Современная французская новелла - Андре Дотель

И вот однажды, зимним утром, он понял, что больше так продолжаться не может. Разрисованные морозом стекла делали еще более невыносимой тишину в квартире и пустоту предстоящего дня. Взгляд его упал на стопку последних номеров журнала, лежавшую на камине, и он подумал обо всех этих утраченных возможностях… Нет, разумеется, обо всех жалеть не стоило, но, быть может, в числе прочих он упустил жар-птицу, свой единственный шанс на счастливую старость. Решение было принято в ту же минуту. Он пододвинул стол к батарее, устроился так, чтобы спине было тепло, открыл последний номер на нужной странице и обвел красным карандашом те объявления, которые особенно волновали его воображение. Не вставая с места, он написал письмо на шести страницах, полное достоинства и почтительности, где он рассказывал о себе — просто, искренне, не стараясь ничего приукрасить. На всякий случай он решил не сообщать пока своего домашнего адреса в Фобур-Сеп-Дени и просил писать ему до востребования в почтовое отделение на площади Аббесс. Это собьет со следа тех, кто вздумает за ним шпионить.

Отправляясь на почту, он столкнулся на лестнице с консьержкой, а возле дома — с мадам Ролан, соседкой по этажу, которая с хозяйственной сумкой возвращалась из магазина. Оба раза он слегка поклонился, приветствуя и ту и другую рассеянной улыбкой. Тем не менее он успел про себя отметить, что у консьержки на кончике носа повисла капля, а мадам Ролан одета в рыжую меховую шубку и перчатки у нее подобраны точно в тон. Последняя деталь шокировала его: мадам Ролан овдовела всего два года назад, и перчатки ей следовало бы носить черные.

Мсье Мартэн опустил письмо в ящик и, дабы вознаградить себя за сделанную наконец попытку восторжествовать над судьбой, решил пообедать в ресторане. Обычно он готовил себе сам, и к еде у него всегда примешивался вкус одиночества. Дело было вовсе не в том, что он скуп, просто желудок его часто капризничал, поэтому приходилось остерегаться жира и острых приправ. Ресторан привлекал его не столько разнообразием блюд, сколько царящим там оживлением. Ему доставляло удовольствие поглядеть на людей, а главное, перекинуться словечком-другим с каким-нибудь одиноким клиентом вроде него самого или с официантом, принимавшим заказ. Если же это оказывался не официант, а официантка, которая к тому же не прочь была поболтать, то он был счастлив вдвойне: это напоминало ему блаженные времена, когда жена подавала на стол специально для него приготовленные блюда, рекомендованные доктором: салаты из вареных овощей, мясные бульоны, компоты, домашний творог. Ресторанная кухня была не столь благотворна для желудка, однако тепло женского присутствия смягчало разъедающее действие желудочного сока. Вот и сегодня, хотя он и позволил себе съесть курицу в винном соусе, мсье Мартэн чувствовал себя превосходно: подавая ему настой из трав, официантка жаловалась на плохое самочувствие, на утренние головокружения, а заодно и на врачей, неспособных ее вылечить. К счастью, она нашла человека, который делает ей массаж спины, и это единственное, что ей помогает. Слушая ее, мсье Мартэн вспоминал о том, как он в последние месяцы ухаживал за женой. Нелегко ему тогда приходилось, и все-таки… Да, и все-таки он согласился бы начать все сначала. Он чувствовал себя способным на любые жертвы, лишь бы нарушить унылый ход своего существования.

Возвращаясь домой, он повстречался в парадном с мадам Ролан, которая спускалась по лестнице. Они кивнули друг другу, не говоря ни слова. За тридцать с лишним лет, что они прожили дверь в дверь, отношения между их семьями никогда не были теплыми. Светлой памяти мсье Ролан, заведующий конторой в железнодорожном ведомстве, всю жизнь завидовал учителю из-за его длинных отпусков. Мсье Мартэну в свою очередь не давал покоя бесплатный проезд по железной дороге, который полагался соседу, а также его ранняя пенсия. Все это усугублялось соперничеством жен. Учитель считал своим долгом держать сторону супруги, которая находила вульгарными манеры и туалеты мадам Ролан. И по сей день он не мог удержаться, чтобы не осудить свою соседку в глубине души. Так, запах пудры, который держался на лестничной клетке после ее ухода, свидетельствовал, по его мнению, о дурном вкусе этой дамы.

Раскрытый журнал по-прежнему лежал на столе. Красный кружок, которым было обведено объявление, издали бросался в глаза. Когда он подошел ближе, его охватило сомнение: не поспешил ли он сегодня утром, достаточно ли хорошо продумал свой выбор? В двадцатый раз он перечитал лаконичное сообщение:

«Вдова пятидесяти восьми лет, скромная и нежная, сохранившая привлекательность, любящая чтение и домашний уют, ищет спутника жизни тех же лет и аналогичных вкусов, чтобы вместе встретить старость. Обращаться в журнал, абонент № 2295».

Сказано кратко и хорошо. Нет, не стоило сожалеть о том, что он выбрал именно эту, а не другую. Два слова определили его выбор, два слова, которые он подчеркнул красными чернилами, потому что ни разу за три года не встречал их вместе ни в одном другом объявлении. Это прежде всего прилагательное «скромная» — оно указывало на черту характера, весьма редко встречающуюся у женщин, — и существительное «чтение», которое сулило общность интересов. Ибо бывший учитель очень любил читать. Особенно он увлекался историей Франции и зоологией. Романы нагоняли на него скуку, зато жизнь животных и великих людей захватывала до самозабвения. Часто, сочетая приятное с полезным, он в порядке поощрения читал вслух своим ученикам заметки из журнала «Жизнь животных». А его жена, стоя у плиты, прослушала бесчисленное множество книг и статей о первой мировой войне — это был его любимый исторический период. Сейчас, более тщательно анализируя текст объявления, он оценил также тактичность формулировки «встретить старость» и изысканность слова «аналогичных». Эта женщина определенно обладала культурой и не лишена была утонченности; она казалась вполне достойной разделить жизнь педагога на пенсии.

Мсье Мартэн закрыл журнал и положил его в стопку, на камин. Он задержался перед зеркалом и провел рукой по усам. А вдруг эта пышная растительность, которая столько лет была его гордостью, придется не по вкусу его корреспондентке? Большинство женщин предпочитает теперь бритые лица… Надо будет задать этот вопрос в следующем письме, до того, как состоится их первая встреча. Было бы слишком глупо произвести плохое впечатление из-за такого пустяка. Однако этот пустяк очень его красил, особенно с тех пор, как голова покрылась сединой; черные, почти без проседи усы свидетельствовали о том, что он еще крепкий мужчина. Он помассировал щеки: кожа на лицо была свежей — не слишком жирной и не слишком сухой, без единой старческой прожилки. Он повернулся в профиль, втянул живот, расправил плечи и пришел к выводу, что фигура у него вполне приличная, во всяком случае не должна разочаровать женщину, которая готовится встретить старость. Успокоившись, он сел и начал ждать.

Он был не настолько наивен, чтобы надеяться на немедленный ответ: он ведь знал по себе, что такие вещи не решаются за один день. Поэтому он выждал время и лишь спустя неделю отправился в почтовое отделение, которое указал в обратном адресе. Визит оказался безрезультатным: ответа не было. Возвращаясь домой, он заметил в водосточных канавах лед. Вполне вероятно, что письмо задержалось из-за морозов: они, очевидно, затрудняют работу почты, а может быть, его дама, боясь простуды, не решается выйти на улицу. И в том, и в другом случае ответ мог не дойти: либо он остался лежать на почте, в каком-нибудь мешке, либо под бюваром его корреспондентки. Или же попросту затерялся. Мысль о том, что где-то есть для него письмо, которое он не может получить, не давала ему покоя. Назавтра он снова явился на почту, потребовал, чтобы поискали получше, обвинил служащих в нерадивости, дошел до самого начальника отделения связи. Но все напрасно: письма и в помине не было. Теперь он наведывался туда каждый день: утром и вечером. Почтовые работники знали его в лицо и уже издали отрицательно качали головой, тем не менее он всякий раз подходил к окошечку и настаивал, чтобы посмотрели еще раз, в его присутствии. Потепление не принесло ничего нового, и в душу мсье Мартэна закрались сомнения. Вскоре он стал ходить на почту через день, потом всего раз в неделю — для очистки совести. Он уже готов был распрощаться со всеми своими надеждами, когда письмо наконец пришло. Не в силах сдержать нетерпение, он распечатал его прямо у окошечка и прочел тут же, на почте. А через пять минут перечитал снова в ближайшем сквере, под цветущей вишней.

То была восхитительная весна. Бывшему учителю никогда в голову не могло прийти, что ему суждено еще раз испытать подобного рода волнение. Он был просто-напросто влюблен. С каким нетерпением ждал он писем, которые дважды в неделю приоткрывали перед ним картину будущего счастья! Он читал их в сквере возле почты, перечитывал в автобусе и, вернувшись домой, читал снова, подчеркивая красными чернилами те строчки, которые были особенно хороши. Давая волю своим восторгам, он испещрял поля восклицательными знаками, писал «хорошо» и «отлично» и подчеркивал двумя чертами. Закончив чтение, он уверенной рукой ставил на первой странице, рядом с датой, балл — 18 или 19 — и обводил двойным красным кружком. Ни разу за сорок лет педагогической деятельности он не встречал такого красивого почерка, такой непринужденности слога, такой безукоризненной орфографии. Ему самому приходилось теперь тщательно выводить каждую букву, а несколько раз он даже проверял написание слова по словарю, чтобы не допустить ошибки.