Сумерки - Дмитрий Глуховский

Лукавили, лукавили библейские пророки. Опростоволосились поверившие им бородатые мусульманские мудрецы, сели в лужу христианские богословы. Всё произойдёт очень буднично.

Просто судороги, в которых мучается Земля, будут становиться всё более страшными, пока очередной катаклизм не окажется достаточно мощным, чтобы повергнуть в океанскую пучину крошащиеся под ногами обезумевших от страха людей континенты.

Играющие в песке на морском побережье дети могут сколько угодно укреплять свои замки, рыть водоотводные каналы и притаскивать булыжники, чтобы выстроить защитные стены. Все эти инженерные ухищрения — до первого прилива, который смоет их равнодушно, как смывает тайваньские небоскрёбы. Человек — вошь перед первозданной мощью океана, и американские города растворятся в солёной воде точно так же, как города японские, немецкие или российские. И бессильно разведёт руками всемогущий Сергей Кочубеевич Шайбу, второй после Господа.

Надломятся и сползут в бездну близнецы Петронас в Куала-Лумпуре, лопнут усталые фермы Эйфелевой башни, обратятся в мраморную крошку и сгинут пережившие сотни поколений дворцы и храмы вечного Рима, под сомкнувшимися волнами блеснёт на прощание, как брошенная на память золотая монета, купол мечети Аль-Акса, расколется сокрытый под ней Краеугольный камень, и вместе с белыми клочками иудейских записок к Иегове водные вихри невиданной силы закружат титанические глыбы Стены плача.

Пусть пока мало кто в это верит, но с каждым новым землетрясением, цунами, извержением догадывающихся будет становиться всё больше. Не знаю, останется ли у них время, чтобы осознать всё и покаяться, хоть в покаянии и не будет никакого смысла, чтобы потешить себя надеждами, отчаяться и, наконец, отрешиться. Или же всё случится настолько стремительно, что большинство успеет только испугаться.

Пусть о грядущем конце пока молчат и муэдзины, приглядывающие за своей беспокойной паствой со сторожевых вышек минаретов, и затуманивающие рацио дымом кадил православные попы. Пусть католические священники не умножили ещё свои обороты, задирая цену на индульгенцию желающему причаститься человечеству. Хватит времени — будут и лжепророки с сектантами, и чудесные планы спасения с последующим разоблачением, и оргии, и исступлённые мольбы, и массовые самоубийства тех, кто спешит и не хочет дождаться. Хотя лично я предпочитаю гильотину дыбе и надеюсь — ради нашего общего блага, — что гибель цивилизации будет мгновенной.

И вправду, что чувствовал Ной, глядя за борт? О чём думал Лот, уходя из пожираемого адским пламенем Содома, не смея обернуться назад? Какая буря будет бушевать в голове последнего тибетского монаха, с кажущейся безмятежностью взирающего на руины Вселенной из деревушки в погружающихся на дно Гималаях, так и не ставших новым Араратом? Что буду ощущать я?

Как глупо было бы, если единственные знамения конца света были бы ниспосланы именно мне — разочарованному и едкому, недалёкому и необразованному, трусливому и сомневающемуся, неспособному стать ни спасителем, ни даже пророком… Мне, принимающему божественные откровения за паранойяльный бред! Готовому добровольно отдать себя на растерзание психиатрам, едва услышав описанные в учебной литературе по шизофрении голоса, даже если они бы раздавались из неопалимой купины!

И как странно было бы, если бы оказалась несостоятельной и христианская, и иудейская, и мусульманская эсхатология, а верный сценарий конца света был бы предсказан языческими жрецами с полуострова Юкатан! Если бы задобренные вырванными из груди, ещё бьющимися человечьими сердцами кровожадные майянские божки были бы более честны со своими почитателями, нежели всепрощающий Иисус, просветлённый Будда и гордый Магомет…

Я вновь стоял на перепутье, и мне опять нужен был совет. Поразмышляв, я решил обратиться к моему испытанному, хоть и своенравному наставнику — Э. Ягониэлю. Без труда отыскав в глоссарии не самый очевидный для такой книги термин «Апокалипсис», я попал на четыреста третью страницу.

И Ягониэль не подвёл — сразу взял быка за рога.

«Для религий Мезоамерики характерны представления о повторяющихся циклах сотворения и разрушения. И ацтеки, и майя были убеждены, что Вселенная уже прошла через четыре таких цикла и сейчас находится в пятом, в котором Земле суждено погибнуть из-за землетрясений.

Немало копий было сломано современными учёными при попытке вычислить точную дату майянского Армагеддона — и их любопытство вполне можно понять. По наиболее достоверным на сегодняшний день данным, расчёт будет выглядеть следующим образом. Длина каждого из циклов созидания и разрушения составляла тринадцать Бактунов — т. е. около 5200 лет. И сам Армагеддон, несущий смерть вырождающимся народам и всем живым существам на Земле, должен наступить в последний день тринадцатого Бактуна.

Вера майя в цикличность устройства мироздания была абсолютна, так же как и их убеждённость в неотвратимости грядущего Апокалипсиса. Полностью полагающиеся на своих звездочётов и прорицателей, индейцы Мезоамерики превратили всю историю своей цивилизации в один большой самоосуществляющийся гороскоп. Под диктатом астрологии оказались не только жизни отдельных представителей племени, но и судьба всей культуры. Безусловная, непререкаемая вера в то, что мир приговорён к уничтожению, и точная дата его краха доступна для вычисления смертными, стала своеобразной адской машиной с часовым механизмом, заложенной под майянскую цивилизацию.

Эта вера, несомненно, давала майя и ацтекам определённые преимущества по сравнению с другими народами, а именно, время подготовиться к Армагеддону. И если с классическими майя всё более или менее ясно, то представления о конце света у ацтеков, а также тольтеков, и, соответственно, завоёванных и подпавших под их влияние поздних майя, представляют большой интерес.

Дело в том, что народы этих культур, так же как и майя, вели круговой календарь с пятидесятидвухлетним циклом. В него укладываются три принятых у майя системы летоисчисления — основанная на 260-дневном годе («цолькин»), на 360-дневном («тун») и 365-дневном («хааб»). Ровно раз в пятьдесят два года, или, если угодно, хааба, исполнялось 73 цолькина, замыкались на целых значениях и все три вида недель — девятидневная, тринадцатидневная и двадцатидневная. Словом, круг проворачивался до конца, после чего отсчёт начинался заново. Как раз в последние дни этого большого пятидесятидвухлетнего цикла у ацтеков и тольтеков наступал период очищения и подготовки к вероятному Армагеддону. Обычаи и традиции эти весьма любопытны и могут оказаться полезными до сих пор.

Итак, в последние пять дней большого цикла мир застывал на краю бездны. Мало кто в те времена жил больше шестидесяти лет, поэтому на памяти почти всех индейцев, которым доводилось застать эти проклятые дни, такое происходило впервые. Однако они самым доскональным образом воспроизводили все отточенные их предками ритуалы, ведь для каждого из них угроза конца света была не только реальной, но и более чем вероятной.

В преддверии Апокалипсиса мир наполняли злые духи. Они выходили из лесов, просачивались сквозь трещины в земле, поднимаясь на поверхность из мрачных глубин, всплывали со дна рек и озёр. Они могли оставаться невидимыми или принимать как человеческое, так и звериной обличье. Встреча с рыщущими на воле демонами сулила беззащитным людям порчу, долгие болезни и даже смерть.

Чтобы уберечься от духов, индейцы на пять долгих дней превращали свои деревеньки и города в своеобразные астральные крепости. Все жители прятались по домам, и ни при каких обстоятельствах не покидали их в течение этих пяти дней, причём особенный запрет касался детей и беременных женщин. Наружу выходили только опытные воины, вооружённые особыми колдовскими копьями, заговорёнными против демонов. Сменяясь, они держали оборону своих городков, обходя пустые улицы днём и ночью и отпугивая бесов. В самом начале этого странного периода требовалось погасить все огни, так как свет и тепло пламени могли привлечь духов. Обязательно полагалось разбить всю имевшуюся в доме посуду. Все пять дней необходимо было провести в приготовлениях к концу света: в страхе, в смирении и в молитвах.

В последнюю, пятую ночь мужчины поднимались на крыши своих домов, рассаживались на них, и, обратив взоры на восток, терпеливо ожидали восхода Солнца. Боясь даже перешептываться между собой, они бесконечно долго вглядывались в черный пустой горизонт. Никто не знал, поднимется ли светило вновь над покорно приготовившимся к закланию мирозданием. Каждый индеец понимал, что Солнце может больше никогда не взойти, и тьма воцарится во Вселенной навек, предвещая скорый ее распад, как и записано в священных книгах.