Чернослив в шоколаде - Ольга Лазорева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лгун
Влюбленная женщина наивна безгранично и готова верить всему, что ей говорят. Он лжет вам в лицо, а вы всему безоговорочно верите и всегда прощаете. А он просто держит вас на крючке, название которому мазохизм. «Да, я не раз ловила его на откровенном вранье, да, я не уважаю его за это, но все равно люблю…» Знакомо? Похоже, вам доставляет извращенную радость терпеть от него унижения. Вам неприятно такое слышать? А разве приятно вашим близким и друзьям видеть, как вы пляшете под его дудку, как он вешает вам лапшу на уши. Вся его пресловутая «загадочность» – элементарное отсутствие совести. «Он говорит, что любит меня, но почему-то не хочет встречаться и даже не звонит. Почему он так поступает?.. Должно быть, тренирует силу воли!» – утешаете вы сами себя и оправдываете его ложь.
Почему он такой? Возможно, родители держали его в большой строгости и контролировали каждый шаг, что заставило выработать способность к защитной мимикрии. А может, в детстве он мечтал стать международным шпионом, как Джеймс Бонд, и слегка заигрался. В любом случае, вы здесь ни при чем и не обязаны терпеть последствия его подростковых комплексов.
Но если вы все-таки влюбились, то не утешайте его, когда он начнет проливать крокодиловы слезы, в очередной раз попавшись с поличным. Не придумывайте оправдания его лжи. Не попустительствуйте и не поощряйте, когда он на ваших глазах пытается обмануть кого-то другого, будь это хоть социологический опрос по телефону. Постоянно давайте понять, что вы скорее простите ему открытое злодейство, чем невинный обман. Постарайтесь, чтобы рядом с вами он чувствовал себя в безопасности, никогда не высмеивайте его простительные слабости. Пусть он знает, что вы любите его таким, какой он есть. И единственный недостаток, который может разрушить ваши отношения, это его страсть к вранью.
Но ночь мы провели бурную. Гера, даже не знаю почему, был необычайно нежен, страстен, неутомим и выглядел влюбленным. Он говорил мне всякие нежные слова, и это окончательно меня расслабило. Утром мы проснулись рано, потому что у Геры был показ квартиры, а мне нужно было ехать к Яну. Пока мы сидели на кухне и пили чай, я думала, стоит ли мне с ним поговорить о наших отношениях. Гера выглядел безмятежным и счастливым. Но я больше не хотела повторения боли, ведь влюблялась в него все сильнее. И я решилась.
– Как ты ко мне относишься? – напрямую спросила я, глядя ему в глаза.
Гера поставил чашку на стол и повернулся ко мне. Он смотрел внимательно и молча, словно увидел впервые. Я от такого пристального взгляда даже смутилась и начала краснеть.
– Не понимаю, почему ты об этом спрашиваешь, – наконец сказал он. – Но значит, хочешь услышать от меня какие-то слова. Хорошо! Я тебя почти люблю!
Такого ответа я не ожидала. И, конечно, слово «почти» мне не понравилось. Известно же, что ты или любишь – или нет. Другого не дано. Но я промолчала. Гера глянул на меня, улыбнулся и спросил:
– Ты это хотела услышать?
Я кивнула, но продолжила молчать.
– Оленька, ты очень дорога мне, – после паузы ласково сказал Гера. – И разве у нас сейчас не прекрасные отношения? Мне очень хорошо с тобой, к тому же у тебя есть ценное качество, крайне редкое для женщин, – ты умеешь слушать.
«Еще бы ему это не нравилось! – начиная раздражаться, подумала я. – Какая дура будет столько слушать про соперницу?»
Позавтракав, мы оделись и вышли из квартиры. Гера довез меня до метро, извинившись, что не может до «Смоленской», так как ему нужно было в другую сторону и он уже опаздывал.
– Что ты! – улыбнулась я и поцеловала его. – Дела есть дела!
– Вечером созвонимся, – улыбнулся он в ответ и тоже поцеловал меня, но необычайно страстно.
У меня даже дыхание перехватило. Я выбралась из машины и направилась к метро. Пока ехала до «Смоленской», думала о сложившейся ситуации. По правде говоря, я не видела выхода. Понимая, что остается только ждать, я все сильнее огорчалась. Если Гера не разлюбил эту девушку в течение десяти лет, то что могло измениться, даже если он влюбится в меня? Я понимала, что Оля всегда будет занимать большую часть его сердца.
Когда я зашла в офис, то все это, видимо, было написано на моем лице. Ян внимательно на меня посмотрел, но промолчал. Хотя я видела, что его брови нахмурились, а обычно по-младенчески ясные и яркие голубые глаза словно потемнели. Мы начали писать книгу. Примерно через полчаса он сказал, что ему необходимо покурить. Но к окну не подошел, а стал курить прямо за столом. Я поморщилась от дыма, но Ян не прореагировал.
– Вижу, девонька, что ты грустишь сегодня. Это мешает тебе полностью погрузиться в систему книги. Что случилось? – ласково спросил он.
– Ты вот знахарь, – после краткого раздумья ответила я. – И приворожить можешь?
– Что?! – удивился он и расхохотался, тут же затушив сигарету. – Оля! Могу, конечно. Это просто на самом деле. Но вот расскажу тебе сейчас одну историю.
Как-то мой отец, когда я был еще мальцом и несмышленышем, таким, как и ты сейчас, Оленька, поведал мне одну историю. Вот что он рассказал:
– В одной из соседних деревень когда-то жила молодая женщина, отличающаяся необыкновенной красотой. Звали ее Олена. Она была настолько хороша собой, что даже лешак не устоял и влюбился в нее. Случилось это летом на сенокосе. В полдень, когда Шонди начало сильно припекать, бабы решили чуток передохнуть. Кто-то устроился прямо в поле, кто-то ушел в тень под деревья. Олена отправилась в лес. Собирая ягоды, она не заметила, как ушла довольно далеко от других баб. Тишина и тепло разморили ее. Олена улеглась на мягкой траве и задремала. Проснулась оттого, что кто– то, как ей показалось, легонько дул в лицо и перебирал ее длинные густые волосы. В испуге Олена открыла глаза, но никого не увидела, только будто вихрь пробежал по траве и листве, да ее коса, скрученная в узел на затылке и убранная под платок, оказалась распущенной. Платок исчез. Олена вскочила в ужасе и помчалась в поле. Бабы удивленно посмотрели на ее испуганное и взволнованное лицо, стали расспрашивать, но так ничего и не добились. Стали косить сено. Внезапно услышали тихий и странный зов. Он раздавался из леса. Бабы бросили работу, переглядываясь, а Олена стала сильно беспокоиться. Зов не утихал, а, наоборот, становился все сильнее и настойчивее.
Олена бросила косу на землю и пошла в сторону леса. Но шла она как-то странно. Было видно, как она упирается и сопротивляется. Ее большие синие глаза наполнились слезами, губы стали шептать молитвы, но остановиться она не могла. Испуганные бабы пытались удержать ее, но Олена вырвалась с такой силой, словно в нее сам Куль вселился.
Вернулась она через несколько часов. Одежда ее была изорвана, волосы спутаны и распущены, щеки пылали, глаза горели мукой. Бабы окружили ее, стали расспрашивать, но Олена молчала. После этого случая она уже не могла находиться в лесу или даже просто подойти к нему. Лешак вновь звал ее, и Олена не могла сопротивляться и бежала на этот зов. Бригадир перестал посылать ее на работу. Муж Олены обратился к знахарям. Те попытались помочь, но не смогли справиться с лешим. Необычайная страсть к земной женщине делала его очень сильным и неуязвимым.
Отец замолчал. Я подождал немного, потом, сгорая от любопытства, спросил:
– И что дальше стало с Оленой?
– Вначале она сидела в своем дому. Муж за порог не пускал, даже по деревне запретил ходить. А потом отмолил ее.
– Как это?
– Знаешь, Ян, ни лешаки, ни вакули, ни чуды, ни прочая нечисть ничего не могут сделать, если против них направлена молитва человека с чистым сердцем и непоколебимой искренней верой в Бога. И он очень сильно любил свою жену. А любовь – это мощная сила.
Поведав мне эту историю, Ян замолчал. Молчала и я, переваривая услышанное.
– Но ведь это леший приворожил девушку, – заметила я после паузы. – И какая тут связь?
– Да суть-то одна! – ответил он и даже встал. – Сила эта от беса! Я ли ей воспользуюсь, леший, колдун, но в любом случае – это насилие над волей, и неважно кого. Учу тебя, учу, но ты все не видишь, что у каждого свой путь. И этот путь должен быть свободным. И что ты скажешь сейчас мне, девонька? Привораживать? – спросил он.
Но я молчала. Ян подождал, внимательно на меня глядя, затем улыбнулся и предложил продолжить работу. Мы писали около трех часов. Потом я попрощалась и уехала домой.
Как только я вошла в квартиру, то сразу бросилась в ванную. Слезы душили меня. Я умылась, стараясь успокоиться. Но не выдержала и разрыдалась. Мне так хотелось любви! Отношения, которые можно выразить формулой «дружба плюс секс», не устраивали. Я хотела всей душой именно любви, и любви взаимной. Но понимая, что сердце Геры занято, не видела для себя никаких перспектив. Когда я успокоилась, то легла на диван, закрыла глаза и задумалась. Мне казалось, что единственное препятствие нашей любви – Оля. И хотелось любыми средствами устранить это препятствие. То, что рассказал Ян, не убедило до конца. Тут я вспомнила гадалку, к которой мы ездили с Ириской. Звали ее, насколько я помнила, Арина Игнатьевна. И она тогда поразила меня.