. Она закрыла глаза, посылая молчаливую мольбу к Варкуру о прощении, потому что знала, что сейчас она совершит непростительный поступок.

— Я спрашиваю не об этом. Я спросила только: вы ударили его?

Последовало долгое молчание. Эм слышала взволнованное дыхание Варкура.

— Предполагалось, что он — мой старший брат. Предполагалось, что он должен научить меня ездить верхом, а не хныкать на берегу из-за того, что он слегка промок. Предполагалось, что он будет наследником, черт побери.

— Значит, вы его ударили, — сказала она. Ее сердце упало. Этого не может быть. Она поняла, до какой степени убедила себя, что он не мог убить брата, хотя и притворялась перед собой, что у нее есть сомнения. Должно быть какое-то другое объяснение.

— Один раз, по лицу, хлыстом, — признался Варкур. Он говорил еле слышно. — Гарри только взвыл еще громче. Я повернулся и уехал, чтобы не ударить еще раз. Он стоял у воды и кричал мне вслед что было мочи. Когда я увидел его в следующий раз, он был уже мертв.

Она была рада, невероятно рада, что может в это поверить, но постаралась скрыть в голосе свою радость.

— Кто-то убил его, — сказала она. — Ваша мать видела убийцу, когда он шел от того места, где лежал ваш брат. — Это была первая ложь. Его мать видела кого-то, но Эм знала только это. Но все же она не произнесла большой лжи, лжи, которая была бы непоправимой.

— Кто это был?

Она постояла немного, в нерешительности. Варкур имеет полное право знать правду, но имеет ли он право погубить свою мать, пытаясь все узнать? Он не удовлетворится половинчатыми ответами, ему нужно нечто полное, и Эм почему-то была уверена, что, как бы ни был ужасен ответ, который его мать скрывала все эти годы, это не тот ответ, который Варкур примет от нее.

И Эм сделала выбор.

Глава 17

— Ваша мать не узнала его, — сказала Эм. — Она находилась слишком далеко от него. Она видела, как кто-то спешился рядом со стоящим у воды человеком. Оба начали взволнованно жестикулировать. Один человек отвернулся, а второй протянул руку и ударил его, и тот упал в воду. Стоявший на берегу вскочил в седло и уехал. Когда она подошла к упавшему, то увидела, что это ваш брат. — Каждое слово было вымыслом.

— И она не позвала на помощь? — спросил Варкур.

— Он уже был мертв, голова у него была разбита, — сказала Эм, не обращая внимания на то, как сжалось у нее все внутри и как гулко стучит ее сердце. Теперь уже поздно. Ложь произнесена, и она, Эм, обречена лгать и дальше. — Она испугалась, что первым появится убийца, если она закричит. Поэтому вернулась домой, оставив тело у воды, и вернулась домой прежде, чем кто-либо узнал о том, что она уезжала, кроме конюхов. Она многие годы чувствовала вину перед вами из-за того, что так и не призналась в том, что видела, не оправдала вас, когда ваша невиновность подвергалась сомнению. Сначала она была напугана, а потом боялась, что вы ее возненавидите.

— Но кто же его убил? — Эти слова прозвучали так тихо, что явно не предназначались для ушей Эм.

Но она все же ответила:

— Кто принимал участие в поисках?

— С полдюжины слуг и многие из гостей, — ответил Варкур. Его голос звучал в тысяче миль отсюда. — Я тоже, конечно, вместе с отцом. Лорд и леди Джеймс. Герцог Рашуорт, его сын Гиффорд и дочь леди Виктория. Лорд Эджингтон и его сын, нынешний барон. Старый лорд Олтуэйт и его сын и дочь. Гримсторп, де Линт, Морел, их старшие дети. Почти половина из старшего поколения уже мертва. Правда могла умереть вместе с ними.

— Да, могла, — согласилась Эм. Олтуэйт. Да, эту ложь она не произнесла, хотя если бы она произнесла ее, она привлекла бы Варкура на свою сторону убедительно и навсегда. Но нет, обман был достаточно серьезным, даже когда она никого не обвиняла. Она не могла сказать Вар-куру, что молодой лорд Олтуэйт убил его брата, даже если это сыграет ей на руку.

— Мне нужно вернуться в дом, пока роса не погубила мое платье, — только и сказала она. — Многие видели, как я ушла с вами, и меня могут хватиться.

— Ну так идите, — грубо ответил Варкур.

Ее резанула эта жесткая нотка в его голосе. Она подняла руку, затянутую в перчатку, чтобы погладить его по щеке, потом порывисто подняла вуаль, чтобы осторожно поцеловать его в неподатливые губы.