Отреченные гимны - Борис Евсеев

- Глянь!

Иванна подошла, стала сквозь стекла вглядываться в темень.

Но и вглядываться было незачем, в глаза и так сразу бросалось: на песчаной, поросшей редким лесом горе кто-то был. Вспыхивал по временам огонь, долетали звуки, похожие на унывное пенье.

- Там, эта самая... республика?

- Не знаю... Ты туда глянь. - Нелепин сжал узко-холодную женскую кисть.

Правей, там, где в темную высь уходила песчаная гора, непрерывной вереницей вверх, вниз, в стороны сновали синие огоньки.

- Что это, Вась? Ищут кого, что ль?

За забором раздался стук. Иванна и Нелепин как по команде развернулись влево. Дом был обнесен сплошным и высоким деревянным забором, ворота и калитка были со стороны фасада, но с тыла могла быть, как это обычно принято в сельских усадьбах, и калитка запасная. Просунулась меж столбом и штакетиной в белом рукавчике рука, Иванна судорожно потянула воздух, рука белая щеколду отвернула, калитка отворилась. В проеме стоял хлопец-адъютант в белой рубахе. Он помахал рукой темным окнам, будто чувствуя: за ним наблюдают.

- Спужались? - крикнул он прилипшим к стеклам Иванне и Нелепину. Голос хлопца на середине слова сломался. - Я сам спужался! Идемте! Батько клычуть!

- Погодь! Да зайди ты. Что, разве завтра нельзя?

- Нияк нэ можна. До нашой рэспубликы местни власти никого нэ дозволяють пускаты. Мы ж як та загряныця! Посты, автоматчики, зранку вас зразу ж и затрымають! А ноччю проскочим!

- Зайди, погрейся, - сказал сквозь стекло Нелепин. Форточку или окно, переговариваясь с хлопцем, он так и не распахнул. - Мы сейчас соберемся.

Пока собирались, луна окончательно вошла в курчавящиеся облака, и, хоть иногда сквозь их потертости посвечивала, стало почти темно. Из-за этих смешавшихся с лунным светом облаков темень приобретала какой-то мрачноватый хвойно-зеленый оттенок. Подхватив легкий чемодан, втроем скользнули они в калитку и по ровному, уже подсохшему после весенних дождей лугу двинулись к песчаному горбу.

Чуть погодя, Нелепин потянул за рукав ушедшего вперед хлопца:

- Что там за огни, справа? Сейчас не видно их, а до этого мелькали все время.

- А я знаю? Мабуть, контрабандисты, можэ, ще хтось. Тут у нас всякэ бувае...

Через несколько минут все трое были на песчаном горбе.

- Вон опять, смотри! - показал Нелепин вправо, вглубь только теперь заприметившегося леса. - Во куда повернули! А я-то думал: почему не видно их? Обойдем?

- Як обийдешь? Трохы в сторону визьмем. От бачите? - Показал он на круглящийся серой тыквиной отдаленный песчаный холм. - Туды нэ пидэм. Там блок-пост "нэзалэжникив". Пидэм ливиш, до виноградныкив, до сторожевой вышкы. Вона пуста, нэма на ний никого. А за вышкою ричка, - хлопец старался говорить уверенно, - дали прыстань. А на прыстани - вжэ наши.

- Тогда двинули? - Нелепин собрался было сказать что-то радостное, похлопать хлопца по плечу, ободрить, но тут с темной кучугурины, с той стороны, где, по словам хлопца, был блок-пост "нэзалэжникив", раздирая вкось плотно-серую мешковину рассветной тьмы, ударил автомат. За ним второй, третий, еще, еще! Нелепину показалось: он бежит, на бегу его кто-то бьет острым ледяным коньком в плечо, ледяной ожог разрастается, опрокидывает наземь, волочит по песку. Песок становится грубым, острым, непроницаемо черным...

Ложный путь и ложный след

Никодим Фомич, следователь Степененко, мигал так часто, что, когда миганье наконец прекращалось, глаза его из-под бесцветных век глядели на свет божий совсем ошалело. "Кто это перед нами? Какого рожна? Зачем?" словно бы спрашивали глаза у подследственных. Впрочем, несмотря на эту мигательную, а пожалуй, - и умственную слабость, следователем Степененко все еще оставался. Хоть и допускал порой просчеты и ошибки, приводившие к последствиям тяжким.

В деле об убийстве старика Яхирева Степененко как раз такую ошибку на взгляд прокурора Осташкина - и допустил. А именно: вместо того чтобы искать заказчика и организатора убийства (а он, по мнению прокурора, был), Степененко в каком-то припадке бешенства, ослепленный праведным, но неуместным при расследовании гневом, переловил и пересажал по очереди всех четырех мальчишек. Переловил-то он их лихо, но следствие тут же зашло в тупик. Где ящик с коллекционным оружием? (Разговор мальчиков о ящике удалось подслушать.) Где доказательства вины задержанных? Пока все держалось на звонке неизвестного да на нескольких, несомненно, указывающих на их вину, но доказательствами не являющихся оговорках мальчиков. А стоило прокурору на время отлучиться, как следователь совершил еще одну ошибку! Одновременно с задержанием ребят возникла у прокурора мысль - ее поддержали и оперативники, и тот же следователь. Мысль была простая: отпустить кого-то из ребяток на свободу да и походить за ним как след! На том и порешили. Прокурор отбыл на три дня в Сарапул, и за это время Степененко успел совершить еще одну и самую тяжкую ошибку: вместо Гешека - единственного, кто, по общему мнению, мог вывести на организатора убийства, - отпустил рыхленького Мацу.

"Ведь Мануил этот, Серебро, если и знает организатора, то непременно спугнет его, тогда ищи-свищи!" - негодовал прокурор.

- Куда еще ходил Серебро с тех пор, как вы его отпустили? - снова звонил прокурор раздолбанному им несколько часов назад Степененке. - Может, в магазин, в школу, на дискотеку?

- А куда ему ходить? В Ближнее Село ехать собрался.

- Звонил куда-нибудь?

- Звонил, - нехотя отвечал Степененко. - Только что, из автомата. Кому - устанавливаем.

- Глядите, не потеряйте мне его! - раздражал себя попусту прокурор. Но и Никодим Фомич, следователь Степененко, тоже раздражен был до крайности. Эта старая гэбэшная вошь! Этот заржавленный крючок! Не понимает элементарных вещей! Не понимает: гуманизм ни при каких обстоятельствах не позволяет держать пацанов в тюрьме. Именно из соображений гуманности Маца и был отпущен. Но разве "этому" объяснишь-расскажешь, что вот и отец отпущенного прибегал, волосы на себе рвал, обещал запереть сына накрепко. И правильно, пусть запрет! Самого бы прокурора недельку-другую на нарах подержать!

Картинка "прокурор на нарах" взвеселила Никодима до крайности.

И Никодим Фомич хохотал: бурно, заливисто. Хохотал и думал об одном: как земля носит этих законопослушненьких вшей? "Да, да, земля! перекинулись вдруг мысли следователя совсем на другое. Надо землю во дворе поглубже проверить! Маца же этот никуда не денется. Может, еще и выведет на кого надо. Да и был ли этот "кто-то"? Тут - вопрос! Этим-то вопросом и надо огорошить прокуроришку при встрече!"

А тем временем случайно ускользнувший от оперативников на Покровке Маца с гранатой в кармане шел в Тетрагон взрывать Урода...

О взрыве в Тетрагоне Урод услышал быстро, минут через сорок. Услышал как раз тогда, когда, напуганный беззубой головой, взбирался со второго этажа "Аналитички" на шестой. И враз перед ним вытянулась вся им задуманная и умело выкованная цепочка: мальчики, убитый старик, особняк на Солянке, ЗИС, который он гонял к особняку, длинный дурачок, продержанный вместо Нелепина у входа в особняк больше пятнадцати минут. Нет, здесь был порядок! Любой следователь такую цепь с крюком на конце заглотнет. А уж после событий на фирме, о которых Урод узнал совсем недавно и в которых этот самый Нелепин был, без сомнения, замешан, тем боль! Нет, здесь все о'кей! Взрыв хоть и разворотил дверь бывшего агавинского кабинета, к самому Уроду никак не подводил. А раз так - опасаться нечего. Но вот поторопиться, без сомнения, следует!

А вот Дюдя Тимерчик пошел по ложному пути. Да, так! Теперь он это понял ясно, отчетливо. "Не надо быво так нагво налетать на эту говняную фирму. Не надо быво устраивать скотский дебош! Надо быво купить всех. А кто на дебош его товкнул? Кто оставил маленького чмок-астронавта без разработок, без банка данных, без главного научного специалиста фирмы по фамилии Дурнев - словом, без штанов? Кто придал делу ненужную огласку? Кто вообще должен ответить за все?"

Чувствуя, что совершает еще одну и, возможно, непоправимую ошибку, Дюдя уволил Срамоту со Свечным.

Теперь действовать приходилось одному. И в первую голову надо было вернуть Дурнева Валерьян Романовича из нетей в Москву. Здесь Свечной и Срамота были не помощники. Здесь требовались людишки помощней! Людей, способных вернуть кого угодно и откуда угодно, Дюдя нашел весьма скоро. Но вот как этого самого Дурнева найти? Здесь пахло безнадегой. Делом фирмы занималось ФСБ, а туда Тимерчика и на пушечный выстрел не подпускали. И вдруг золотой этот ученый, платиновый этот Дурнев объявился сам! Не сразу, ох не сразу, но объявился. Письмо, лох, написал! На адрес фирмы! Ай да башка ученая! Конечно, прежде чем к нежданной почте потянулись грязные лапы ФСБ, Дюдины люди на фирме письмо ухватили и на Старую площадь доставили. Адресовано оно было нынешнему руководителю "Холзана" доктору медицинских наук - читай: старой калоше - В. Авилову. В письме, кроме жалоб на жизнь и нескольких строк псевдонаучного вранья, ничего ценного не было. Но был обратный адрес! И хоть далековато залетел ученый (за границы России, дрянь, сиганул!), теперь установить с ним контакт, а если надо, то и вывезти силой (вместе с неким Нелепиным, который тоже, как выяснилось из письма, был носителем какой-то особо ценной информации) - особого труда не составляло. Дюдя и стал такой вывоз готовить. А здесь - второе письмо! В нем Дурнев, пеняя старичку Авилову за молчанье, писал, в частности, и о том, что этот самый "носитель" Нелепин сбежал дальше на юг, в некую Русско-Украинско-Бессарабскую Республику (сокращенно РУБР), да и сам Дурнев через несколько дней собирается в столицу этой дохло-наглой республики выехать. Здесь был шанс! Незаконная республика! Раковая опухоль на теле братского государства!