Дело частного обвинения (сборник) - Никита Александрович Филатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он достал из кармана сброшюрованную пачку розовых бланков, аккуратно вырвал один из них, что-то пометив для себя на перфорированном корешке.
— Сами заполните. Под твою ответственность! — протянул он листок Кинчеву.
— Ну спасибо! Саныч, это знаешь что такое? Это пропуск военного коменданта, «вездеход»! Ува-ажил… Чуть-чуть за встречу? Из собственного подвала, а?
— Возражений нет… Будем здоровы! — Бубликов со вкусом выпил, закусил грушей.
— Двинулись!
Уже с сине-желтого милицейского «уазика», прощаясь, офицер чуть придержал ладонь Виноградова:
— Не лезь куда не надо без нужды. Понял?
— Постараюсь.
— Ничего, он завтра утром — назад! — высунулся из окошка Кинчев. — Как-нибудь сбережем…
— Уж постарайтесь. Счастливо отдохнуть!
Взревев и чуть не встав на дыбы, машина сорвалась с места.
— Что наделали, гады! — не удержался Виноградов, когда за очередным поворотом открылась панорама центральной части города.
Пышная, еще не тронутая в этих благодатных краях осенней желтизной зелень не могла скрыть страшных разрушений, причиненных недавними бомбежками. Изуродованные витрины универмага, причудливый излом осыпавшейся стены горсовета, на месте здания милиции — закопченный остов. Огромное жаркое солнце в безоблачном небе беспощадно высвечивало самые мелкие детали.
— Ты Микрорайон не видел… Помнишь, мы в позапрошлом году с Яковлевым туда ездили? С Генкой еще?
— Помню.
— Так там уличные бои были… Лучше не смотреть. У больницы останови! — сказал водителю Кинчев. Они сделали традиционный круг по площади, мимо великолепного монумента фельдмаршалу, основателю города и одному из символов Российской державности, проехали еще два квартала.
— Сходи осмотрись!
Штефан достал прикрытый курткой автомат, повесил его на плечо и, аккуратно прихлопнув за собой дверь, вышел из машины.
— Привез?
— Да. — Виноградов, чуть повозившись, вытянул из-за пазухи туго спеленутый полиэтиленом и перетянутый аптечной резинкой брусок. Протянул женщине. — Здесь шесть тысяч. Долларов. Проверьте.
— Что вы!
— Проверьте! — уже тверже сказал Владимир Александрович.
— Порядок такой, — пояснил, принимая у Риммы Ивановны валюту, Кинчев. Он аккуратно стянул черное эластичное кольцо, развернул прозрачную пленку, затем газету. Пересчитал купюры. — Шестьдесят на сто. Все верно.
— Спасибо вам, Володя! Спасибо, милый… — Женщина вдруг заплакала, неуклюже заталкивая доллары в карман цветастого платья.
— Да мое-то дело, Римма Ивановна, голубушка… — Виноградову стало не по себе, защипало глаза. Кинчев молчал, отвернувшись в сторону.
— Если бы вы знали… Благослови вас Господи!
Идти было довольно приятно, хотя и несколько жарко. В голове шумело от молодого, нежного и терпкого домашнего вина, сытый желудок норовил ввергнуть организм в сонную истому. Виноградов обернулся: сзади, в нескольких километрах, белел в густом кольце деревьев Приреченск, столица одноименной, никем не признанной, но вполне ощутимо существующей республики. Отсюда он казался нетронутым и тихим.
— Красота-а! — вздохнул Владимир Александрович.
— Угу, — кивнул Штефан.
— Ваше превосходительство! — окликнул Виноградов ушедшего вперед Кинчева. — Ау! Куда идем-то?
— К хорошим людям, брат. К очень хорошим! — не оборачиваясь, ответил молодой подполковник.
Судя по географическим картам, река была в основном не очень извилистой, с редкими излучинами и разливами. Место же, куда хозяева привели Виноградова, представляло собой весьма крутой изгиб русла, заметно вклинивший кусок республиканского берега на территорию, с некоторых пор ставшую враждебной.
На высоком холме, доминировавшем над прилегающей территорией и являющемся для нее, что называется, «господствующей высотой», было оборудовано немудреное фортификационное сооружение из мешков с песком и плетеных, наполненных землей корзин, кое-где дополненных железобетонными блоками. Постоянные обитатели и нечастые журналисты прозвали это место «кордоном», и это старое казачье название привилось, попало в официальные сводки, приказы, разного рода мирные договоры и протоколы.
— Мир дому! — спрыгнув в траншею, поздоровался Кинчев.
— Привет начальству! — милиционер в форме, трое приреченских гвардейцев и казак, лохматый и бородатый дядька, ни на минуту не снимавший пыльную, ломаную фуражку с синим околышем.
Один из гвардейцев полулежал у пулемета, остальные обильно закусывали.
— Присоединяйтесь, мужики! — после того как все перездоровались, пригласил милиционер.
— Ну-ка, Штефан… — на импровизированный стол Кинчев выставил бутылку водки, початую канистру и несколько пакетов снеди. В ответ откуда-то из-под папиросных ящиков возник баллон — трехлитровая банка самогона. Как заметил Виноградов, она была уже не первой; еще в одной, небрежно отставленной в сторону, мутноватая жидкость едва прикрывала дно.
Выпили. Поговорили. Потихоньку прикончили две пачки выложенных Виноградовым папирос. Начало темнеть.
— Можно поглядеть? — переместился к дежурившему у пулемета Владимир Александрович.
— Поглядеть?.. Ну глянь. — По тону капитан понял, что Кинчева кордонники уважали, если привел гостя, значит, обижать его нельзя… но любовь с первого взгляда здесь не в ходу.
— Только дуру не трогай! — из дальнего угла траншеи крикнул казак. Усмехнулся: — А то тут приезжали… Любители пульнуть, так их мать! Он, гад, стрельнул — и уехал, а мы неделю голову поднять над бруствером не могли.
— Имей совесть, Борода! — вступился за гостя Кинчев. — Видишь же — человек серьезный. Ну-ка, подожди!
Он ловко перебрался к Виноградову и ткнул рукой влево:
— Машину мою помнишь? Ласточку?
— Ну?
— Смотри туда!
У самого берега, там, где некогда оживленная дорога упиралась во взорванный мост, топорщилась куча скомканного, некогда выкрашенного в белый цвет металла с неестественно задранной, оплавленной таблеткой колеса.
— Когда летом мы их из города выбили, я вернулся домой — нет машины. Соседи говорят, те, суки, угнали, все же знают чья, тачка известная… А тут Васька мой — ты его еще «Петькой-ординарцем» дразнил, помнишь? — прибежал, говорит, видел машину у границы, бросили ее, бензин, наверное, кончился… Я говорю, стемнеет, сходим отгоним. Тогда у снайперов еще инфракрасных прицелов не было, риск минимальный… А к вечеру закрутился, в штаб вызвали, потом президент собирал… Василь и говорит, я один, а что — он моего «Москвича» как облупленного знал, не хуже, чем свой «козел» милицейский! Я ключи дал.
— Подстрелили?
— Хуже. Они думали я лично за своей ласточкой прибегу, так бы и было, но… В общем, он завелся, тронулся — тут и рвануло! Аж две мины заложили…
— В Афгане так трупы заряжали, — сказал прислушивавшийся к разговору гвардеец.
— А здесь — кто ждал? Так что Васька мою смерть принял, я теперь как Кащей Бессмертный! Ладно, давайте — за помин души…
Ночь прошла, на юг прогромыхал пассажирский поезд и не по-северному внезапно начало темнеть.
— Через час — твой. — Кинчев глянул на часы, циферблат был уже вполне различим. — Может, задержишься? До послезавтра?
— Да знаешь же, Сергей, не могу. Больничный липовый, врачиху подведу… И дел навалом.
Они стояли на балконе стандартной хрущевской пятиэтажки, в комнате спали сыновья хозяина и его молодая, очень милая жена.
— Саныч, ты Гусенко помнишь?
— Конечно. Он ведь замначальника горотдела был, так? Я его еще раньше,
