Топография счастья - Николай Ссорин-Чайков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Синхронный анализ дискурсивного ландшафта очерчивает траекторию «счастья в любви» таким образом, что она уже не представляется прямой линеарной трансформацией, где один эмоциональный стиль замещает другой. Он обнаруживает одновременное сосуществование в настоящем моменте разных конкурирующих моделей, отличных как в своей этимологии, так и в своей археологии. В изучении реального физического ландшафта такое сосуществование для нас очевидно: на одном временном и пространственном отрезке присутствуют знаки разных эпох и принесенные издалека. В ландшафте дискурсивном такая одновременность приобретает важный потенциал переосмысления значений. Так, например, в нашем случае смыслы терапевтического счастья, любви и персональности не зафиксированы и не детерминированы экспортируемыми или имитируемыми дискурсом и культурными технологиями. Терапевтическое содержание этих форм может видоизменяться, выхолащиваться, а может и заменяться другим. И в этом смысле российский вариант терапевтической культуры «мешает карты» в уже почти закрытом проекте интеллектуальной критики западной психологии. Например, можно себе представить, что терапевтическая культура будет привязана к новой национальной идеологии или, может быть, даже мобилизована на службу родины для построения, например, новой российской семьи и нравственности. Возможно, однако, что в поле перевода терапевтической культуры произойдет удивительное поглощение новых форм старыми моделями и знакомыми нарративами, которые только перемещаются из советской эмоциональной культуры в капиталистическую, из частного — в публичное, из кухни — в кино и на телеэкран.
ЛИТЕРАТУРАБойм С. (2002). Общие места: Мифология повседневной жизни. М.: НЛО.
Борисова Н., Богданов К., Мурашов Ю. (2008). СССР территория любви. М.: Новое издательство.
Быков Д. (2009). Конец связи. С. 35–43; Психфактор. С. 249–258; Думание мира. СПб; М.: Лимбус-Пресс.
Гинзбург Л. (1999). О психологической прозе. М.: INTRADA.
Липовецкий М., Эткинд А. (2008). Возвращение Тритона: Советская катастрофа и постсоветский роман // Новое литературное обозрение. № 94.
Лернер Ю. (2009). «Чувства» и «работа над собой». Презентация на международном исследовательском семинаре «Бюро находок перевода». Институт Ван-Лир в Иерусалиме. Иерусалим, декабрь 2009.
Плотников Н. (2008). Личность как историческая конвенция: от «индивидуальности» к «идентичности» (История понятий персональности в русской культуре) // Новое литературное обозрение. № 91.
Тёмкина А. (2008). Сексуальная жизнь женщины: между подчинением и свободой. СПб.: ЕУ.
Эпштейн М. (2009). Цунами со знаком плюс: Счастливые и несчастливые семьи. Толстовская насмешка? // Независимая газета. 24.09.2009.
Эткинд А. М. (1993). Эрос невозможного: История психоанализа в России. СПб: Медуза.
Bauer R. A. (1952). The New Man in Soviet Psychology. Cambridge: Harvard University Press.
Cushman P. (1990). Why the Self is Empty. Toward a Historically situated Psychology // American Psychologist. № 45(5). P. 599–611.
Cushman Ph. (1995). Constructing the Self, Constructing America: A Cultural History of Psychotherapy. Reading, MA Addison-Wesley Publishing Company.
Self and Story in Russian History / L. Engelstein, S. Stephanie (eds.) Ithaca and London: Cornell University Press, 2000.
Etkind A. (2005). Soviet Subjectivity: Torture for the Sake of Salvation? // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. № 6(1) P. 171–186.
Etkind A. (2009). Stories of the Undead in the Land of the Unburied: Magical Historicism in Contemporary Russian Fiction // Slavic Review. № 68 (3). P. 631–658.
Field D. A. (2007). Private Life and communist Morality in Khrushchec’s Russia NY: Peter Lang.
Furedi F. (2004). Therapy Culture: Cultivating vulnerability in an Uncertain Age. London: Routledge.
Halfin I. (2003). Terror in My Soul: Communist Autobiographies on Trial. Cambridge: Harvard University Press.
Hellbeck J. (2006). Revolution on my Mind: Writing a Diary under Stalin. Harvard University Press.
Hochschild A. R. (1983). The Managed Heart: Commercialization of Human Feelings. Berkeley: University of California Press.
Illouz E. (2003). Oprah Winfrey and the Glamour of Misery: Am Essay on Popular Culture. NY Columbia University Press.
Illouz E. (2007). Cold Intimacies: the Making of emotional Capitalism. Cambridge: Polity Press.
Illouz E. (2008). Saving the Modern Soul: Therapy, Emotions and the Culture of Self-Help. Berkeley: University of California Press.
Illouz E. (1997). Consuming the Romantic Utopia: Love and the Cultural Contradictions of Capitalism. Berkeley: University of California Press.
Joravsky D. (1978). The Construction of the Stalinist Psyche // Cultural Revolution in Russia 1928–1931 / Ed. by Sh. Fitzpatrick. Indiana University Press. P. 105–127.
Kharhordin O. (1999). The Collective and the Individual in Russia: A Study of Practices. Berkeley and Los Angeles: University of California Press.
Kozulin A. (1984). Psychology in Utopia: toward a social history of Soviet psychology. Cambridge, MA The MIT Press.
Lasch Ch. (1979). The Culture of Narcissism: American Life in an Age of Diminishing Expectations. NY: Wirner Books.
Lerner J. (2006). From «Conscious Soul» to «Consumer Identity»: Shifts in «Identity» conception in post-Soviet Russia The Annual Conference of the Israeli Anthropological Association.
Lerner J. (2007). From «Soul» to «Identity»: The constitution of the Social Sciences in post-Soviet Russia and the Sociologization of Russianness. PhD dissertation. Hebrew University of Jerusalem, 2007 (Hebrew).
Makoveeva I. (2001). Cinematic Adaptation of Anna Karenina // Studies in Slavic Cultures II. January. P. 111–134.
Matza T. (2009). Moscow’s Echo: Technologies of the Self, Publics and Politics on the Russian Talk show // Cultural Anthropology. № 24 (3). P. 489–522.
McLeish J. (1975). Soviet Psychology, History, Theory, content. London: Methuen.
Muza A. (2009). «The Tragedy of a Russian Woman»: Anna Karenina in the Moscow Are Theater, 1937 // Russian Literature. LXV. P. 467–506.
Oushakine S. (2000). In a state of post-Soviet Aphasia: Symbolic Development in Contemporary Russia // Europe-Asia Studies. № 52 (6). P. 991–1016.
Oushakine S. (2007). «We’re Nostalgic but We’re not Crazy»: Retrofitting the Past in Russia // The Russian Review. № 66 (3). P. 451–482.
Oushakine S. (2000). The Quantity of Style: Imaginary Consumption in the Post-Soviet Russia // Theory, Culture, and Society. № 17 (5). P. 97–120.
Oushakine S. (2004). The Flexible and the Pliant: Disturbed Organisms of Soviet Modernity // Cultural Anthropology. № 19 (3). P. 392–428.
Pandolfo S. (2000). The thin line of Modernity: Some Moroccan debate on Subjectivity // Questions of Modernity / Ed. by T. Mitchell. Minneapolis: University of Minnesota Press. P. 115–144.
Rieff Ph. (1987). The Triumph of the Therapeutic: Uses of Faith after Freud. Chicago: University Of Chicago Press.
Rulyova N. (2007). Domesticating the Western Format on Russian TV: subversive Glocalization in the Game Show «Pole Chudes» (The field of Miracles) // Europe-Asia Studies. № 59(8). P. 1367–1386.
Salemenniemi S. (2010). In search of a «New Wo(Man)»: Gender and Sexuality in Contemporary Russian Self-Help Literature // Russian Mass Media and Changing Values. Edited by: Arja Rosenholm, Kaarle Nordenstreng, and Elena Trubina. London: Routledge. P. 134–154.
Seligman M. E.-P. and Csikszentmihalyi M. (2000). «Positive Psychology: An Introductio» // American Psychologist / № 55(1):5–14.
Shlapentokh V. (1984). Love, Marriage and Friendship in the Soviet Union: Ideals and Practices. NY: Praeger.
Yurchak A. (2003). Russian Neoliberal: The Entrepreneurial Ethic and the Spirit of «True Careerism» // Russian Review. № 62(1). P. 72–90.
The Concept of Activity in Soviet Psychology / J. V. Wertsch (Ed.). Armonk, NY: M. E. Sharpe, 1981.
Wierzbicka A. (1999). Emotions Across Languages and Cultures: Diversity and Universals. Cambridge: Cambridge University Press.
Wierzbicka A. (1998). Russian Emotional Expression// Ethos. № 26(4). P. 456–483.
Wierzbicka A. (2004). «Happiness» in Cross-Linguistic к Cross-Cultural Perspective Author(s): Anna Source: Daedalus. Vol. 133. № 2. P. 34–43.
Wierzbicka A. (2009). Счастье (Happiness) and other Active Emotions // Paper presented at International Workshop on «Lost and Found in Translation». Van Leer Jerusalem Institute, Jerusalem. December 2009.
______________________ ______________ Юлия Лернер[302]Как утопия стала реальностью:
«Строительство БАМа — самое счастливое время в моей жизни»[**]
Как ни странно это прозвучит для моего и более старших поколений, многие представители молодежи никогда не слышали аббревиатуры БАМ и не знают, что она означает. По какой-то странной причине грандиозный международный проект оказался практически полностью вымещен из социальной памяти по прошествии менее чем двадцати лет. Как стремительно и громко началась история БАМа, так же стремительно она канула в небытие. В связи с этим закономерно возникают более широкие вопросы: что помнят сегодня о жизни в социалистическом обществе? кто и как помнит? какое значение эта память имеет для настоящего и будущего?
Не без участия социальных наук после развала СССР был создан определенный дискурс памяти о советском, сфокусированный на подавляющей стороне системы[304]. Увлеченность исследованиями закрытых, маргинализованных групп способствовала изучению травматической социальной памяти[305]. Сложившийся внутри этой традиции подход по инерции провоцирует исследователей выдергивать из социальной реальности эпизоды, связанные с болезненными переживаниями групп, как правило, сознательно или стихийно оказавшихся в оппозиции существовавшему в советском обществе режиму. Гораздо меньшее количество работ представляют память о советском как о сложном и разноплановом явлении, хотя в последнее время эта тема проблематизируется все чаще[306].
Развитие традиции исследования памяти о травматичных переживаниях дало свои положительные результаты. Во многом заслугой именно таких исследований можно считать создание методологического аппарата обращения с социальной памятью — ее изучения, понимания, интерпретации[307]. Однако с монополизацией традиции связан и ряд проблем. Практически полное исключение лояльного большинства из картины памяти о советском привело к тому, что само существование его в контексте советского общества приходится сегодня доказывать и обосновывать, чему посвящает целые разделы своей книги американско-российский социальный антрополог А. Юрчак[308]. Данная статья написана с намерением сделать вклад в мозаику памяти о советском со стороны тех, чьи взаимоотношения с государством строились не на сопротивлении ценностям социализма, а, скорее, на согласии с ними.