Утро ночи любви - Наталья Андреева

Все бросили работу и теперь смотрели на них: Феофанов уже не говорил – орал.

– Да пошел ты...! Андрей круто развернулся и рванул к двери.

– Андрей! Вернись! Ты ж понимаешь, что это все! Все!

Он не слушал. Да говори ты все, что угодно, а этому надо положить конец! Вышибленная им входная дверь по-прежнему лежала на полу, в прихожую уже заглядывали любопытствующие соседи. Пожилая женщина, которая раньше работала вместе с его матерью, спросила:

– Андрюша, а что случилось?

– Все нормально, – по двери, как по мосткам через речку, он перебежал на тот берег, и, не останавливаясь, дальше, на лестницу.

У подъезда стояли несколько машин, в том числе милицейский газик и серый микроавтобус из судебного морга, собравшиеся возле них люди, некоторых он хорошо знал, накинулись с расспросами:

– А что случилось? Кто-то умер?

– Убили, что ли? Почему милиция?

– Я, вроде, ничего не слышала.

– Да нет! Драка была!

– То ж вчера!

– Да тихо вы! Дайте милиции сказать!

– Андрей, что случилось?

– Мотало умер, – нехотя сказал он и сам же в это не поверил. Мотало умер? Да не может быть!

– Да не может быть!

– Такой молодой! – ахнула какая-то бабулька. – И, вроде, не пил.

– А отчего умер-то? – робко спросил кто-то.

Не отвечая больше на вопросы, он быстрым шагом направился к своей машине.

– Погоди, сейчас вынесут, – раздалось за спиной. – Узнаем.

Это был тихий уютный дворик, точь-в-точь в таком же мальчишкой бегал он сам, и такая же обшарпанная пятиэтажка, в какой он прожил всю свою жизнь. Прямо во дворе натянуты бельевые веревки, старая карусель отчаянно скрипит, когда на ней катаются дети, но к этому все давно уже привыкли, ее изредка смазывают, а она все равно скрипит, проклятая. Под этот скрип растут дети, потом они тоже рожают детей, и те, в свою очередь, растут, раскачивая скрипучую карусель. Песочница, горка, какие-то особенно добрые собаки и нелюбопытные кошки. Зато люди любопытные, охочие до новостей, все всех знают, и на похороны собирается весь дом, скидываются, кто сколько может, потом это долго обсуждается. Обычная жизнь обычных людей и такая же обычная смерть. Маленькая. Так недавно сказали по телевизору в одной очень умной передаче, он услышал случайно, ждал, пока чайник закипит: есть, мол, большая жизнь больших людей, а есть маленькая жизнь маленьких. И все у них, у маленьких, мелко, пошло и недостойно. Передача, конечно, тоже большая, это само собой. И, наверное, для больших. Да и пусть, он просто не будет смотреть. Маленький он. Недостоин. Интересно, кто лучше: маленькие, которые не боятся признать себе маленькими, или большие, которые боятся, что их вдруг да не признают большими?

Вот умер Эдик Мотало, маленький человек. И никто этого не заметит. И нигде об этом не скажут, потому что передачи для маленьких и про маленьких нет. У нас все большое. И даже хочется спрятаться от всего этого во что-то маленькое, к примеру, в свою квартиру или хотя бы в машину. Спрятаться и переждать.

Нет, он не стал ждать. Ехать надо сейчас. Алина заигралась. Эдика Мотало он ей никогда не простит.

Вот и заправочная станция, она всегда заливает бензин в бак своей машины именно здесь. Здесь же и Сашу Крылова подцепила. Поворот на коттеджный поселок, в котором находится ее дом. Там, на ее участке делал дренаж Ваня Курехин. Туда же пришел опер Андрей Котяев, задать пару вопросов о потерпевшем. Вот так оно все и начинается.

Он не был у Алины больше недели. И больше недели ей не звонил. Она тоже не объявлялась. Всякие отношения между ними прекратились, какое-то время Алину Вальман занимал другой предмет, не Котяев. Он надеялся, что теперь не придется объявлять даму в розыск. Или все-таки придется?

Похоже, они чувствовали себя в безопасности. Когда он подъехал, глазок видеокамеры ожил, но едва позвонил, калитка открылась и без всяких вопросов.

– Алины нет, – отрезала Гена.

– А я к тебе!

Она попятилась, но он действовал быстро, сказался стаж оперативной работы. Не дал ей захлопнуть калитку, стремительно вошел, заломил руку, а когда дернулась, слегка придушил, быстро обыскал. Оружия при ней не было. Похоже, не ждала.

– Спокойно. В доме есть кто еще?

– Пусти... – прохрипела Гена.

– Я говорю: в доме кто есть?!

– Нет... Я... Одна... Пусти...

– Если дернешься...

– Я поняла... Пусти...

Он слегка ослабил хватку. Гена тут же извернулась и нанесла довольно-таки точный удар ногой, в чувствительное место. Ей удалось вырваться, он выругался и побежал следом, к дому. Гена бегала быстрее. Он пожалел, что не взял оружия, она была настроена решительно: встретила его в холле, вооруженная кочергой. Конечно, это была женщина, по всем половым признакам, но сила у нее была неженская! В завязавшейся драке он был едва не побит. Во-первых, пришлось увертываться от кочерги, которой она махала всерьез, норовя ударить его по голове. Наверняка знала, что один точный удар в голову стоит десятка других, в наименее чувствительные места. Во-вторых, надо было не пустить ее на кухню, где она могла вооружиться еще и ножом, а этот предмет в руках Евгении Бойковой был особенно опасен, это он знал из уголовного дела. В-третьих, он был уверен, что в доме есть огнестрельное оружие, не только кочерга и ножи. Его хотели убить, сомнений не оставалось.

Пришлось мобилизоваться. Он метнул Гене под ноги одну из античных ваз, и она на секунду потеряла равновесие, чем дала ему шанс. Культура понесла невосполнимую утрату, зато он остался жив. Вырвал у Гены кочергу и отшвырнул, не глядя. Что-то звякнуло: искусство продолжало нести потери. Он огляделся в поисках веревки. Надо было чем-то ее связать.

На пуфике лежал разноцветный шелковый шарф, он его как-то видел на Алине. Ничего лучше не нашлось, и в поимке Гены помог не кто-нибудь, а известный модельер. Когда они с модельером вязали преступницу, та материлась и все пыталась лягнуть его ногой. Связав Гене руки, он вытер пот со лба. Сказал хрипло:

– Идем.

– Надо было... тебя... раньше... не ждать...

– Надо было, – согласил он и повторил: – Идем.

Гена не двигалась, пришлось выволочь ее на крыльцо, оттуда тащить к воротам, потом к машине. Затолкав женщину на переднее сиденье, он со злостью захлопнул дверцу, обошел «Ладу» спереди, ни на секунду не выпуская Гену из виду, и сел на водительское место. Посидел с минуту, приходя в себя, сердце билось так сильно, что в ушах стоял звон, а икры ног подрагивали. Потом спросил:

– Где она?

– Уехала, – коротко ответила Гена.

– Куда?

Она молчала.

– Ты мне скажешь, куда она уехала?! – заорал он.

Гена молчала.

– Не скажешь. – Он вздохнул. – Я не спрашиваю, зачем ты это делаешь, но она подставилась, твоя ненаглядная Алина. В комнате у Эдика... ты знаешь Эдика?

Гена молчала.

– Маленький смешной человечек, в очках. Он был у вас вчера... Нет, что я говорю? Позавчера. Я видел, как Эдик сел в ее машину. Они поехали сюда. А сегодня нашли его труп. Так вот: в комнате у Эдика полно ее фотографий. Ты скажешь, что это ничего не доказывает. Правильно. Но он застрелился из пистолета марки «Вальман». Откуда у него этот пистолет? Молчишь? Тогда скажи, откуда взялся «ТТ», из которого ты убила Курехина?

– Кто такой Курехин? – спросила, наконец, Гена.

– Гастарбайтер, который, как вы говорите, делал на участке дренаж. Может быть, и делал. С этого все и начинается. А что было потом?

Гена молчала.

– У тебя мало времени, – тихо сказал он. – Ехать до следователя, к которому я тебя сейчас повезу, полчаса, не больше. За полчаса ты должна принять решение.

– Мама... – неожиданно сказала Гена.

– Что? – Неужели ослышался?

– Мама, папа... Все от меня отказались. Сестра мне... Она просила не приезжать, не встречаться с ее... с ее детьми. Племянниками моими. Будто я прокаженная. Мужа зарезала, как же! Да уж, преступление! Сволочь он был, ни секундочки я не пожалела. Жаль, дали мало. Там я была дома. А на воле что? Ни жилья, ни работы. И куда? Воровать, убивать? Нет, ты скажи? Вам бы только засадить.

– Ты палача-то из меня не делай, – разозлился он. – Получила, что заслужила. Я читал твое дело.

– Заслужила... Отсидела все, что положено, не отказывалась, жалоб не писала. А выходила – как на плаху. Все равно, что под топор лечь. Казалось, голова здесь остается, на зоне, все мысли, чувства, а тело, кому оно нужно? И куда? К кому? Я тогда как умерла. А за воротами – машина. Аж сверкает! Я сразу поняла: дорогая. И выходит из нее красавица. Я ее увидела и обмерла. И – ко мне. Вот тогда и началась моя другая жизнь. Первый раз меня приласкали, поговорили со мной. Дали понять, что я тоже человек. Я – человек!

– И за это ты ее отблагодарила, – усмехнулся он.

– Да.

– Ничего себе, благодарность! Выходит, она и замуж не могла, и влюбиться не могла. Какая страшная судьба! Сначала отец, потом ты. Как стену вокруг выстроили. А Копейко сказал, ты ее боишься. Ошибся, выходит. Это она тебя боится.

– Кто это, Копейко? – равнодушно спросила Гена.