Пока подружка в коме - Дуглас Коупленд

Часть III

27. Веселиться глупо

Это я, Джаред, год спустя…

…и посадите под замок своих дочерей. И журнальчики свои похабные захлопните. И диванчик свой поберегите, а то я – не приведи Бог – могу прийти и трахнуть его, как какой-нибудь датский дог. Смешно? Вы друзей моих спросите. Их послушать, так я – самый страшный извращенец в мире. И это правда. Зато вы лучше на них посмотрите. Сейчас, через год. Никчемные мешки с дерьмом, они сбились в кучу у камина в доме Карен, смотрят очередную пачку видеокассет. По всей комнате валяются коробки из-под салфеток и маргарина, набитые алмазами, рубинами, золотом: слитки и украшения – все подряд. Пародия на богатство, на благосостояние.

Чем они занимаются между фильмами? Устраивают «финансовые войны», а именно – швыряют друг в друга золотые крюгеррэнды[22], большие рубины и тысячедолларовые банкноты; иногда делают бумажные самолетики из гравюр Энди Уорхола или Роя Лихтенштейна и соревнуются в меткости, запуская их в камин.

Как-то раз, во время затянувшейся паузы между фильмами, я, Джаред, появляюсь около их дома и, проскользнув к установленному Лайнусом генератору, выключаю его. Свет гаснет, что, естественно, вызывает недовольные возгласы у всей компании. И именно в этот миг я оказываюсь в их поле зрения – прямо за окном, на лужайке, световой шар. Первой замечает меня Венди, она же первой произносит мое имя:

– Джаред?

– Венди, это что такое? – спрашивает Меган.

– Это Джаред. Смотрите, он вернулся.

Все пристально следят за тем, как я пересекаю лужайку. На мне старая футбольная форма. Коричневый с белым – цвета нашей команды.

В полной тишине я плыву на высоте нескольких футов над землей, мерцая, как глубоководная рыба, как бледная, в дымке, луна, я приближаюсь к дому, а затем резким броском – словно за хитро переданным пасом – проношусь сквозь уцелевшую ячейку стеклянной двери и оказываюсь внутри. Я проплываю через комнату, не касаясь пола, словно качусь на ленте багажного транспортера в аэропорту, а потом прохожу сквозь противоположную стену. Гамильтон бежит туда, на парковку, но меня там нет.

Венди зажигает свечи, и вскоре я спускаюсь к ним сквозь потолок. Зависнув над камином, я говорю:

– Всем привет. Это я, Джаред. Мать вашу, я так рад всех вас видеть!

– Джаред, ты? – удивляется Карен.

– Привет, Карен. И всем здрасьте.

– Джаред, кто ты теперь? Где ты? У тебя все в порядке?

– Я призрак. И знаешь, я просто балдею. Жизнь тут – отпад. Ну прямо отель «Калифорния».

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Меган; теперь она узнала меня – по фотографии из школьного альбома.

– Я пришел, чтобы помочь вам, – говорю я, понемногу просачиваясь в толщу пола.

– Стой, подожди! – кричит Венди. – Не уходи!

Я уже наполовину под полом.

– Ребята, а пол-то у вас классный!

– Ты его как-то ощущаешь? – это, естественно, Лайнус.

– А какие они, небеса? – это Ричард.

– Что бывает, когда умрешь? – это Пэм.

– Эй, старик, покажи нам хоть фокус какой, что ли. – Гамильтон в своем репертуаре.

Над полом остается только моя голова.

– Ух ты! Ребята, это просто кайф. Рекомендую попробовать. Этот пол даст сто очков вперед любой Черил Андерсон, и к бабке не ходи.

– Джаред! – кричит Карен, и в ее голосе настоящая боль.

– Вы все, – говорю я, – птицы, родившиеся без крыльев; вы пчелы, опыляющие срезанные цветы. Но вы не стремайтесь, я скоро вернусь. Привыкайте к чудесам, чуваки.

На следующий день.

Ричард уже теряет терпение: Пэм с Гамильтоном «зависли» у дверцы мини-вэна и усиленно пропускают друг друга вперед.

– Только после вас, Барбара Хаттон.

– Нет уж, мистер Хефнер[23], только после вас.

– Для друзей я просто Хеф.

– Слушайте, вы, придурки, может, хватит? А ну, живо вытряхивайтесь из машины.

Они приехали на большую асфальтированную парковку перед универсамом. Кое-где вразнобой стоят машины, валяются ржавые магазинные тележки, попадаются на глаза и человеческие скелеты. Стеклянные двери магазина напоминают челюсти со снятыми протезами.

– Ладно, мисс Фу-ты-ну-ты, пора выпить.

– Гамильтон, ой, прости, Хеф. Давай-ка слазаем туда, возьмем что надо и по-быстрому назад. Идет?

– Согласен, Ричард, согласен. Ты, главное, не облажайся.

– Ричард, – говорит Карен, – можно, я с вами не пойду? Посижу здесь в машине, погреюсь на солнышке.

– Конечно, Кари. Тебе что-нибудь прихватить?

– Да, ватные шарики… Масло косметическое, которое разогревать надо. И лакрицы, если еще не вся испортилась.

– Есть, понял.

Карен сидит на переднем сиденье мини-вэна, копается в компакт-дисках и радуется неожиданно выглянувшему солнцу, исправно согревающему руины города. Появляюсь я, Джаред.

– Карен, привет.

– Джаред? Ты где?

– Да здесь.

Она оборачивается и видит меня. Я совсем рядом с машиной, стою на краешке покрытой ржавчиной тележки. Днем меня нелегко заметить – как газовое пламя на фоне синего неба.

– Джаред, объясни, что случилось? У меня вообще к тебе куча вопросов.

– Валяй, спрашивай. Кстати, Карен, ты отлично выглядишь. Как самочувствие-то?

– Да паршиво. Вот разве что руки восстановились. А ноги – те чем дальше, тем хуже. Совсем отказывают. Так, по дому еще ковыляю, но не более. Ты-то как? Привидениям бывает больно? Ну ты вот лично ощущаешь боль?

– Не так, как вы.

– Понятно. Я так и думала.

Карен переключает разговор на другую передачу:

– Слушай, Джаред, давай-ка выкладывай все начистоту. Я и так зла на тебя, или кто там все это устроил, за то, что случилось со мной. Заморозили меня на семнадцать лет, а потом воскресили – куклой тряпичной. А кто, кстати, стекло грохнул на кухне? Ну тогда, в прошлом году, когда все началось?

– Ну, что касается стекла, то каюсь – это я был.

– Ты?

– Кари, извини, правда. Ну, лопухнулся, я ведь тогда в первый раз здесь оказался. Собирался зачитать тебе подобающее случаю обращение. А потом уж не до того мне стало – очень переживал, что со стеклом так вышло. Прямо как в десятом классе. Я тогда в гостях у Брайана Элвина на всем ходу врезался в стеклянную дверь. Ба-бах! Зато я Венди помог, а то она заблудилась, пока добиралась сюда от дамбы.

– Как же ты меня тогда перепугал!

– Извини, больше не буду. Я теперь научился – ну, умею управлять своим астральным телом.

В качестве доказательства я делаю двойное сальто и приземляюсь точнехонько на тот же бортик тележки.

– Ну как – я тебя возбуждаю?

– Господи, что за детский сад! Блин, Джаред, объясни, в чем смысл, в чем цель всего того, что случилось? Почему именно я впала в эту чертову кому? Лично я ничего не понимаю. Может быть, ты объяснишь? Все вокруг уверены, что я что-то знаю и только из вредности не говорю. Надоело!

– Понимаешь, Карен, получилось так, что ты – как бы тебе это объяснить – совершенно случайно приоткрыла некую дверь. Помнишь, ты мучила себя диетами, таблетки какие-то глотала? Вот и вышло так, что твой мозг выдал этакий кульбит и ты увидела то, что другие не видят. Тебе удалось подсмотреть, как пойдут дела дальше.

– И что – из-за этого я осталась без молодости? Значит, из-за какой-то фигни меня обрекли на почетную обязанность – валяться в коме? Так, что ли? Я тебя спрашиваю. Кто это все за меня решил?

– Остынь, Карен. Припомни-ка, как было дело. Разве ты сама не писала в письме Ричарду, что хочешь проспать «тысячу лет», чтобы не видеть будущего? Ты сама выбрала свой путь. Ни я, ни кто-то другой. А ведь все могло обернуться еще хуже. Ты могла просто умереть совсем. А мог умереть твой разум.

– Тогда почему же я очухалась именно сейчас? Где мои оставшиеся девятьсот восемьдесят три года из запрошенной тысячи?

– Ты проснулась потому, что ты единственная способна увидеть настоящее глазами прошлого. Если бы не было тебя, никто не мог бы оценить, насколько изменения, происшедшие с миром, не соответствуют былым ожиданиям. Потребовались твои показания. Твое свидетельство.

– Джаред, всем известно, что ничто и никогда не получается таким, как планировалось. Вот посмотри хотя бы на меня. – Карен смотрит на свои ноги и морщится. – Хотя здесь тот еще повод для шуток. Я свою будущую жизнь представляла себе не так. Слушай, Джаред, погоди-ка, а как же получилось, что здесь оказался ты, а не кто-то другой? Я, например, хотела бы повидаться с родителями.

– Тут я ничего поделать не могу. Я назначен Официальным Покойником всей вашей компании. Я ведь единственный из ваших близких знакомых, кто умер, когда вы были еще совсем молодыми. А следовательно, в вашем сознании я остался, как бы это сказать… самым мертвым.

– Что еще за самый мертвый! Чушь какая-то.

– Карен, давай на минутку отвлечемся от этого. Скажи мне лучше вот что: в чем основное отличие того мира, в котором ты жила, от того, где ты проснулась?