Записки бывшего милиционера - Эдуард Скляров

Был случай где-то на первом году учёбы, когда из чисто человеческих побуждений я попытался утихомирить пьяного мужика, который в вагоне электрички на виду у всех, громко матерясь, бил женщину. Я попробовал оттащить его от этой «леди», но, несмотря на мою форму, он врезал мне кулаком под глаз. А только стоило мне скрутить его, как избитая тётка стала орать на весь вагон, что к её мужу беспричинно пристал какой-то «солдафон», что надо вызвать милицию, и т. д. и т. п. И ни один человек не только не попытался помочь мне, но никто не сказал ни слова, молча и равнодушно взирая на эту сцену. Пришлось от хулигана отступить. За все три года поездок на электричках я ни разу не видел в них ни одного милиционера. Создавалось впечатление, что московская милиция просто боялась этих транспортных средств.

Вечер того дня мы с Еленой потратили на придумывание, как мне с огромным фингалом под глазом появиться утром в академии. И ничего, естественно, не придумали, кроме грима. Для этого использовали тональный крем, пудру и цветные тени для век. Но пришлось гримировать оба глаза, чтобы не было особой разницы. Грим вроде удался. Правда, сокурсник Виктор Шушаков, общепризнанный балагур нашей учебной группы, долго ходил вокруг меня, рассматривая моё лицо, но промолчал. Так я и не знаю, что он тогда подумал и к какому выводу пришёл.

Так или иначе, этот случай отбил у меня охоту вмешиваться (с желанием помочь обиженной стороне) в конфликты людей, особенно между мужчиной и женщиной, разумеется, когда находился вне службы. А милицейский опыт неоднократно подтверждал это. Позже, занимаясь по работе обучением молодых милиционеров, не стеснялся рассказывать им об этом своём опыте, предостерегал от неприятностей, которые могут случиться при внеслужебных вмешательствах в конфликты, и советовал, как поступать, чтобы не оказаться крайним, то есть виноватым, когда обстановка требует непременного вмешательства: вызвать милицию, заручиться поддержкой третьих лиц, потом уже — по обстановке. Хотя, как правило, стандартных ситуаций не бывает, и этот алгоритм действий не всегда срабатывает.

Учиться в академии было легко. Преподаватели с нами — практическими работниками, у которых многому могли научиться даже преподаватели, — общались мягко, оценки ставили явно завышенные. Но главное — мной двигало желание учиться, потому что за плечами у меня было только гражданское юридическое образование и мне очень не хватало чисто милицейских теоретических знаний. В отличие от учёбы в школе и вузе я не страдал ленью, отсутствовал и дефицит времени, потому что не надо было вечерами зарабатывать на кусок хлеба, как в институте. Поэтому я с удовольствием поглощал спецлитературу, готовился к занятиям и без единой четвёрки окончил академию с досрочным присвоением мне звания майора.

Все милицейские учебные дисциплины, хоть и преподавались в управленческом аспекте, позволяли мне изучить теоретические азы милицейской работы по учебникам, по которым преподавали в милицейских вузах. Я восполнял пробелы теоретических милицейских знаний, например изучением основ оперативно-розыскной деятельности органов внутренних дел, хотя, конечно, практическую сторону этого вопроса я освоил, ещё работая на следствии в милиции, и даже ухитрился тогда же от корки до корки прочитать двухтомный учебник по этой дисциплине, несмотря на его секретность. Лекции всегда конспектировал, причём с использованием стенографии, основы которой изучил ещё до академии, чем нередко вызывал ступор у преподавателей, пытавшихся что-либо разобрать в моей письменной абракадабре.

Кстати, двухтомник, который я упомянул, был издан незадолго до того, как я взял его в руки, под авторством А. И. Алексеева и Г. К. Синилова и вообще был фактически первым подобным трудом и только что поступил — в очень ограниченном количестве — для крупных городских райотделов милиции. О его существовании не подозревали даже многие оперативники. Я его увидел случайно в сейфе у секретаря райотдела, где хранилась служебная литература. Я был уже начальником следственного отделения, и Марья Тимофеевна (секретарь) без колебаний выдала его мне для ознакомления.

Но особенно интересна была для меня, конечно, чисто управленческая наука, ведь из нас готовили управленцев по специальности «организатор управления в сфере правопорядка». При этом в учёбе я делал акцент на следственной работе, так как не мыслил для себя иного после академии. И дипломная работа также была посвящена этому виду деятельности, она называлась «Применение методов СПУ (сетевое планирование управления) при расследовании уголовных дел». Разумеется, имелись в виду сложные, многоэпизодные хозяйственные уголовные дела. В СССР в это время ещё не было оргпреступности с десятками трупов и террором, поэтому хозяйственные уголовные дела считались у следователей наиболее сложными. Преддипломную практику я проходил в следственном подразделении одного из районных управлений внутренних дел Москвы, где на меня и мою дипломную тему таращились, но молчали. Также молча выдали и лестный отзыв о моей практике, но предложения работать у них после академии, как было сделано многим моим сокурсникам, не поступило.

Дипломную работу я защитил на отлично и получил красный диплом. Особенно приглянулась комиссии изобретённая мной номограмма для расчёта данных следствия, необходимых для СПУ. Она представляла собой два диска из плексигласа на одной оси с выгравированными на них шкалами. Через несколько лет после окончания учёбы я узнал, что моя фамилия увековечена на мраморной доске отличников-выпускников за 1978 год. Такие доски были размещены на стенах в парадном вестибюле академии, кажется, на втором этаже. В разные годы, приезжая в академию на какие-либо совещания-семинары, проводимые министерством, я видел свою фамилию на такой доске — и это, конечно, было приятно.

Состав учебной группы — а нас было человек двадцать пять — оказался разношёрстным, возраста примерно одинакового, тридцати-сорока лет, но поступивших в академию с разных должностей — от начальника поселкового отделения милиции, как Александр Нестеров (начальник Волгодонского отделения милиции) до начальника отделения МВД республиканского уровня. Соответственно и звания у нас были от старшего лейтенанта до подполковника. Были офицеры милиции, были и офицеры внутренней службы, как я, имевший на день поступления в академию звание капитана внутренней службы.

Что касается отношения к учёбе, то оно было весьма разным. Например, один из моих одногруппников, бывший начальник райотдела милиции из города Бронницы, за три года учёбы ни разу не явился на занятия подготовленным. Были и слушатели с очень серьёзным отношением к учёбе, с первых дней поставившие цель — поступление в адъюнктуру и жизнь в Москве. Были редкие умницы, как Виктор Шушаков из Казахстана (капитан, бывший начальник отделения уголовного розыска) — весельчак, умевший даже о серьёзных вещах говорить с юмором, балагурить и поднимать всем настроение; мы с ним сдружились и поддерживаем связь до сих пор. Он сделал очень достойную карьеру в Калининграде, куда перебрался после академии, а после Калининграда работал в МВД СССР начальником одного из подразделений Главного управления по борьбе с наркобизнесом, стал генералом. А был и такой Ю. Волков, приехавший, кажется, из Кемерова в звании капитана, с должности старшего инспектора отдела по исправработам, который с первых же дней заявил о своей личной дружбе с Ю. М. Чурбановым (заместителем министра внутренних дел, зятем генсека Л. И. Брежнева) и подтвердил это тем, что из академии вышел в звании полковника и, кажется, был назначен заместителем начальника одного из главков МВД СССР. Но представить друзьями его и Чурбанова было невозможно, хотя, как знать, ведь Чурбанов в своё время тоже вышел из народа. Во время учёбы Волков был официально старостой нашей группы, слыл простым парнем, на занятия безнаказанно не ходил неделями, поэтому его функции исполнял Олег Бедевкин — заместитель старосты. Так или иначе, но через несколько месяцев после академии дошли слухи, что Волкова изгнали из главка по причине несоответствия должностям. Не помог ему и Чурбанов, звезда которого пока ещё сияла.