Потанцуй со мной (ЛП) - Каллинан Хайди

Люди спрашивали: «Как у тебя дела?» — встревоженно, немного наклонив голову, а Эд улыбался и отвечал: «Отлично», — и говорил правду. Но когда боль вернулась, он понял, что никогда не был в порядке. Эд построил все свое ощущение благополучия в верхней части этого подвала, но по какой-то причине боль всегда взламывала замок. Но в итоге просто захлестнула, и он испытал все страдания за раз. И это не просто повергло Эда в депрессию, но и превратило все «хорошие времена» в пепел, потому что теперь он понимал, что просто притворялся, притворялся так сильно, что сам верил в собственную чушь. Потому что, когда боль вернулась, он знал, просто знал, что все пойдет прахом, что все, что он любил, уйдет. Несправедливость и отчаяние терзали Эда, пока он не почувствовал, что внутри вскрылись все артерии и кровоточат под кожей, всасывая его капля за каплей в ту черную дыру, которую создавала боль.

Однажды Эд сказал об этих ощущениях маме, и она ответила, что он драматизирует, поэтому больше никогда не поднимал эту тему. Но это было именно то, что он чувствовал. Иногда боль была такой острой, что сводила с ума. Когда она поднималась по шее и проникала в голову, Эду приходилось повторять себе, что удар головой о стену не поможет. Или кулак. Что-то, что угодно, любая другая боль. Боль, которая не высасывала его зубы и не бежала ледяным огнем по венам на затылке или вниз по плечу. Это было похоже на ад.

Он также знал, что часть проблемы заключалась в том, что кроме остекленевшего взгляда, в остальном, он выглядел хорошо. Если сделать МРТ шеи, на снимке он будет выглядеть как гребаный Франкенштейн, но снаружи все казалось нормальным. И в основном так оно и было. Он просто был… хрупким. Очень хрупким… Уборка квартиры, занятия любовью с его мужчиной и работа за гребаным письменным столом сделали его таким. И становилось все хуже. Такого не случалось уже два месяца, но сейчас было так же ужасно, как и в тот вечер на футбольном поле. И все из-за перетаскивания коробок и занятий любовью.

Неужели именно такой будет его жизнь? Неужели теперь придется просто замерев, позволять кому-то другому все делать за него? Как тогда, когда он стоял, шесть футов три дюйма, гора мускулов, но не в состоянии поднять коробку?

Конечно, будь на то воля доктора, он тоже не стал бы поднимать тяжести.

К черту все это.

Но ему было трудно сдерживать свою ярость и решимость, не тогда, когда лежал весь день, уставившись в телевизор, но не видя его по-настоящему, откинувшись на пакет со льдом, который теперь постоянно прижимал к затылку. Может быть, все дело в весе? Он всегда был так осторожен. В этом и был смысл поднятия тяжестей: быть осторожным. Нужно думать о своей форме и не быть небрежным. И Эд был всегда аккуратным. Всегда! И он занимался с весами, желая оставаться в форме.

— Все не так просто, — сказал ему в четверг утром Тим, его физиотерапевт. — Дело не в том, что ты не должен тягать гири или вообще ничего не должен делать. А в том, что теперь тебе легче ранить самого себя. Мы уже говорили об этом, Эд. Это не то, от чего можно отмахнуться. Эта травма — твоя. Эта травма — и есть ты.

— Я этого не хочу, — отрезал Эд, с силой дергая ленту для упражнений. Когда боль пронзила его позвоночник, он выругался.

Тим положил руку на ленту и посмотрел Эду прямо в глаза.

— Ты мог быть уже мертв, Эд. То, как парни приземлились на тебя, могло тебя убить.

— Я знаю! — Эд отпрянул, едва не рыча, но физиотерапевт был неумолим.

— Нет, ты, кажется, ничего не понимаешь. Тебе повезло, что ты остался жив. Тебе повезло, что вообще можешь ходить. Тебе повезло, что есть только проблемная шея, которая ругается на тебя, когда ты плохо с ней обращаешься. Мы могли бы сидеть за столом, пытаясь научить тебя снова брать карандаш, не будучи уверенными, что ты помнишь, как правильно писать.

— Но для чего? — Эд бросил ленту на пол. — Какого черта я это делаю, если не могу поднимать тяжести, не могу работать за письменным столом, не могу убирать свою гребаную квартиру… Что, черт возьми, я должен делать, как только научусь тянуть твою долбанную резинку?

Маленькие старушки на тренажёрах Nu-Step ахнули и одарили Эда укоризненными взглядами. Но ему было все равно.

Тим молчал. Он просто смотрел на Эда с терпением Иова и железной волей.

— Я чувствую, что пришло время пересмотреть твои болевые цели. — Он помолчал, потом изобразил удивление. — О. Вот именно. Ты не ставил перед собой никаких целей. Никогда. На самом деле я уже больше года жду твои болевые цели (прим.: лечение боли и его цели должны быть адаптированы к потребностям, желаниям и обстоятельствам отдельных пациентов. Цели часто различаются для острой и хронической боли, но все же сосредоточены на профилактике, облегчении боли и функционировании. Цели лечения боли должны быть конкретными, измеримыми и ориентированными на пациента).

Эд свирепо смотрел на Тима, но пока еще был в состоянии выслушивать. Затем уставился на деревянную доску, полную колышков, к одному из которых была привязана его зеленая тренировочная лента.

— Дай мне мою чертову группу упражнений, чтобы я мог закончить свой комплекс.

И вот так все и пошло. Эд выкарабкивался из этой ситуации так же, как и в те разы, когда боль вспыхивала ранее, стараясь не думать о том, что с каждым разом все происходит чаще, что выздоровление занимает больше времени. Он уклонялся от психотерапевтов, врачей и семьи и задавался вопросом: «На этот раз или в другой его уволят с работы?» По крайней мере, теперь у Трейси была справка от врача. Это уже кое-что.

Хотя раньше во время болевого цикла у него никогда не было бойфренда. Черт возьми, у него никогда не было такого бойфренда, как Лори и точка. Вообще-то у Эда никогда не было настоящего бойфренда. Он встречался с парнями пару раз, но они никогда не вызывали ощущений, что давал Лори. По крайней мере, до боли. Прямо сейчас это казалось слишком большой «работой», чтобы быть рядом с ним. Доктор сказал никакого секса, и это было большим облегчением. Теперь Эд боялся заниматься сексом. Страшно даже пытаться. А что, если это случится снова? А что, если все дело в сексе? Тогда ничего не обломится кроме быстрого траха «привет-прощай» раз в несколько недель?

Еще до того, как отправился на прием к физиотерапевту, Эд чувствовал себя отвратительно. А сейчас ощущал себя как в аду. Он позволил матери отвезти себя обратно в квартиру. Там уставился в телевизор, пока не появился Лори, и неловкость снова не повисла в воздухе.

Он изо всех сил старался не думать о том, насколько велика вероятность того, что такой молодой человек, как Лори, с которым они официально вместе одну неделю, будет продолжать встречаться с капризным угрюмым мужчиной.

***

За две недели до Рождества Лори встретился за ланчем с Оливером.

Во время совещания по планированию с Мэгги ему в голову пришла одна идея, поэтому он отменил свои дневные занятия и направился в центр Миннеаполиса, надеясь застать Оливера в его офисе. Так и получилось.

— Лоуренс! Какой приятный сюрприз! — воскликнул Оливер в знак приветствия. —Тебе удалось поймать меня между встречами. Чем могу тебе помочь?

— Могу ли я пригласить тебя на обед, — ответил Лори, стараясь звучать не так неловко, как себя чувствовал. — Мне нужен твой совет в кое-каком вопросе.

— Разумеется! — Оливер казался довольным. — Я свободен в двенадцать тридцать. Твой вопрос ждет?

Что ж, придется отказаться от двухчасового занятия, который он вел совместно с младшим преподавателем.

— Конечно.

— Отлично. Подожди в приемной, Бобби позаботится о тебе. — Он подмигнул Лори. — Не стесняйся, и попроси его показать подсобку.

Лори резко отвернулся, скрывая румянец, затем тихо выскользнул из кабинета. Из приемной он позвонил в студию и уладил вопрос с занятиями. Он позволил помощнику Бобби, кокетке с модельной внешностью, принести лишь чашку кофе. Проверив несколько раз свой телефон на наличие сообщений от Эда, Лори подумал, не позвонить ли, чтобы поздороваться, но потом решил, что будет лучше, если просто зайдет сегодня вечером, как и всегда. Но при мыслях об Эде он начал волноваться, и к тому времени, когда Оливер освободился, чувствовал себя довольно мрачным.