Жанна дАрк - Режин Перну

Следует отметить, что в данном определении суда мужская одежда занимает все более важное место. Одеяние, которое Жанна считала совершенно естественным – так же, как и жители Вокулёра, ее спутники в первом путешествии, король и даже прелаты, проводившие процесс в Пуатье, – становится навязчивой идеей судей. Как мы уже видели, 15 марта дело дошло до того, что начали шантажировать Деву: поскольку наступала Страстная неделя, Жанна могла получить возможность прослушать мессу, в случае если она согласится переодеться в женское платье. В ответ она в конце концов предложила: "Сделайте мне платье длинное до пола, без шлейфа и дайте мне его, дабы я пошла к мессе". И еще: "Дайте мне платье, как у молодых горожанок, а именно широкий, длинный плащ, а также женский капюшон, и я надену их, дабы послушать мессу". Но все это не возымело никаких результатов.

И, наконец, надо отметить совершенно лживые и противоречащие заявлениям Жанны статьи; так, например, статья 56: "Жанна неоднократно хвасталась, что у нее есть два советника, называемых ею "советниками источника", которые явились ей после ее пленения". И добавляют – в полном соответствии с навязчивой идеей судей, – что, по словам Катрин из Ла-Рошели, "Жанна выйдет из тюрьмы с помощью дьявола, если ее будут плохо охранять". Понятно, что "на эту статью Жанна ответила, что придерживается сказанного ранее, а что до советников источника, она не знает, что это такое". И еще в продолжение той же мысли: говорили, что она якобы лила растопленный воск на головы маленьких детей, дабы устроить, "прибегнув к колдовству", многочисленные "гадания". Дева невозмутимо отрицает случаи так называемого гадания и ссылается на то, что она действительно отвечала. В это определение, жульническое по многим пунктам, в конце концов добавили ответы Жанны, данные ею позже – 18 апреля или после того. В последних статьях настаивают на покорности воинствующей церкви:

" – Лишь бы она не повелела мне сделать что-нибудь невозможное: отказаться от сказанного и совершенного мною и от того, что я заявила на сем процессе по поводу видений и откровений, данных мне Богом; я ни за что от них не отрекусь; все, что Господь наш повелел и повелит мне сделать и совершить, я непременно сделаю во имя сущего, а ежели церковь захочет, чтобы я поступала по-другому, вопреки заповеди, данной мне Богом, я ни за что так не сделаю.

– А ежели воинствующая церковь скажет вам, что ваши откровения лишь иллюзия и исходят от дьявола, положитесь ли вы на церковь?

– Во всем и всегда я буду полагаться на Бога, чью волю я всегда исполняла, и я знаю: все, что происходит на этом процессе, – воля Божья, и все, что я говорила на этом процессе, сделано по воле Божьей, и я бы не могла сделать противное. В случае же, если воинствующая церковь приказала бы мне сделать иное, я не положилась бы на человека мира сего, но только на нашего Господа, добрую волю которого я всегда выполняла.

– Считаете ли вы, что вы покоряетесь церкви Божьей на земле, то есть господину нашему папе, кардиналам, архиепископам, епископам и другим прелатам церкви?

– Да, покоряюсь, но в первую очередь служу Господу нашему.

– Было ли вам веление ваших голосов не покоряться ни воинствующей церкви, что на земле, ни ее приговору?

– Я не отвечу ничего другого, что бы выдумала из головы, но на все, что я отвечаю, – воля моих голосов; они не велели мне не быть послушной церкви, но в первую очередь служить Богу".

31 марта Жанну вновь допрашивают при закрытых дверях в ее темнице, вопросы в основном касаются ее послушания церкви. В последующие дни, со 2 по 7 апреля, появилось еще двенадцать статей, написанных на основании шестидесяти предыдущих, – их должны были послать докторам и прелатам, к которым по обычаю суда инквизиции обратились за консультацией, так как полагалось представить пункты обвинения и отчет о судебных заседаниях ученым-богословам, не присутствовавшим на процессе, с тем чтобы они высказали свое мнение о степени виновности обвиняемой.

Должно быть, Жанна провела день Пасхи в своем мрачном узилище и не смогла прослушать мессу. Именно в этот пасхальный день, 1 апреля, наступал Новый год, и с этих пор процессуальные акты датируются 1431 годом. Сначала статьи обвинения передали на обсуждение заседателям, среди которых мы, конечно же, вновь встречаем представителей Парижского университета, а также двух английских прелатов: Вильяма Хейтона, одного из тех, кто в 1419 году вел переговоры о браке между Генрихом V и Екатериной Французской, и Ричарда Прети, который станет епископом Чичестерским. Можно также упомянуть доминиканского монаха брата Изамбара де Ла Пьера, с 10 марта часто присутствовавшего на закрытых заседаниях.

Попытка отравления?

Следующее заседание прошло в среду 18 апреля в тюрьме. Жанна больна, и Кошон посчитал нужным сказать ей, "что доктора и метры пришли дружески и милосердно навестить больную, дабы утешить и ободрить ее".

Мы располагаем некоторыми подробностями об ухудшении здоровья Жанны благодаря двум врачам, посетившим ее, а затем выступившим на процессе об отмене приговора. Так, Жан Тифэн, личный врач герцогини Бедфорд, который был заседателем на процессе, свидетельствует:

"Когда Жанна занемогла, судьи попросили меня навестить ее, а проводил меня к ней некий д'Этивэ. В присутствии этого д'Этивэ, метра Гийома де Ла Шамбра, доктора медицины, и некоторых других я пощупал у нее пульс, дабы узнать причину ее недомогания, и спросил, что с ней и что у нее болит. Она ответила, что епископ Бове прислал ей карпа, она съела кусочек и думает, что в этом причина ее болезни. Тогда д'Этивэ грубо прервал ее, сказав, что это ложь; он назвал Жанну распутницей, приговаривая: "Ты развратница, наелась селедки и другой дряни, от чего тебе стало плохо"; она отвечала, что это не так. Жанна и д'Этивэ осыпали друг друга множеством оскорбительных слов. Впоследствии, желая побольше узнать о болезни Жанны, я слышал от людей, находившихся там, что ее сильно рвало".

Инцидент с карпом, которого Жанна считает причиной своего недомогания, ставит перед историком некоторые вопросы. До сих пор не было случая, чтобы Жанна, чрезвычайно крепкого телосложения, когда-либо испытывала недомогания, несмотря на усталость, неудобства, изнурительные походные условия, а также тяготы заключения. Гнев д'Этивэ, вызванный словами Жанны, внушает подозрения. Возможно ли, чтобы у Кошона возникла мысль о подобном способе покончить с этим неприятным процессом?

Преднамеренное отравление или случайная интоксикация? Мы никогда этого не узнаем. Понятно, что этому человеку, вечно спешащему и считающему любое свое дело неотложным – добивается ли он выдачи пленницы или отправляется самолично собрать средства, обещанные Штатами Нормандии, – кажется, что процесс, в который он ввязался, зашел в тупик. И можно представить, что им овладел приступ нетерпения…