Осколок Нави - Дарья Старцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я слушала и не могла поверить в слова Озара. Все происходящее до сих пор казалось мне несерьезным, словно в случае ошибки меня всегда ждет возможность начать сначала. Но теперь я проснулась.
– Я прошу тебя лишь об одном, – призвал князь. – Откажи Мстиславу. Ты должна оставаться в Воронецке, когда я поведу ратников в бой.
Мое сердце разрывалось от переживаний за Озара и всех мрежцев, что пострадали от ужасной лжи Святомира Брезгородского. Я знала, что тяжелая битва неизбежно затронет и мое родное княжество, горе проникнет в каждую избу и унесет людские жизни, ежели соберется ополчение. К тому же батюшка до сих пор не знал всей правды, он всецело принимал сторону Мстислава, что грозило породить еще большую несправедливость.
– Хочешь узнать, почему в ту ночь я пришла к тебе на площадь? Мстислав хочет захватить Воронецкое княжество, женившись на мне. Только узнав это, я сразу побежала к батюшке, рассказать ему о замыслах своего жениха, но мои слова его не тронули. Он посчитал, что я испугалась замужества и зря оговорила князя. Но теперь дело оказалось куда серьезнее. Ирица вчера дала мне письма, – вспомнила я о свитках, что прочла поутру. – Нужно показать их батюшке, и тогда он усомниться в честности Мстислава.
– Говоришь, князь Всеволод не стал тебя слушать… – задумчиво протянул Озар, пригладив мешковатый кошель.
Я кивнула головой.
– Вообще это совсем непохоже на него. Однако в тот день батюшка сильно утомился, а я, верно, попала под горячую руку, – предположила я.
Озар слушал меня внимательно, брови его все больше хмурились, а челюсть сжималась.
– Ты ведь никогда не видела пострадавших от лиха? – вдруг спросил он и, убедившись какой-то своей догадке, позвал меня за собой.
Мы обогнули избу по узкой тропинке и прошли к бане, где, как я думала, лежал захилевший Мишата. Баня оказалась большой и добротной, под стать избе. Было трудно представить по-богатырски сложенного Ероху и его такого же крепкого сына в другом жилище. А двор хозяйка содержала в таком порядке, что казалось, даже травинки растут под гребенку, одна к одной, и все ярко-зеленого цвета.
Баня окутала спертым воздухом и удушливой темнотой. Мне пришлось ухватиться за рукав Озара, чтобы не споткнуться. Но в парной, освещенной лучиной, я расцепила пальцы. Там у самого входа на лавке сидел Ероха, а подле него – женщина, оба с бледными лицами и отрешенностью в глазах. Немощь отяжелила плечи Ерохи, сильно ссутулив их. А кожа на щеках его жены уродливо тянулась вниз, как ежели б она вдруг резко исхудала. Казалось, будто болен не их сын, а они сами.
Но вот Мишата вовсе не выглядел больным, скорее – безвольным. Он сидел напротив родителей. Его безразличный взгляд уперся в пустоту, а крупные руки свисали с лавки как две веревки. Женщина первой заметила присутствие посторонних. Она толкнула мужа локтем, что-то коротко шепнув ему на ухо, и тот поднялся. В его уставшем взгляде проскользнуло недоумение, когда он повернулся ко мне. Озар позвал его за собой, а мне указал на лавку, где осталась сидеть в одиночестве хозяйка. Я тихонько опустилась рядом, но она даже не повернула головы в мою сторону. Взгляд ее покрасневших глаз цеплялся лишь за сына. Она будто пыталась уловить хотя бы малейшие проблески прежнего, полного жизни, румяного молодца.
– Он совсем не разговаривает? – шепотом обратилась я к убитой горем матери.
Она содрогнулась, испугавшись того, что рядом сидит незнакомая девица, но тут же опомнилась, замотала головой из стороны в сторону:
– Нет. Только глядит перед собой, не ест и не спит вовсе. Положишь его – он лежит, посадишь – сидит. Словно ни разума, ни сердца нет. Не знаю, долго ль еще так протянет.
Ее измученные глаза снова наполнились горькими слезами. Женщина уткнулась лицом в ладони, скрывая свою слабость от сына, внутри которого, быть может, еще горел здравый рассудок. Я обняла ее худые дрожащие плечи, но Мишата остался безразличен к слезам своей матушки. Ее слова вдруг заставили меня задуматься. Пусть мой батюшка не был так же безволен, как Мишата, но беседуя со мной в последний раз, он казался холодным, жестоким и бессердечным. Будто бы их обоих: князя Воронецкого и этого несчастного молодца постиг один и тот же недуг, они оба потеряли любовь к самым родным людям.
– Неужто ничем нельзя помочь… – промолвила я вполголоса, погрузившись в свои мысли.
Плачущая женщина вдруг встрепенулась. Она с опаской покосилась на дверь и, лишь убедившись, что та все еще закрыта, начала говорить.
– Ты ведь близка к князю? – промолвила она с робкой надеждой. – Убеди его отыскать знахарку.
Озар сказал мне, что лекарь уже осмотрел Мишату и пытается поднять его на ноги. Мне вдруг показалось, будто у несчастной женщины помутился рассудок от горя. Я накрыла ее ладонь своей и заглянула в ее на удивление ясные глаза.
– Князь найдет лучших лекарей для твоего сына, – заверила я, – он ведь и сам больше всего на свете желает помочь ему.
– Ты не поняла, – перебила она встревоженным, торопливым голосом. – В туманном лесу, там где встречаются Мрежские и Воронецкие земли, живет одна знахарка. В народе говорят, будто она стара как мир и что знается она с нечистыми духами. Ежели кто и может отыскать спасение от лиха, да излечить загубленных, так только она одна. Ероха строго настрого запретил мне князя об этом просить, говорит, что бредни все это. Да только мне еще прабабка про знахарку эту сказывала, будто бы жила она раньше среди нас, пока люди не погнали ее.
Женщина резко отодвинулась от меня, когда дверь с улицы скрипнула.
– Звать ее Ягой, – тихо шепнула она напоследок.
Глава 17 В туманном лесу
Цепкие, хлесткие ветви преграждали путь заблудшим путникам, а напитанный влагой воздух дурманил и путал мысли. Ноги изнывали от усталости, отзывались приступом острой боли при каждом шаге, словно в стопы вонзались гвозди.
– Мы бродим здесь уже слишком долго, – напоминал мне Озар всякий раз, когда я спотыкалась об очередную корягу. – Оглянись вокруг: разве может жить хоть кто-то в этой глуши?
– Я найду
