Рожденная в огне - Нора Робертс

Утро выдалось яркое, теплое, полное звуков. Гул трактора, лай собак, птичье чириканье – все отдавалось троекратным шумом в больной голове Мегги. Во рту – такое ощущение, словно с вечера наелась торфа; одежда была влажной от росы.

Прекрасно, дружок, сказала она себе. Ты уже валяешься в поле, как пьяный бездомный босяк. Вставай же, бродяжка!

Она поднялась на ноги, покачнулась и застонала. Корова махнула хвостом – вероятно, в знак сочувствия. Теперь Мегги увидела, что неподалеку паслись другие коровы, но те не проявляли такого участия, даже не поднимали голов.

А, так вот где она! Неподалеку было видно круговое нагромождение камней – древнее, как сам воздух вокруг. Местные жители дали ему название:

Знак Друидов [4]. Вероятно, эти суровые жрецы не одобрили бы ее поведение.

В голове стало проясняться. Мегги вспомнила, как Мерфи высадил ее у дома, как она поцеловала его на прощанье, как он запел песню, которую потом она все время бормотала про себя, когда бродила по полю под светом луны.

К ней с пугающей ясностью вновь пришел тот сон, что она увидела этой ночью, лежа под серебряным одеялом лунного света. Так отчетливо представился он ей, теперь уже наяву, что она сразу позабыла и о десятках молоточков, стучащих в голове, и о скованности во всем теле.

А было так: вовсю светила луна, ее холодный белый свет пульсировал, как удары сердца, заливая небо и землю. Но вдруг он вспыхнул, этот свет, ярко и горячо, словно огромный факел, и затем разлился разноцветьем красок – синих, золотых, пурпурных – таких прекрасных, что она во сне зарыдала от нестерпимости красоты.

И она потянулась к этому факелу света, выше, выше, пока не дотронулась до него. Он был гладкий, твердый и прохладный, и она держала его в ладонях. Внутри она увидела себя, и в самом центре, в самой глубине плывущих красок билось ее сердце.

Видение, возникшее в ее голове, не могло быть банальным синдромом похмелья. Нет, это было нечто большее – озарение! Забыв обо всем – о головной боли, о коровах, о ночи, проведенной в траве, – она помчалась домой, не разбирая дороги, переполненная лишь одним желанием: воплотить свое видение в жизнь! Вдохнуть его краски и формы, его смутную глубинную суть в горячее стекло.

Ей не нужны были для этого, эскизы – они находились у нее в голове. Она забыла о еде, обо всем и обо всех. Видение окутало ее своим покрывалом и никуда не отпускало, пока она не ворвалась к себе в мастерскую и не сделала первую плавку. Только выложив ее на мраморную доску, чтобы остудить, она сумела перевести дыхание.

Потом снова были плавки, уже с применением красителей; она добавляла материал, увеличивала огонь, приток воздуха, прибавляла красок. Она вращала стеклодувную трубку, используя силу земного тяготения и отвергая ее, действуя одновременно специальной лопаткой для придания соответствующей формы изделию и смоченным в воде металлическим прутом, испаряющийся пар от которого помогал тому же.

Ей определенно нужна была еще одна пара рук – подавать инструменты, готовить новые плавки, – но она и думать не хотела о помощнике.

Что-то бормоча себе под нос, она продолжала сновать от печки к рабочему стулу и обратно. От печки к стулу, от стула к печке.

Солнце тем временем поднялось уже высоко, его лучи проникли в окна мастерской, добавляя в нее света, озаряя Мегги своим сиянием.

В этом сиянии и увидел ее Роган, когда открыл дверь – на высоком стуле, с расплавленным шаром из цветного стекла под руками и солнечным ореолом над головой. Волшебница – да и только!

Она искоса взглянула на него.

– Снимите ваш чертов пиджак и галстук! Мне нужна помощь.

– Что?

– Ваши руки, непонятно? Делайте, как вам говорят, и не задавайте лишних вопросов!

Он не был уверен, что сможет чем-то помочь. Нет, он не считал себя совсем уж неумелым, но в тот момент ощутил полное бессилие – в этом царстве огня и света, в присутствии свирепой богини, творящей новые миры.

Он отложил папку, снял пиджак.

– Держите это крепко, – безапелляционно скомандовала она, слезая со стула. – И поворачивайте трубку так же, как я. Видите? Медленно, ровно. Никаких рывков, или мне придется убить вас! Тут нужна смекалка.

Он был так ошарашен ее просьбой, а точнее повелением, что беспрекословно уселся на стул, куда она указала. Трубка в руке оказалась теплой и тяжелее, чем он думал. Мегги, положив свои руки на его, несколько раз показала, как нужно делать.

– И не останавливайтесь, – предупредила она. – Поверьте, ваша жизнь зависит от этого.

В чем он, уже зная ее, почти не сомневался.

– Видите, как делаю я?

От жара печи у него перехватило дыхание. Подчиняясь Мегги, он погрузил инструмент в расплавленную массу, увидел, как стекло прильнуло к трубке. Местами оно напоминало капли сгустившихся отяжелевших слез.

– Принесете мне, когда я скажу, – услышал он новый приказ. – Хорошо, теперь подходите сзади, справа. Не слева, а справа, это вы можете понять?

С этими словами она схватила щипцы и помогла ему донести трубку до стула. Затем началось священнодействие: стекло добавлялось к стеклу, сыпались искры, менялись краски и оттенки.

Завершив работу над самим материалом, она выдула его до размеров футбольного мяча – стеклянного мяча, внутренность которого переливалась всеми цветами радуги; мяча, который жил и дышал, как живое существо. Так казалось Рогану.

Словно сон, подумал он. Как цепь сновидений.

– Дайте мне тот напильник! – услышал он.

– Что?

– Напильник! Проклятье!

Она направилась к скамье, покрытой огнеупорной подстилкой. Там же находились деревянные тиски.

Не оглядываясь, протянула руку назад – как хирург, потребовавший скальпель. Роган вложил в нее напильник. Удар, еще один – и стеклянный шар оторвался от трубки и удобно поместился на подстилке.

– Перчатки! – раздалась команда. – Самые тяжелые. Которые возле моего стула. Быстрей!

Не сводя глаз со стеклянного шара, она натянула перчатки. О, как хотелось ей взять его в руки, в голые руки без перчаток, этот шар, воплощение ее сна, ее мечтаний! Но в руке у нее оказалась металлическая вилка, покрытая асбестом, с помощью которой заготовка была помещена в печь для обжига.

Затем Мегги включила таймер и минуту постояла неподвижно, глядя в пространство.

– Это, наверное, луна, – сказала она тихо. – От нее зависят движения волн. В океанах и в нас самих. Люди зарождаются при ней, любят при ней, спят и видят сны. Если повезет, кто-то может взять ее в руки и мечтать.

– Как вы назовете свою новую вещь?

– У нее не будет названия. Каждый может увидеть в ней то, что захочет. О чем грезит. – Она приложила руку ко лбу и взглянула на Рогана, словно сама возвращалась из страны грез. – Я устала немного.