Sindroma unicuma. Книга 2. - Блэки Хол

Удивлению моему не было предела, когда на соседнем верхнем ряду обнаружился Мелёшин и пустующее место подле него. Возможно появление Мэла за задворках аудитории — знак свыше, чтобы развести между нами мосты. Вздохнув поглубже, я спросила, чувствуя, что решимость облетает с меня как шелуха с лука:

— Можно сесть?

— Можно, — Мелёшин сдвинулся в сторону. — Достаточно?

— Нормально.

Усевшись, я прижалась к плечу Мэла, и он принялся крутить перо в руках. Еще ни разу мы не сидели рядом в лекционной аудитории. Я успела помаячить перед пресветлыми очами Мелёшина в роли дрессируемой крыски, побывала на верхних рядах в качестве вольноотпущенной, а чтобы бок о бок — такого не было.

Меня одолела нервозность. Казалось, что окружающие успели заметить наши совместные посиделки и начали искать скрытый смысл в пересаживании на верхний ряд. Чудилось, что поползли слухи и перешептывания с переглядываниями.

Еще мне было боязно сделать что-нибудь этакое, что разочарует соседа. Вдруг случайно икну или наступлю ему на ногу? Вдруг у меня зачешется нос или глаз? Вдруг Мелёшин обратит внимание на цыпки и обкусанные ногти? Или разглядит крошечное пятнышко на рукаве, непонятным образом попавшее туда, и которое я сама только что, к своему стыду, заметила.

Наверняка разглядел, потому что начал постукивать пальцами по столу, запоздало пожалев, что позволил сесть рядом.

В аудиторию вошел Ромашевичевский, с кислой миной поздоровался со студентами, и консультация началась. Хотя консультировать было некого. Запуганные массы притихли, боясь, что преподаватель поставит на заметку неучей, жаждущих восполнить пробелы в знаниях, и на экзамене обязательно отыграется за излишнюю любознательность. Меня же неожиданно посетила неприятная мысль о том, что погром в оранжереях, устроенный совместно с лаборантом, не пройдет даром, и экзамен по теории снадобий я могу не сдать.

Ромашка презрительно поводил носом по сторонам и принялся бесстрастно зачитывать билеты, коротко объясняя, из какого источника следует выцарапывать правильные ответы. Притихшее студенчество послушно застрочило.

Для меня же заполнение страничек отошло на дальний план. Открыв тетрадь, я вознамерилась писать, как вдруг рука Мэла медленно придвинулась к моей, и его пальцы прикоснулись, поглаживая. Сам он, как ни в чем не бывало, склонившись над тетрадью, выписывал левой рукой аккуратные строчки, хотя в моей памяти отложилось, что раньше Мелёшин держал перо в правой руке. Сейчас его почерк получался квадратным и убористым, и буковки клонились на левую сторону. Подробнее разглядеть не удалось, потому что его ладонь вдруг наползла на мою руку, накрывая.

Испуганно оглядевшись по сторонам — не заметил ли кто — я отдернула руку и спрятала под стол. Одно дело — общаться тет-а-тет, и другое дело — под прицелом десятков любопытных глаз. Я усиленно делала вид, что с Мелёшиным меня не связывает ничего общего, кроме третьего курса, однако старания оказались напрасными, и ценный материал, преподнесенный Ромашкой, просыпался как песок через пальцы. Мэл, не отрываясь от письма, отыскал мою ладонь под столом, и, устроив небольшое перетягивание каната, вернее, рук, пленил конечность.

Я снова заозиралась по сторонам. Головы уткнулись в тетради, стараясь поспеть за монотонным голосом Ромашевичевского. Если начну выдирать руку, то наделаю шума и привлеку внимание, поэтому безопаснее смириться с произволом, творящимся под столом.

Не понимаю, как Мелёшину удавалось одновременно обхаживать мои пальцы и писать, вникая в слова препода. Если бы по примеру Мэла я попыталась что-нибудь накарябать, то кроме дрожащих зигзагов на полстраницы ничего бы не вышло. Мое хладнокровие оказалось слабеньким и, протянув задохликовые ножки, скончалось практически мгновенно. Бастионы сдались, саботируя и не сопротивляясь нежащим поглаживаниям, погрузившим меня в расслабленное состояние.

Чтобы не растечься безвольной лужицей, начала усиленно размышлять о том, как добиться, чтобы не Мелёшин лишал меня душевного спокойствия, а я нервировала его, и как сделать так, чтобы не он вил из меня веревки, а я плела из него коврики. Результативными могли оказаться флирт и заигрывание как тайное оружие из арсенала слабого пола.

Призвать, что ли, на помощь инстинкты, генетически заложенные в каждой женщине? Наморщив лоб, я выскребла из завалов памяти способы и приемы соблазнения, подмеченные у других девчонок. Изящно закинуть нога на ногу и томно посмотреть на соседа из-под полуопущенных век. Точно, придавить его взглядом с поволокой. Поморгать опахалами ресниц, подняв сквозняк в помещении. Расчетливым жестом отбросить локоны за плечо, заехав локтем в глаз Мэлу. Жаль, длинных волос теперь нет, и полосатая резинка скучает на подоконнике в швабровке. Кокетливо подернуть плечиками и нарочито громко вздохнуть… При случае можно опробовать выуженные из воспоминаний методы обольщения, но экспериментировать в переполненной аудитории опасно.

Меж тем Мелёшин, поглаживая, продолжал мое погружение в пучину смиренной покорности. В конце концов, перед ним не мягкотелая тряпочка, какой меня назвала Аффа! — очнулась я, и моя рука, оживившись, пошла в контратаку. Наши конечности переплелись и закружились под столом в непонятном танце. Пальцы Мэла были гибкими и сильными, и меня взгорячила настойчивость, с коей он пресекал мои наскоки.

Остаток консультации выпал из жизни по причине того, что я с азартом увлеклась вольной борьбой под столом. На лице Мелёшина, умудрившегося четко зафиксировавать в тетради слова преподавателя, зависла слабая ухмылка.

Перед звонком Ромашевичевский зачитал расписание сдаточных лабораторных занятий для допуска к экзамену, и после воздушной волны народ рванул закрывать задолженности. Я вовремя выдернула руку.

В стремительно пустеющей аудитории лишь два человека не спешили мчаться навстречу новым свершениям — мы с Мэлом. Он складывал вещи в свою сумку с легкой усмешкой. Ему можно улыбаться, у него треть тетради исписана нужными ссылками, а у меня и строчки нет. Больше ни за что не соглашусь на место под крылышком у Мелёшина, как бы ни одолевало искушение. Если он продолжит изводить подобным образом, моя сессия преждевременно финиширует.

Кстати, о завершениях. Решившись, я протараторила на выдохе приготовленную загодя речь:

— Слушай, гормоны хлещут, но от них мало толку. То есть не стоит основываться на одних гормонах.

— Говоришь, гормоны захлестывают? — уточнил Мэл, посмеиваясь. Я кивнула. Вроде бы не перепутала и правильно сказала, при всём желании к словам не привязаться. — Значит, бьют из тебя фонтаном?