Ярослава и Грач - Алёна Дмитриевна

На первой странице было два черно-белых фото. Одно со свадьбы родителей Григория и одно коллективное: они и четверо их сыновей. Гриша здесь был совсем маленький, лет восемь, не больше. И глаза у него еще горели вовсю. Яра не сразу узнала его, когда увидела это фото в первый раз. Перелистнула страницу. Четыре фотографии с младенцами в ползунках и чепчиках. Каждая подписана. Григорий снизу справа. Улыбается довольной беззубой улыбкой. Пухлые щеки и два подбородка. Счастливый упитанный малыш. Который вырастет в сильного надежного мужчину. И на свою беду встретит ее. Интересно, если бы она все-таки родила ему сына, он бы выглядел так же?

— Что делаешь? — спросил Гриша, заходя в комнату.

Яра вздрогнула. Она задумалась и не услышала его шагов в коридоре.

— Просто смотрю, — ответила она.

— Я присяду?

Яра подвинулась, уступая ему место, а потом по наитию пересела к нему на колени, положила голову на грудь. На нем как всегда было тепло, уютно и спокойно, и в такие моменты Яра чувствовала, что все еще его любит, но при этом она особо остро ощущала, как сильно ей его не хватает. Такие моменты случались слишком редко, чтобы за них действительно можно было зацепиться, поэтому после них было только больнее. И вот они вроде сидят вместе, и со стороны кажется, что у них идиллия, а на самом деле она снова думает о том, как заговорить с ним о разводе. Яре захотелось вцепиться ему в лицо ногтями. Вместо этого она постаралась как можно детальнее запомнить это мгновение. Законсервировать. Положить в банку, завинтить крышку и отправить в кладовые памяти. Настанут холода — откроет.

Грач забрал альбом и перелистнул страницу. Опять четыре фотографии. Четыре разновозрастных мальчика во дворе, у реки, возле отцовской машины и с матерью. Еще страница. Это фото Яра любила больше других. Напуганный тоненький коротко остриженный ребенок в школьной форме и с портфелем. Его хотелось обнять и успокоить. Защитить. Она не могла сделать этого для того семилетнего мальчика, но могла сделать в отношении мужчины, который поверил ей когда-то, который взял ее в жены.

У нее не было никакого морального права уйти от него.

И она обняла его крепко-крепко, прижалась лицом к его груди, жалея их обоих.

— Ты чего? — спросил Гриша, гладя ее по волосам. — Все нормально?

Все было ненормально. Но Яра лишь покачала головой. Если и обсуждать что-то такое, то точно не в доме его матери.

— Устала, — и во многом это было правдой.

— Сейчас вернемся домой, отдохнешь, — ответил он.

Яре плакать захотелось. Она знала, что дома ее накроет с новой силой.

— Может погуляем? — предложила она.

— Не хочу, — поморщился Григорий.

Яра кивнула. Уговаривать, зная, что потерпишь очередное фиаско, не было сил. Грач снова перевернул страницу. Здесь тоже была фотография с ним. На ней ему было лет шесть. Среди взрослых братьев, особенно старших, которые уже точно знали, чего хотят от жизни, он смотрелся больно неказистым. Гриша, наверное, тоже что-то такое видел, не рассматривая, перелистнул дальше. Потом еще и еще, быстро пролистал до конца. Его братья: уходящие в армию и возвращающиеся из нее. Страницы с фотографиями их свадеб. Одна пустая со следами клея. Здесь были его с Катей. Этот шрам на теле старого фотоальбома не зарастет никогда. А дальше уже цветные фото, и на них только братья: с женами, с детьми, на каких-то важных мероприятиях. Все трое с детства мечтали вырваться из бедности, и со временем выросли в солидных людей, один Гриша пошел по следам отца, который тоже был оперативником, и так и остался в семье непонятым.

Григорий пролистал альбом до конца, хотел закрыть, но потом задержался взглядом на самой последней фотографии, приклеенной к внутренней стороне переплета, выделяющейся среди остальных. Фото с их свадьбы. На нем они были вдвоем. Одетая в его пиджак, Яра держала его под руку и смеялась, на их пальцах блестели новенькие кольца.

Яра до сих пор помнила все, что принес ей тот день: слова визажиста, неудобное платье, чувство, будто тебя как куклу выставили на витрину, ощущение скользящей подкладки Гришиного пиджака на голых плечах и то, как он назвал ее зефиркой и целовал в машине. И как они потом занимались любовью с утра, и как провалялись в постели весь следующий день, доедая то, что осталось после свадебного банкета. Никогда она не любила его так, как в те дни. Даже когда сгорала от своей влюбленности в семнадцать и рыдала в восемнадцать. Даже в те первые месяцы, что они сошлись. Нет, это все было не то. А вот тогда, в машине, и весь следующий месяц потом ее распирало от счастья и гордости. Она стала его женой!

Знала бы она что тогда, что в семнадцать, что будет мучаться и планировать развод…

А может быть, если бы знала, не совершила бы этой ошибки…

А было ли все это ошибкой? А может быть, она ошибалась теперь?

Слишком много вопросов. И ни одного ответа.

Боги, помилуйте, ну что она сделала?

Развод… Все равно, что своими руками вырыть яму, отправив их брак и все, что между ними было, в могилу. Похоронить эти воскресные встречи с его мамой. Возможность сидеть у него на коленях, прятаться на его груди… Она знала его едва ли не с рождения. Двадцать пять лет воспоминаний. Из них восемь лет, взявшись за руки. И четыре года официального брака. Просто перечеркнуть единым махом.

Ей так хотелось, чтобы все могло наладиться. Чтобы они смогли донести эти воспоминания до самого конца. Но она уже не особо верила, что это возможно. Так, теплилась едва живая надежда…

Почему нельзя развестись и при этом иметь возможность быть вместе дальше? Расстаться, но при этом сохранить какие-то права друг на друга? Они же не чужие люди.

— Ты мне врешь, — пробормотал Григорий. — Ты грустная.

Яра опустила голову.

— Тебе кажется.

— Яра, что происходит?

Просто сказать ему и покончить с этой неопределенностью и злостью на себя за то, что не может решиться и поставить точку… Но она боялась открыть эту дверь, понятия не имея, что найдет за ней. Мама была права, нужно было поговорить, но она не знала, как сделать это правильно. Будто она не пыталась говорить все эти годы…

О чем там