Чейзер. Крутой вираж - Вероника Мелан

«В белом костюме».

Да, знать бы еще, «какая именно» временная ветка ей нужна; Лайза неслышно вздохнула – прав Дрейк. Прав, что подобная афера слишком опасна, прав, что только ленивые ищут легких путей, но видит Бог – ей хотелось бы этого легкого пути. Потому что до этого было совсем нелегко, совсем.

– Во сколько он позвонит?

– Не знаю, вечером. Если движок заменят.

– Хочешь, до этого момента посидим в кино?

Хотелось ли ей в кино? Не хотелось? Лайза не могла решить – настроение прыгало.

– Да нет, наверное, спасибо. Доеду все-таки до офиса, спрошу про условия аренды, надо двигаться вперед.

Элли улыбнулась с сочувствием и пониманием. Долго смотрела на темноволосую подругу с глубокой нежностью – так смотрят на человека близкого, любимого, небезразличного.

– Приходи, если хочешь… вечером. Мало ли… как там пойдет.

– Спасибо.

Лайза оценила заботу.

Прежде чем дать ответ, мистер Линни – немолодой сухощавый мужчина с аккуратной бородкой и в бежевом пиджаке – долго копался в бумагах, перекладывал слева направо листы. Затем доброжелательно кивнул:

– Вы правы, помещение, о котором вы говорите, освободится через две недели – у прежних арендаторов заканчивается срок действия договора, а продлевать они его, по-видимому, не собираются. Мне, по крайней мере, не говорили.

Небольшой кабинет утопал в солнечном свете и уютном беспорядке: шкафы с папками, старенький принтер, подставка для карандашей, пятна кофе на деревянной, украшенной рисунком подставке.

– И я смогу его снять?

– Сможете.

Внутри пушистым комком шевельнулась радость.

– Только не отдавайте никому, я арендую на большой срок.

– На квартал? Полгода?

– На год. Или больше.

– Хорошо. Подскажите, пожалуйста, как с вами связаться.

Лайза принялась диктовать телефон.

Морщинистые руки мистера Линни тряслись – «болеет»; Лайзе почему-то стало его жаль. Хороший, приятный человек, улыбчивый и совершенно беззлобный. Стену украшал покосившийся календарь; прямоугольник-бирка застыл напротив цифры шесть прошлого месяца; с картинки смотрела улыбающаяся корова в чепчике – реклама молочных продуктов; над коровой, набранная витым шрифтом, красовалась цифра двести шестнадцать.

Лайза поморщилась.

– Записал, – управляющий оторвался от папки, отложил ручку в сторону и посмотрел на посетительницу. – Предварительных взносов не требуется, но нужно будет приехать за день до «вселения» – подписать договор, оплатить первые три месяца. Платить будете наличным или безналичным способом?

– Наличным.

– Хорошо, – Линни что-то пометил в записях. – Я позвоню вам, напомню.

– Спасибо, буду признательна.

Латунная ручка скрипнула под пальцами, когда Лайза повернула ее, выходя.

Домой она поехала не сразу – вместо этого обогнула строение по периметру, завернула за угол и долго стояла, глядя на раскинувшийся перед глазами пейзаж. Тем он ей и нравился – новый офис – видом из окна. Проезжая со стороны улицы Шиар, и не скажешь, что сразу за преградой из домов, по ту сторону, открывался прекрасный вид на поле и склон, упирающийся в далекую ленту реки. Здесь Нордейл неожиданно заканчивался, прерывался, и начинался простор – трава, вольный ветер, свобода. Сюда не доносились ни гул машин – дорога не главная, пустующая, – ни запахи пищи – на улице ни одного ресторана, лишь два магазинчика, кондитерская и ремонтный салон для бытовой техники. Людей мало, шума никакого.

Здесь, позади дома, всегда шептались и ласкались под ветерком цветы, вдоль маленькой и почти заросшей подорожником тропки цвели дикие без лепестков ромашки – именно от них шел жаркий сочный и дурманящий запах лета. В дождь, когда небо серело и набухало, вид мокнущего за окном луга почему-то всегда вселял в Лайзу философское настроение и покой. В таком состоянии она любила размышлять о смысле бытия, радоваться летящему «сейчас» или же просто, распахнув окно (и пусть заливает стол), дышать-дышать-дышать. Летом, природой, временем, разнотравьем, влажной землей, облаками, дождевыми каплями, жизнью…

Вот и в этот раз, стоя за домом, она будто вернулась, будто и не уходила никуда.

Сошлись вдруг воедино временные ветки, и реальность стала одной – одним большим и бесконечно красивым миром, где можно расслабиться, отдохнуть, вновь сделаться безмятежной.

Как давно подобное она испытывала в последний раз.

Две недели… В следующий раз она сможет вернуться сюда через две недели, чтобы уже насовсем, чтобы постараться впечатать себя в новую реальность – утонуть в делах, вжиться в проекты, почувствовать себя нужной. Самой себе.

Чем она будет заниматься эти две недели?

Денег хватает; если экономить, то можно вообще почти ничего не потратить – все вложить в будущий офис, но время… Куда деть столько времени?

Раньше этого вопроса не возникало.

Здесь, где безмятежно цвела трава, думать о Маке почему-то не хотелось – он там, в той жизни, где она пыхтит и упирается, – а здесь другое, здесь времени нет. Здесь ромашки, полынь, здесь качаются на листьях солнечные зайчики, здесь до неба так далеко, и, кажется, в мире нет ничего невозможного – надо только как можно дольше смотреть в голубоватую даль. И тогда снова поверится в чудеса, в то, что стоит лишь захотеть – и все сбудется, тогда вновь расправятся крылья.

Она все еще тонула в мечтах, когда в сумке зазвонил телефон.

Не надышалась, она еще не надышалась, крылья еще не расправились.

Вздох; рука принялась вслепую шарить в поисках мобильника.

Он расписывал ей, сколько всего сделано: водил рукой над сияющим хромированным мотором, показывал, демонстрировал, восхищался, а она стояла рядом и улыбалась. И что-то в этой улыбке заставляло Мака напряженно думать – какое-то странное бередящее душу несоответствие.

Радость? Да, на ее лице читалась радость. Удовлетворение? Восторг? Все присутствовало. Внимание? В определенной степени.

И вдруг он понял.

Впервые за все это время Мак Аллертон смог внятно связать воедино то, что видел, и то, что чувствовал, – Лайза улыбалась на автомате. Чинно, порядочно, вежливо, как улыбался бы человек, уставший от одного и того же, человек, который наблюдал одну и ту же картину далеко не в первый раз.

– Тебе не нравится?

– Что ты! Очень нравится, невероятно!

Она не лгала, но в глазах ее плавали воспоминания – далекие, неизвестные ему, – и теперь, находясь здесь, в гараже рядом с «Миражом», Мак осознал и кое-что еще: эта женщина определенно манила его загадочностью. Играла с ним, интриговала, завораживала, заставляла мучиться желанием понять ее глубже, чем у него получалось до сих пор.