Читая маршала Жукова - Петр Межирицкий

– Приходите, - сказал Верховный.

Захватив карту стратегической обстановки, карту с группировкой немецких войск, справки о состоянии наших войск и материально-технических запасов фронтов и центра, я прошел в приемную Сталина, где находился А.Н.Поскребышев, и попросил его доложить обо мне.

– Садись. Приказано обождать Мехлиса.

Минут через десять меня пригласили к И.В.Сталину. Л.З.Мехлис уже находился там.

Ну, докладывайте, что у вас, - сказал И.В.Сталин".

Мехлис? Одно лишь его явление, да еще с заднего хода, свидетельствовало, что Жуков близок к опале. Это также лишний случай поссорить Жукова с Мехлисом. (Да они и так не переносили друг друга.) Просто так, на всякий случай…

Мы еще не раз отметим умение вождя ссорить своих генералов.

"Разложив на столе свои карты, я подробно доложил обстановку, начиная с северо-западного и кончая юго-западным направлением. Привел цифры основных потерь…"

Какими цифрами оперировал Жуков? Болезненный вопрос. Докладывал ли о своих потерях? Или только о том, что в строю?

"… по нашим фронтам и ход формирования резервов. Подробно показал расположение войск противника, рассказал о группировках немецких войск и изложил предположительный характер их ближайших действий.

И.В.Сталин слушал внимательно. Он перестал шагать вдоль кабинета, подошел к столу и, слегка наклонившись, стал внимательно рассматривать карты, до мельчайших надписей на них".

Хозяин заинтересован. Добрый знак. Но пес настроен - грызть. Следующий эпизод выдуман, но правдоподобен до зрительной иллюзии. Он предшествует появлению Жукова в кабинете хозяина. Хозяин и пес.

Хозяин:

– Слушай, тут Жуков этот… Что с ним делать? Упрямый, понимаешь, как не знаю кто… Все долбит про военную науку, понимаешь, а немцы наступают. Сказать ему, что Политбюро обсудило деятельность Жукова на посту начальника Генштаба и решило освободить от обязанностей? А кого назначить? Сиди, слушай. Гавкнешь, если что.

" - Откуда вам известно, как будут действовать немецкие войска? -резко и неожиданно бросил реплику Л.З.Мехлис.

(Поразительно, дураки задают небессмысленные вопросы. Конечно, не ожидая на них достойного ответа. Ведь у Гитлера и впрямь был выбор. Интересно и то, что Жуков мыслил в одном ключе с фюрером. А фон Бок мыслил иначе. Его война была войной маневра и психологического эффекта. Тактически это и была та война "малой кровью на чужой территории", которую разрабатывали и до руководства которой не дожили командармы РККА. Психологически это была ставка на панику и развал государства - нечто подобное надеждам современных террористов.

Но Мехлис, проживи он еще сто жизней, до подобных категорий не поднялся бы и, задавая свой вопрос, ничего подобного не думал. Он не военный, он каратель, он, вставляя палки в колеса, вероятно, надеялся, что раздраженный Жуков брякнет: "А мне Гитлер сообщает!" Вот тут уж бери его!..)

– Мне неизвестны планы, по которым будут действовать немецкие войска, - ответил я, - но, исходя из анализа обстановки, они могут действовать только так, а не иначе. Наши предположения основаны на анализе состояния и дислокации крупных группировок и прежде всего бронетанковых и моторизованных войск.

– Продолжайте доклад, - сказал И.В.Сталин".

Он слушал. Мехлис и не пытался, материи были вне его понимания. Неважно, что говорит начальник Генштаба… Как говорит с хозяином - вот что важно. И как ему, Мехлису, реагировать. Не может же он быть приглашен в святая святых просто так и не куснуть. Если в суть дела он не врубается, то задаст-ка он перцу этому Жукову по-нашему, по-большевистски…

Но тут хозяин велел ему умолкнуть.

"Продолжайте доклад."

"… - Наиболее слабым и опасным участком обороны наших войск является Центральный фронт…Немцы могут воспользоваться этим слабым местом и ударить во фланг и тыл войскам Юго-Западного фронта, удерживающим район Киева.

– Что вы предлагаете? - насторожился И.В.Сталин.

– Прежде всего укрепить Центральный фронт, передав ему не менее трех армий, усиленных артиллерией. Одну армию получить за счет западного направления, другую - за счет Юго-Западного фронта, третью - из резерва Ставки. Поставить во главе фронта опытного и энергичного командующего. Конкретно предлагаю Н.Ф.Ватутина.

– Вы что же, - спросил Сталин, - считаете возможным ослабить направление на Москву?

– Нет, не считаю. Но противник, по нашему мнению, здесь пока вперед не двинется (Да ведь как раз вокруг этого и варилась тогда вся немецкая каша! Это-то движение и дискутировал противник! И еще как собирался двинуться! Фюрер не дал. Он мыслил, как Жуков. Но Жуков-то о Гитлере и его мышлении и понятия в описываемое время не имел. - П.М.), а через 12-15 дней мы можем перебросить с Дальнего Востока не менее восьми боеспособных дивизий, в том числе одну танковую…

– А Дальний Восток отдадим японцам? - съязвил Мехлис.

(Это победителю при Халхин-Голе… Такт! - П.М.)

Я не ответил и продолжал:

– Юго-Западный фронт уже сейчас необходимо целиком отвести за Днепр. - (Браво, генерал Жуков! Ваше резюме очевидно. Но радикальность Ваших выводов, да еще учитывая личность того, кому Вы это предлагаете, делает Вам высочайшую честь. Если бы в жизни Вам ничего больше не довелось свершить, если бы Вас уничтожили за дерзость, как уничтожили до Вас сотни равных Вам стратегов и тактиков (о чем, кстати, Вы осведомлены были лучше, чем кто-либо иной, что придает Вашему шагу еще больше драматизма), этот поступок уже давал Вам право быть введенным в пантеон героев войны. Браво!) - За стыком Центрального и Юго-Западного фронта сосредоточить резервы не менее пяти усиленных дивизий. Они будут нашим кулаком и (будут) действовать по обстановке.

– А Киев? - в упор смотря на меня спросил И.В.Сталин.

– Киев придется оставить, - твердо сказал я.

Наступило тяжелое молчание. Я продолжал доклад, стараясь быть спокойнее.

– На западном направлении… организовать контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа фронта противника. Ельнинский плацдарм гитлеровцы могут позднее использовать для наступления на Москву.

– Какие там еще контрудары, что за чепуха? - вспылил И.В.Сталин и вдруг на высоких тонах бросил: - Как вы могли додуматься сдать врагу Киев?"

Он только что толковал Гопкинсу об устойчивой конфигурации фронта по линии Одесса-Киев-Ленинград, о промышленности, о рубеже наступления… Вряд ли Жуков знал о беседе, представляя вождю свой план. Вряд ли вообще когда-либо сопоставил эти два события - беседу Сталина с Гопкинсом и свое предложение оставить Киев в обмен на устойчивую линию обороны по левому берегу Днепра…

"Я не мог сдержаться и ответил:

– Если вы считаете, что я, как начальник Генерального штаба, способен только чепуху молоть, тогда мне здесь делать нечего. Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генерального штаба и послать на фронт. Там я, видимо, принесу больше пользы Родине".

В симоновской "Глазами человека моего поколения" Жуков замечает, что на сталинские грубости ему и отвечать случалось грубо, а свой ответ вождю 29 июля передает существенно резче:

"Товарищ Сталин, прошу вас выбирать выражения. Я - начальник Генерального штаба. Если вы как Верховный Главнокомандующий считаете, что ваш начальник Генерального штаба городит чепуху, то его следует отрешить от должности, о чем и прошу".

Вообще, тон высказываний Жукова о вожде в мемуарах разительно отличается от тона высказываний в беседе с Симоновым, на то время уже прозревшим и понявшим, что вождь был не велик и страшен, а просто страшен. Эта двойственность не есть желание подделаться под собеседника. Это двойственность мышления. Не только Жукова - всех нас. С одной стороны, все понимаем. С другой - продолжаем верить во вздор, в который, казалось бы, давно уже не верим. "Все двойственно, даже добродетель." Кто это сказал? Кажется, Флобер. (Если не помню авторства чьего-либо мудрого высказывания, то склонен приписывать его Флоберу…) Жуков до конца дней своих, отзываясь о Сталине то так, то этак, продолжал все же гордиться своей близостью к тирану и, выражаясь примитивно, страдать от неразделенной любви.

Однако, возвратимся к 29 июля. Если он и впрямь так ответил, то не в последнюю очередь потому, что знал: кадровый лес за ним сожжен до тла и вождю не остается иного, как лаяться с ним, выгонять - и звать обратно. Замены нет. Это - частичное объяснение жуковской смелости. Замены не было, но Сталин оставался Сталиным. Зверем страшным. Жуков это знал. Что и имелось в виду, когда в начале книги было сказано, что в первый период войны Жуков проявил мужество, граничившее с безрассудством.

В тяжких трудах по стабилизации фронта и торможению вермахта ценой потерь (а в тех условиях, как уже сказано, не существовало иного решения, как тормозить вермахт, о неготовности которого к зиме было известно) он предложил маневр - территорию в обмен на задержку вермахта хоть здесь, на днепровском рубеже. И доложил это самой неподходящей аудитории, так как считал, что - время назрело! промедление смерти подобно! И не позволил тирану в очередной раз нахамить себе.