Вилла Пратьяхара - Катерина Кириченко

Все трое мы щуримся от яркого света и пытаемся успокоить дыхание. Придя в себя первым, Арно, наконец, отрывается от стены и делает шаг вперед, устрашающе потрясывая оружием.

— Без паники! Ты кто?

Отряхивая платье от приставших клубков пыли, я издаю что-то похожее на стон и выбираюсь из своего укрытия.

— Спокойно, Арно, убери топор. Это не вор. Это Стас.

Арно только присвистывает и опускает руку, зато сразу же оживший при моем появлении, словно заводная кукла, в которой повернули ключик, Стас разражается целой возмущенно-заикающейся тирадой по-русски:

— Бляяя… Дд…ддетка! Я чуть не ох…ххренел! Кто такой, нах…, этот Рембо и что он делает нн…нночью в нашем доме?! Да еще с этим топорищем! Какое варварство! Этот придурок испугал меня до пп…пполусмерти!

— Успокойся… — Я пытаюсь избавиться от застрявшей в волосах пыли. — Этот Рембо, как ты изволил выразиться, меня охраняет в твое отсутствие! А вот какого черта ты тайно проникаешь в дом через окно и крадешься словно вор? Это ты меня перепугал! И вообще, что все это значит?!

— Что «это»? — звереет Стас. — Что я приезжаю домой и застаю там какого-то вооруженного пп…психопата?!

— «Это» означает то, что ты приезжаешь домой и, вместо того, чтобы войти днем в дверь, лазишь ночью через форточки! — парирую я, немедленно раздражаясь в ответ. Мне становится обидно за свою напрасную тревогу, за несколько недель бессонных ночей, за идиотскую роль, которую мне пришлось вынести перед Арно, наконец. — Что это за концерт?! Ты что, за мной шпионишь что ли?!

— А ты хх…хочешь сказать, что не заслужила этого? Ведешь себя как праведница? Само оскорбленное достоинство? А сама притащила в дом этого пролетарского дд…детину?

Стас кивает в сторону француза.

— Он не пролетарский. И не кивай на него с таким видом. И вообще говори по-английски. Он ничего не понимает, он француз.

— Ах, фф…француз? Ну зз…зздорово! Ты тут времени зз…зря не теряла…

Почесывая затылок, Арно кладет топор и направляется к двери.

— Ну я так понял, мне пора, — говорит он и прикрывает за собой дверь.

— Вали, вали! Как говорится, спасибо и досвиданья. И скатертью дорога! Au revoir! — кричит ему в спину Стас и решительно направляется на кухню. — Господи, хоть виски нормально выпить, со льдом. Я, кстати, должен тебя отчитать. Ты так нерегулярно делаешь лед! Как ни откроешь холодильник, там ничего нет. Совсем без меня расслабилась. — Стас плещет виски в два стакана, неаккуратно, его руки еще немного дрожат и на стол проливается коричневатая лужица. Кидает лед. Сначала четыре кубика себе, потом оставшиеся два мне. Приглаживает волосы, характерно, в своей привычной манере, с оттопыренными пальцами. — А то крики посреди ночи, топор, Тарзан… Бред какой-то… Только французских Тарзанов нам тут и не хватало. Что ты так на меня смотришь? Пей, помогает успокоиться.

Опрокинув в себя содержимое стакана, он еще раз приглаживает волосы, наливает себе второй, неуютно озирается по сторонам, придвигает стул и оседлывает его по-ковбойски, задом наперед.

Выглядит Стас просто жутко. На лице рыжеватая щетина, глаза затравленно бегают, на бледных щеках от возбуждения проступили яркие розовые пятна, грязные волосы отказываются приглаживаться и стоят рыхлым ежиком. Одет он в изрядно перепачканные белые льняные штаны, завернутые по икру, и розовую футболку-поло. На бледных тощих ногах сквозь кожаные перекладины сандалий видны костистые пальцы. Невероятно, сверх всякой нормы длинные, под прямым углом согнутые в суставе, они словно вгрызаются в землю. Мне всегда мерещился в этом весь Стас, все его отношение к жизни. Жанна, недолюбливающая его, как-то выразилась, что он не крепко стоит на земле, а цепко . Поймав мой взгляд, Стас тоже смотрит на свои ноги и удовлетворенно шевелит пальцами. Возможно, ему видится в них что-нибудь наподобие аристократической тонкости. Кажется, однажды Стас даже что-то такое мне говорил. По крайней мере на его лице начинает играть самодовольная улыбка.

Я ставлю свой стакан на стол.

— Чего не пьешь-то? Одичала тут поди? Ну я тогда возьму твой лед. — Стас лезет в мой стакан, вылавливает ускользающие кубики, бросает себе и, облизав пальцы, вытирает их о футболку. — Бляя… Устал… Вот ей богу, откровенно просто устал! Присаживайся, не торчи надо мной. Ты как-то очень возвышаешься.

Стас похлопывает себя по ляжке, намекая, куда мне присесть, но я отхожу к окну.

— Может, все-таки объяснишься? Что ты тут выслеживаешь ночами? И когда ты вообще приехал на остров? И где ты здесь живешь?

— Оппа-оппа-оппа… детка, слишком много вопросов! А, может быть, ты первая объяснишься, что это был за детина? Одного роста не меньше двух метров… бррр… какая гадость! И пахнет от него оленем! О-о-о, я кажется чую до сих пор его запах в доме, волнительную смесь пота и сальных волос!

— Нормальный у него рост и ничем он не пахнет. Ты просто ревнуешь.

— А что, мне уже не полагается ревновать?

— Да Бога ради, кто ж тебя лишит этого удовольствия? Просто в данном конкретном случае ты ошибся адресом. Не к чему здесь ревновать.

— Так-таки и не к чему? А как насчет того, что в одну из ночей я сюда пришел, а тебя здесь вообще не было? — ухмыляется Стас и победно барабанит пальцами по столу.

— Откуда ты знаешь?

— Откуда? От верблюда. Видел, как ты уходила, просидел в доме почти до утра, две бутылки вина успел выпить, а тебя так и не дождался.

— Хорошо. Я действительно уходила, но в ту ночь ничего не было.

— Ах да? Какая незадача! А в какую было? — Стас приходит в восторг, опять залпом выпивает содержимое стакана и наполняет его заново. — Что-то мне подсказывает, что, не приди я этой ночью, сегодня бы у вас тут точно все было. Нет?

— Всё, прекрати переводить тему! Я сказала: ни-че-го не было! Никогда. Ты не ответил на вопрос, какого черта ты от меня прячешься? И когда ты приехал?! Я уже издергалась, звонила тебе, смс слала, писала! Телефон отключен, за весь месяц от тебя ни строчки, ни звонка! Ляля говорит, Артем тебя потерял, все вообще тебя потеряли. Потом ты появляешься сюда, прячешься, шпионишь ночами, пугаешь меня до смерти! Ты хоть знаешь, что на пляже недавно было убийство? Я чуть с ума не сошла. Я даже топор купила!

— А я думал, топор принадлежит Тарзану! Он ему идет! — прицокивает языком Стас и опять опрокидывает в себя виски.

Я отрываюсь от окна и начинаю мерить кухню диагоналями.

— Заканчивай называть его Тарзаном! Он, между прочим, успешный парижский адвокат.

Глаза у Стаса слегка порозовели и стали глуповатые. Несмотря на свою нервность, пьет он редко и совершенно не умеет этого делать.

— Адвока-ат, говоришь?! А похож на Маугли! — хрипло хохочет он.

Я выхожу из кухни и возвращаюсь с топором.

Стас заливисто ржет.

— Ой, не могу! Ты меня сейчас зз…ззарубишь? Ну заруби! Во дожили, а? Нет бы, подойти, поцеловать, пожалеть, наконец. Я как псих лесной, горный олень, тут по скалам прыгаю, без нормальной еды живу, душ по-человечески неделю не принимал, только эти морские вв…вванны, да и то чуть шею не свернул на камни выбираться, а ты зависла надо мной с топором, и еще верзилу французского натравила! Что ты таращишься-то? Сядь! И выпей нормально!

Я сажусь на стул и опрокидываю в себя теплый виски: как есть, без льда. Лицо немедленно искривляет гримасой. Стас выливает остатки себе в стакан и трясет бутылку.

— Упс. Кончился. Быстро как-то. Как жизнь не совершенна все-таки, а? Ты подумай, это ж твоя любимая тема! Про жизнь, а?! Смотри, как тебя уу…уувидел, сразу все твои темы вспомнил! А кстати, пожрать у тебя случаем ничего нету?

Я встаю и подхожу к холодильнику.

— Я сама вечно голодная. Таек выгнала, они в еду добавляют невесть что, писатели от этой гадости мрут как мухи. Яичницу вот могу сделать. С луком и морковкой.

— А можно без морковки? — морщится Стас.

— Можно и без яичницы.

Стас помогает мне выгрести из холодильника все, что там находится. Находится там не много. Поджарив лук, я по очереди выбиваю в него все четыре найденных мною яйца, последнее из которых (о, боги!) оказывается совершенно тухлым. Стас гомерически ржет, наблюдая, как я опрокидываю содержимое сковородки в помойное ведро и принимаюсь сооружать бутерброды.

— С чем? — Стас заглядывает мне через плечо.

— С морковкой, — невозмутимо отвечаю я. — Ты сам видел, больше ничего нет.

— Вот это класс! Бутерброды с каротином, супер биоорганика, надо это ноу-хау продать в фитнесс-клубы, пока никто идею не украл! — издевается Стас, заметно пошатываясь. — А курицы-карри в этом гг…ггостеприимном доме разве нет?!

Я молчу.

— Пп…прикольно. Разве мы не на ее благословенной родине? В Москве ты ее нам где-то выискивала, не знаю уж в каком «Ашане»? Наверное, бедная, с ног сбивалась? А в Тайланде не нашла? Или она тебе поднадоела? А? Детка? Ну ты присядешь ко мне, наконец? Как у нас с курочкой обстоит? Или тебе недосуг был готовить? Все, небось, по адвокатам тут бегала? По французским. А я вас видел, кстати, на пляжике вы таком маленьком обосновались, яко голубки. Загорелые такие… Это ведь не одно и то же, что в Москве сидеть зимой и из кризиса вылезать, да? Или нет? Обдирая пальцы в кровь, срывая ногти с мясом, карабкаться по обледеневшей стене московского маразма! Но ты ж ничего не знаешь. Ты ж тут с Мм…маугли загорала. Загорела, кстати, на славу. Выглядишь — просто обалдеть! Что есть, то есть… И не дотронься до тебя теперь, да? А мне и не надо. Я — че? Я — ниче. Так, сейчас допью и пойду нах… А как там мои запасы коллекционного вина поживают? Еще чего-нибудь осталось? Или наш француз тоже не дурак хорошего винца попить?