Читающая кружево - Брюнония Барри

Она привезла с собой фотографию Джека времен школьного выпуска. Снимок выпал из кармана, когда я подобрала джинсы Линдли с пола. Фотография была смятая и выцветшая. Я хранила точно такую же, хоть и менее потрепанную.

Я говорила по рации с Джеком, когда Линдли спустилась к завтраку. Она казалась тоньше и старше, хотя до нашего восемнадцатого дня рождения оставался еще месяц.

— С кем ты разговаривала? — спросила она.

— С Джеком.

— С моим Джеком?

Я встала и насыпала ей хлопьев. Несомненно, Линдли хотелось знать, что между нами происходит, но я пока не желала об этом говорить.

— Ты сказала ему, что я вернулась? — поинтересовалась сестра. Ее голос прозвучал неуверенно. Она не знала, как Джек отнесется к ее приезду.

— Пока нет, — ответила я, будто это был большой секрет. Да, был — только не то, о чем она подумала.

Я положила в миску с хлопьями клубнику, потому что помнила — Линдли ее любит.

— Здесь ничего не едят, кроме хлопьев? — спросила она, насыпала три полные ложки сахара и опустошила всю миску. А потом сделала нечто странное: сняла серебряные сережки, которые купила на Гарвард-сквер, и подтолкнула их по столу ко мне.

— Что ты делаешь? — подозрительно спросила я.

— Все мое — твое, — сказала сестра, таким образом дав мне понять, что знает про нас с Джеком. Линдли долго смотрела на меня, а потом взяла миску и пошла за добавкой.

Я оставила серьги на столе, поскольку понятия не имела, что делать. Линдли вернулась за стол и съела вторую порцию хлопьев, как будто ничего особенного не произошло.

Наконец она закончила, отнесла обе миски в раковину и вымыла соленой водой, а потом вытерла полотенцем, чтобы на них не осталось белого налета. Прежде я никогда не видела, чтобы она убирала за собой посуду.

— Прекрасный день, — спокойно произнесла Линдли. — Будет жарко.

Небо еще было алым от зари.

— Пойду посмотрю на наш дом, — продолжала сестра, выходя. Это было традицией — осматривать дом Бойнтонов и проверять, как он перенес зиму. Обычно мы ходили туда вместе. Но на сей раз она даже не спросила, хочу ли я пойти с ней. И не забрала серьги.

Я так и не сказала Джеку, что Линдли вернулась. Теперь, после случившегося, кажется очень странным, что мы так и не поговорили, но это правда.

Уже стемнело, когда он приехал, и море было неспокойным: приближался шторм. Я стояла на пристани и ждала его. Когда Джек приблизился к причалу, я даже не стала дожидаться, пока он привяжет лодку, а просто прыгнула в нее — довольно опасный поступок, потому что она так и плясала на волнах. Наверное, он хотел погостить на острове хотя бы немного, но я попросила:

— Увези меня отсюда.

Он понял, что я расстроена. Наверное, решил, что я поругалась с Мэй, ну или что-то в этом роде. В те дни я часто ссорилась с матерью. Если только что-нибудь ее не отвлекало, мы вечно из-за чего-нибудь спорили, обычно из-за пустяков — например, кто оставил воду включенной или забыл поднять стапеля. Жизнь на Острове желтых собак мало напоминала то, о чем я мечтала минувшей зимой, когда больше всего на свете хотела вернуться домой и считала дни до возвращения.

В ловушках на омаров есть крошечная дверца, которую называют «черным ходом». Она сделана из дерева. Я заметила ее, когда мы выуживали ловушки. Джек объяснил, что дверца нужна, чтобы омар мог выбраться на волю, если рыбак не вернется за ловушкой. Дерево быстро сгниет, и омар освободится. Очень гуманно. Не знаю, новое ли это изобретение, или ловушки всегда снабжались «черным ходом». А может быть, «ход» просто был не нужен в те времена, когда ловушка целиком делалась из дерева.

В конце долгого дня, проведенного вдвоем, мы вытащили одну из таких старых деревянных ловушек — у Джека их было несколько штук. Я поискала «черный ход», но не нашла. Джек уже сменил наживку и собирался забросить ловушку вновь, но я буквально помешалась на том, чтобы найти дверцу, и рассматривала ящик со всех сторон, пытаясь понять, каким образом омар сможет выбраться.

— Что ты делаешь? — наконец спросил Джек.

И тогда я сказала, что больше не хочу с ним встречаться.

Он чуть не рассмеялся — так это было внезапно, — но, когда посмотрел на меня, я не выдержала и заплакала. Джек раньше никогда не видел моих слез: я не из тех, кто плачет по пустякам.

— Я больше не могу с тобой встречаться, — сказала я.

Джек понял, что я не шучу.

— Какого черта?..

Я не могла объяснить, потому что не хотела, чтобы он знал о Линдли, — во всяком случае, не сейчас. Я не сомневалась: если рассказать ему о возвращении сестры, он быстро позабудет о нашем разрыве. Это была странная логика, но я так чувствовала.

Сначала лицо Джека побагровело, потом с него медленно сошли все краски. Я застыла на месте, ожидая удара. Я уже видела, как люди белеют от ярости, — с Кэлом это случалось не раз. Такое зрелище ни с чем не спутаешь. Я действительно думала, что Джек меня ударит. Но он этого не сделал. Стоял и целую вечность смотрел на меня, а потом проговорил ледяным голосом:

— О Боже, опять.

Сначала я не поняла, что это значит. «Опять»? Мы никогда еще не прерывали наших отношений, даже не ссорились всерьез. Почему же — «опять»?

А потом до меня дошло. Джек выбрал абсолютно правильное слово. В чем бы я себя ни убеждала, инстинкты твердили об одном: не говорить Джеку, что Линдли вернулась. Он любил ее, с тех пор как повстречал. Я была лишь дублером, максимально приближенным к идеалу, то есть к моей сестре-двойняшке. Будь я честна с собой, поняла бы, что всегда это сознавала. Удар, который нанес мне Джек своими словами, пришелся прямо в сердце. И это похуже физической боли, скажу я вам.

Джек в ярости завел мотор и пустил лодку на полную скорость.

Когда мы обогнули остров с подветренной стороны, в виду скалистых утесов Бэк-Бич, лодка замедлила ход, поначалу едва заметно. Я посмотрела вверх. Небо было нестерпимо яркое, и только на севере сгустились черные тучи — там оно казалось пустым, будто целый кусок небосвода исчез. Я хотела что-то сказать Джеку, предупредить, чтобы он не сбавлял скорость, потому что течение и прибой могли перевернуть лодку и разбить о скалы. Я побежала на нос и наклонилась к воде, пытаясь разглядеть камни среди теней.

— Не останавливайся! — крикнула я. Недалеко от поверхности виднелись темные очертания камней. Наша моторка могла разлететься в щепки, повторив судьбу многих лодок. Я снова хотела крикнуть Джеку, но выражение его лица меня остановило. Он смотрел на утес.

Я проследила за его взглядом и заморгала, не веря своим глазам. На вершине скалы стояла Линдли. Босиком и в белой кружевной ночнушке, которую Ева подарила мне на Рождество. Волосы у сестры развевались, сорочка тоже. Она походила на греческую богиню. Я ощутила сильнейший укол ревности, потому что Линдли была невыразимо прекрасна и Джек смотрел на нее такими глазами!.. Я поймала себя на мысли, что вся сцена кажется мне подготовленной заранее. Я решила, что Линдли встала там нарочно, в ожидании минуты, когда мы, сидя в лодке, увидим ее. Это было неестественно и нелепо, и я не верила, что Джек окажется настолько глуп и попадется на удочку. В то мгновение я ненавидела Линдли. Мне хотелось, чтобы она умерла. Упала со скалы и разбилась на тысячу кусочков.

Шторм быстро приближался, становилось темно и душно. Было тяжело дышать.

Линдли наклонилась вперед, навстречу ветру, напоминая фигуру на носу старинного судна. Кружевная ночнушка вздувалась у нее за спиной, озаренная серебристым сиянием ущербной луны. Звезды отражались в воде, которая была еще чернее неба. Лицо Линдли было прекрасно и бесстрастно, точно пустой холст, на котором художник еще ничего не нарисовал, — впоследствии мы запечатлели на нем наши собственные воспоминания о том, что видели. Ее тело подалось вперед, под немыслимым углом, и как только я поняла, что сейчас Линдли сорвется, она немедленно полетела вниз, повинуясь закону тяготения и нарушая закон перспективы. Это было долгое и безмолвное падение в холодный черный океан. Сестра падала головой вниз. Она скрестила руки на груди, как будто уже умерла, и стремглав вошла в черную воду, без брызг. И исчезла.

Джек ахнул, и это вернуло меня к реальности. Мы стояли и долго смотрели на воду, ожидая, что Линдли выплывет, покажется на поверхности хотя бы раз. Но ее все не было. И тогда я нырнула. Я услышала, как Джек кричит в рацию, перекрывая шум помех: «Помогите! Помогите!» Я набрала воздуха и нырнула снова. Джек трижды нажал на гудок, подавая сигнал бедствия, потом посветил фонариком в воду, пытаясь мне помочь. Я услышала всплеск, и поняла, что он тоже прыгнул.

Я ныряла вновь и вновь, но океан был пуст. Я не могла достичь дна. Вынырнула в третий раз, совершенно запыхавшись, потом сделала глубокий, раздирающий легкие вдох и опять нырнула, как можно глубже, выпуская по пути воздух и надеясь наконец спуститься туда, где должно было находиться тело Линдли. Камни расцарапали мне ноги, когда я коснулась дна и поползла по нему, заставляя себя оставаться под водой. Вдруг океан перестал быть пустым: он был наполнен потерянными вещами: якорь, бутылка, старая ловушка для омаров… Легкие у меня болели — сначала оттого, что я задерживала дыхание, потом оттого, что воздух закончился. Отчаянно хотелось всплыть, но я понимала: если вынырну, то больше не смогу погрузиться.