Чёрные лебеди (СИ) - Ларсен Вадим

Глава 3.3

У каждого свой путь

Печной огонь отбрасывал на стены долгие танцующие тени, наполняя пространство особым тёплым уютом. Ночной мотылёк бился о закопченное слюдяное стекло. Крошечное пламя свечного огарка, расплывшегося восковым блином по деревянной плошке, грозилось вот-вот погаснуть. Пахло сухой полынью, сосновой смолой и перезрелыми фруктами. Подбросив полено в огонь, Знахарь мельком глянул на спящих гостей. На циновке, прислонившись к печной стене, чутко дремал Меченый. Головой на свёрнутой попоне, укрытая длинноворсной медвежьей шкурой, калачиком, словно младенец спала Като. Меченый открыл глаза.

— Раньше здесь был другой хозяин, — сказал он, разглядывая баночки, коробочки и мешочки на пыльных полках вдоль стены. Рядом стеллаж с книгами, под потолком сушатся травы. На столе несколько исписанных листов, перо в деревянной чернильнице, бутылки тёмного стекла, а дальше уж и вовсе хитроумные вещи.

— Это так, — кивнул Знахарь. — Учитель ушёл в небесный мир. Порой кажется, ему была известна формула бессмертия, которой он не воспользовался. Ты знал его?

— Вряд ли.

— Откуда узнал моё прозвище? — спросил Знахарь. — Долговязый это даже не имя.

— Глядя на людей, знаю о них даже то, что они сами о себе не знают. Это приходит само собой. Накатывает как видение. О тебе знаю, что до сих пор по ночам снится старик, умерший на этой циновке прошлой зимой. О Като, единственное, что она любит на земле — свою младшую сестру. Стоит только посмотреть в глаза. Хотя вижу пока не всё, точно знаю, что скоро…

Он осёкся, коснулся медальона в виде медвежьего когтя поблёскивающего на груди зелёно-болотным цветом, и устало прикрыл веки.

— Талисман? — поинтересовался Знахарь.

— Не важно, — отмахнулся Меченый, не открывая глаз.

Немного помолчав, добавил:

— Ведёт меня на Север. И хватит об этом.

Знахарь пошевелил кочергой тлеющие поленья и те, шипя и потрескивая, запылали с новой силой. Сняв с печи кружку с кипящим отваром, несколько раз подул, остужая питьё, и протянул Меченому:

— Вот. Дай ей для восстановления сил, когда проснётся. — Затем, словно искры мерцающего огня что-то напомнили, произнёс: — Умирая, прежний Знахарь припомнил наш с ним давний разговор о звёздах, которые высоко в Гелейских горах до сих пор считает звездочёт Птаха. Тогда я его не понял, но теперь, кажется, начинаю понимать. Учитель говорил, стоит Птахе сосчитать все звёзды на небе, и в мире не останется ничего неведомого, ничего, что по силам лишь Создателю. Я же Птаху счёл полоумным шарлатаном, но Учитель возразил, сказав, что на сей несчастной земле каждый по-своему стремится сравниться с Богом. Короли меряются силой, дабы вершить чужие судьбы, жаждут казнить и миловать вместо Господа; проповедники, возжелав управлять людскими душами, нарекаются божьими наместниками; учёные стараются перехитрить Создателя, стремясь выведать устройство им созданного. Сдаётся мне, у тебя свой путь, но цель та же?

— Сказано хватит об этом! — грубо отрезал Меченый. — Лучше скажи, что с ней?

Знахарь аккуратно коснулся ладонью девичьего лба и удовлетворённо кивнул:

— Жара нет. К утру всё обойдётся.

— Одной заботой меньше.

— Она кто?

— Северянка. Мой проводник.

— Тебе нужен проводник?

— Ей нужен я.

Като, будто понимая, что говорят о ней, еле различимо пробормотала:

— Поло… их… вот столько…

Её разбудил собачий лай.

— Заяц, — буркнул сквозь сон Знахарь. — Всю весну донимали.

Его предположительно-безразличный тон давал понять, шум этот ненадолго. Но лай не смолк, а напротив, даже усилился. Пёс, перейдя на протяжный сухой рык, казалось, рвался с цепи.

За пепельным окном серел рассвет, и утренний ветерок чуть слышно гудел в трубе остывшей печи, раздувая тлеющие головешки. Грязь натянула на голову медвежью шкуру, уютно пахнущую теплом и курительной смесью. Болезнь отступила, захотелось есть.

Из угла донёсся шорох, неровный стук сапог по половым доскам и негромкий кашель, будто кто-то прочищал горло.

— Пойду, гляну, — раздался голос Знахаря. — Может дикий кабан?

Мясо! Грязь сглотнула, представив сочный, поджаренный до румяной корочки кусок ароматного кабаньего филе. Подумала — хороший ли стрелок Знахарь? Может, стоит встать и самой позаботиться о еде?

Проскрежетал железный засов, противно скрипнули дверные петли.

— Рыжий, перестань! — крикнул хозяин в темноту.

Грязь выругалась про себя, решив, что этот Знахарь никудышный охотник, потому как своими глупыми выкриками спугнёт кабана, а стало быть, не видать ей сытного мяса.

У открытой двери послышался глухой всхлип, похожий на всплеск, словно ладонью шлёпнули по воде. С грохотом рассыпалась сложенная у крыльца поленница. Собака протяжно взвизгнула. Напряжённо, болезненно. Кто-то тихо выругался, и явно не голосом владельца хижины.

Грязь отбросила громоздкую шкуру, окинула взглядом дверной проём. В обрамлении чернеющих стен, над частоколом таких же чёрных верхушек сосен, виднелась лишь полоска блёклого неба с пурпурными прожилками зарождающейся зари. Сизый пар, струясь из натопленной хижины, медленно оседал свинцово-серым туманом.

Знахаря в дверях не оказалось. Приподнялась, выставив ухо к двери, прислушалась. Уловила едва различимую птичью трель и шелест еловых лап.

— Эй, — приглушённо крикнула в пустоту. Зов получился тихий, но если Знахарь на крыльце, непременно услышал бы его. По спине пробежал омерзительный холодок.

Разведчица обернулась. После света в дверном проёме, глаза не сразу привыкли к темноте. Проморгавшись, наконец, разглядела у стены, укрытого плащом, беззвучно спящего Меченого. Кулаком ткнула в хромую ногу. Поняла, что бесполезно, и резко потянула за полы плаща. Меченый шелохнулся.

— Ну? — спросил непонимающе.

— Там кто-то есть, — шепнула девушка, указывая на вход, где светлеющее в дверном проёме небо заслонила огромная человеческая фигура.

Вошедший сразу заметил лежащих и широкими шагами направился к ним. Он был настолько высок, что горбился, чтобы не задеть потолочные лаги. Тут же в дверях показался лучник.

— Лежать! — выкрикнул он фальцетом, вскинул лук, быстро прицелился и пустил стрелу. Та со свистом прошила штанину хромой ноги, ближе к голени, пригвоздив её к дощатому полу.

Грязь вскочила, выхватила меч, подалась вперёд…

Вспышка — левый глаз северянки полыхнул белым пламенем. Тяжёлый кулак, раскроив бровь, скользнул вбок к переносице. Хрустнула носовая кость. Удар был такой сокрушительной силы, что Грязь отлетела далеко к стене, расшибив затылок об угол печи. От удара спиной затрещали кости. Деревянные полки разлетелись вдребезги. Банки, коробки, книги посыпались на голову. Всё стало черно. Кровь заливала глаз, колоколом гудел череп, до рвоты мутило нутро.

Еле удерживая отяжелевшую голову, северянка единственным видящим глазом смутно различала размытые силуэты. Громила поднял упавший меч, покосился — жива ли? Низкорослый лучник, склонившись над Меченым, проворно вязал тому руки за спиной. Шею хромого сдавливал собачий ошейник, конец цепи прикручен к решётке зольника печи. Звон разбитого стекла, клубящаяся пыль рассыпавшихся порошков, беспорядочный стук каблуков, многоголосый гвалт и терпкий дух давно немытых тел — хижина наполнялась людьми.

— Грин! Здесь нет еды. Сплошь мешки с травами, грибы и… — человек у стола, хлебнув настойки из бутылки, тут же выплюнул с криком: — …гнилые кишки! Чтоб тебя… отрава!

Стучали пустые миски, с гулким грохотом падали предметы, глиняный кувшин раскололся о стену. В хижину втащили тело Знахаря, проволокли по полу и оставили у дверей.

— Ночлежка убогих, — презрительно констатировал верзила вырубивший Грязь. Тот которого называли Грин.

Грязь застонала, сглотнула кровавые слёзы. Пот проступил над верхней губой. Неужели тот самый Грин, старший брат Бесноватого Поло?