Ампирный пасьянс - Вальдемар Лысяк

Эсфирь мечтала о том, чтобы сделаться истинной владычицей какого-нибудь восточного княжества, и тут взор ее обратился на Пальмиру, оплодотворенное же кочевыми племенами воображение призвало память о царице Зенобии.

Далеко-далеко, к северо-востоку от Дамаска, в самом сердце Сирийской пустыни, вокруг орошаемого источником оазиса вырастал город античных развалин. В не слишком изменившемся виде существует он и до настоящего времени. Лес потрескавшихся коринфских колонн и кладбище вытянутых вверх гробниц, похожих на дымовые трубы, что отдали тучам все свое содержимое и, усталые, заснули на века. В наполеоновские времена на обширной равнине, окруженной с боков амфитеатром холмов, на которых стояли таинственные средневековые фортификации, а с востока – чащобой пальм, через которые просвечивала пустыня, вызывающая в жарком, дрожащем воздухе иллюзию водной глади – среди руин кочевали племена бедуинов.

В самом начале нашей эры Пальмира [По-гречески это означает: сад финиковых пальм], которую по-арамейски называли Тадмор [По-еврейски слово "тадмор" означает: финик. О чудо, в Пальмире финиковые пальмы никогда не росли], развивалась с молниеносной скоростью, будучи основным торговым центром на стыке двух миров: Запада (римская империя) и Востока (держава парфян). Апогей величия припал на III век после Христа, когда командующий армии Пальмиры на службе у Рима, арабский шейх Оденатус, взбунтовался и, пользуясь временной слабостью империи, сделался независимым, приняв титул царя царей. Когда в 267 году Оденатуса зарезали, власть захватила его вдова, храбрая Баал Заббаи, которую римляне называли Септимией Зенобией. Говорили, что она была красивее Клеопатры, от которой – как сама утверждала Зенобия и шел ее род. Приняв для себя титул Августы (императрицы), в достаточно короткое время она завоевала Сирию, Месопотамию и часть Египта, но под городом Хомс войска императора Аурелиана разбили конницу самозванки. Зенобия бежала на верблюде в сторону Евфрата, но ее догнали и пленили. В Риме, во время триумфального марша победителей, за колесницей императора на золотой цепи ее волок чернокожий раб, а римские мегеры щипали и оплевывали ее. Зенобии подарили жизнь и виллу в Тивволи, где она устроила заговор. Брошенную в тюрьму, ее придушили нубийцы-слуги императора или же – как гласит легенда – какое-то время она вела жизнь пленницы где-то над берегами Тирренского моря, но, не желая, чтобы над ней висел позор, она перестала принимать пищу и умерла от голода [В Пальмире воспоминанием о ней до нынешнего времени служит гостиница "Зеновия"].

Захваченная Аурелианом, а затем покинутая населением и войсками, Пальмира сделалась добычей пустыни и вскоре превратилась в каменный скелет. Когда-то арабские поэты дали ей прозвище Невесты Пустыни, и такой была она столетиями, пока наконец Пустыня не возжелала брака и начала требовать собственных прав, прижимать город к себе и поглощать его. Долгие столетия до Европы доходили вести про античный труп, затерянный в просторах Сирии и "живущий" в странном полусне, вот только никто не отваживался проверить все эти слухи. Только лишь в XVII и XVIII веках до Пальмиры добралось несколько европейских путешественников, и те, кто не расстался там с жизнью, выполнили первые рисунки и описания.

Леди Стенхоп привезла с собой в Аравию изданную в 1753 году в Лондоне работу Вуда и Доукинса "Руины Пальмиры, называемой Тадмором, в пустыне". Из этой книги, а также из круживших по Дамаску легенд, она почерпнула свои знания о Зенобии, после чего у нее родились мечтания о том, чтобы воскресить пальмирское царство. Когда правителю, Солиман-паше, сообщили о планах отправиться в самое сердце пустыни, от вначале пытался отговорить Эсфирь от этого опасного предприятия, видя же напрасность своих усилий, он предложил путешествовать вместе с персидским караваном, отправлявшимся приблизительно в том же направлении. Только у леди Стенхоп были более амбициозные планы. Ее остерегали от бедуинов, что же, она взяла для себя эскорт… из тех же бедуинов и отправилась в путь.

Первым до Пальмиры добрался отправленный ранее Мейрон и сообщил кочевавшим среди развалин номадам, что сюда приезжает наследница Зенобии Августы, царица Эсфирь Малек. Те поверили, поскольку воображение бродяг пустыни вечно жаждает символов величия, но отчасти и потому, что Мейрон щедро разбрасывал золото, прекрасно зная, что жадность этих людей превышает их воображение. Когда после восьмидневного похода леди Стенхоп, окруженная пышной свитой, во главе каравана из 40 верблюдов, разодетая в сказочные одеяния, с копьем в руке, подъехала на чудесном коне к Пальмире, навстречу ей выехал шейх Раджал-эль-Орук с двумя сотнями всадников и торжественно провел ее к храму Солнца, через долину гробниц, а потом – между двумя величественными рядами колонн. В святыне танцевали девушки с цветами в руках, в снежно-белых одеждах; после чего они сопроводили поход до величественного портика. Здесь уже старцы пропели гимны в ее честь, и 1500 бедуинов объявили Эсфирь Малек "султаншей Тадмора" или же "царицей Пальмиры".

Целых четыре дня длился этот сказочный спектакль из мира тысяча и одной ночи. Наверняка леди Стенхоп понимала, что участвует в театральном действе, да и поклонники ее испытывают то же самое, только для нее – равно как и для них – это не имело никакого значения, все, и она тоже, принадлежали Востоку, а Восток предпочитает форму содержанию, и как же часто прав в этом. Все участвовали в грандиозной забаве – так слава забаве, являющейся солью жизни и убийцей монотонности жизни!

Всего четыре дня.

А на четвертый день пришли вести, что от Евфрата приближаются орды других бедуинских племен, разъяренных тем фактом, что белокожая царица осмелилась поработить пустыню. Пальмирские бедуины спешно свернули манатки и смылись на реку Оронт, "сультанше Тадмора", тоже пришлось бежать из Пальмиры. В оазис она никогда уже не вернулась, но память про церемонию в городе вздымающихся в небо пальм и колонн сопровождало ее до конца дней. Эти четыре дня стали причиной того, что известие о пальмирском празднике добралось до Европы и обросло блестящей легендой о воскрешении на Востоке могущественной империи Зенобии. Золотой сон леди Стенхоп остановился в зените – навсегда она осталась "царицей Пальмиры".

Будучи "царицей", Эсфирь Малек начала строить царские же планы, о которых нам мало чего известно, но о содержании которых мы можем догадываться, зная неудержимые амбиции и воображение этой женщины. Неужто она мечтала о юго-восточной империи от Ганга до Александрии, а может и еще далее, по Агадир на атлантическом побережье, о чем снилось Наполеону?

В течение двух лет с момента своего пальмирского вознесения миледи Эсфиь развернула энергичную подготовительную деятельность к реализации великих начинаний. В ее планах было паломничество в Мекку с последующим путешествием в Индию через Басру; она переписывалась с богатейшим эмиром Востока, повелителем ваххабитов, Ибн Сихуд Абдаллахом; на берегах Оронта она принимала знаки почтения от бедуинских племен; она же вступила в Хам приветствуемая словно царица тамошним пашой. Ее видели стены Латакии и не усткпавшие пальмирским развалины Баальбека, она разыскивала сокровища, раскапывая пески Ащкелона, переживала многочисленные приключения и устанавливала еще более многочисленные контакты, только ничто из этого ни на шаг не приближало ее к реализации олимпийских мечтаний. Постепенно до нее доходило, что "Пальмирское царство" – это и все, что может добыть одинокая женщина на Востоке, да и этого много, и что с горсткой бедуинов ей никогда не удастся добиться того, чего несколько лет назад не удалось "богу войны" во главе десятков тысяч лучших в мире солдат.

Старая китайская пословица гласит: "В чайной чашке хлеб не испечешь". Эсфирь это поняла. И слава Богу, что поняла достаточно быстро.

Уставшая и разочарованная, она осела в 1814 году в горах Ливана крутых и выжженных солнцем, где соленый морской ветер гнул кедры и свистел среди маронитских монастырей. Леди Стенхоп выбрала для себя заброшенный монастырь Мар Элиас, неподалеку от Захле, километрах в 40 к востоку от Бейрута. И здесь ее нагнало женское одиночество. Нет, конечно, вокруг нее роились слуги, только она не была женщиной, что ложится в постель с лакеем. Вскоре ей должно было исполниться сорок лет, и она уже познала все, что может предложить жизнь – славу, власть, богатство и наслаждения путешествий – за исключением "plaisirs d'amour". Особенно здесь, на Востоке, где чувственность била словно гейзер, спрятанная под тканью чадры и за стенами гаремов, но во сто крат она чувствовалась здесь, по сравнению с Европой; и эта чувственность должна была пробуждать в сердце этой безумной амазонки атавистические отзвуки, воспоминания, идущие от крови ее родственниц по женской линии: матери, бабки, прабабки… Эсфирь уже реализовала мечтания мозга и амбиций, вот только сердце и тело еще не были вознаграждены.