Взвод - Андрей Ливадный

— Не ломай голову, Иван, здесь на складе полно комплектующих самого разного профиля. Прибор я сделаю, не сомневайся, но где и как мы его употребим?

— Ты имеешь в виду дальнейшие планы нашей группы?

— Да.

— Ну, тут нет секрета. Ты же в курсе, чем занимался все это время Херберт?

— Да. Поначалу я собирался дать ему по башке за самодеятельность, но он сумел убедить меня в том, что действует разумно.

— У меня была примерно такая же реакция, когда я застал его в компьютерном центре. Однако Джон проделал ювелирную работу, с этим сложно не согласиться. Теперь мы знаем, где сконцентрированы основные силы Чужих, и можем строить определенные предположения относительно их планов. Отсюда лично для меня напрашивается вывод: они отфильтровали из массы плененных людей тех, кто имел отношение к космической технике, и сейчас пытаются с помощью известных тебе методов склонить пленников на свою сторону либо просто выкачать из них необходимую информацию путем грубого давления. Они обособили около трех десятков человек на военном космодроме.

— Ты попытаешься их освободить?

Лозин кивнул:

— Мы нуждаемся в них не меньше, чем Чужие. Эти люди — наш единственный шанс восстановить полноценный контроль над орбитальной группировкой военно-космических сил.

Логинов несколько секунд пристально смотрел на Ивана, а потом тихо спросил:

— Возьмешь меня с собой, лейтенант?

— Естественно. — Лозин встал. — Извини, Дима, мне нужно повидать Настю и взглянуть, как устроились ребята.

— Не торопись, — улыбнулся Логинов, доставая из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок. — Настя заходила ко мне минут десять назад по пути в лабораторию. Это для тебя. — Он протянул Ивану записку.

Твой «подарок» получила. Попробую разобраться. Приходи, когда отдохнешь.

Настя.

Иван несколько раз пробежал глазами написанные от руки строки.

— Давай, командир, покажу твою комнату, — нарушил его замешательство Логинов. — За ребят не волнуйся, старшина уже все устроил, да и тебе надо бы поспать.

— Записку читал?

— Нет. Я в чужие дела нос не сую, — без тени обиды ответил Логинов. — Сколько ты на ногах, двое, трое суток? — спросил он.

Иван пожал плечами.

Он уже не ощущал усталости, скорее моральное и физическое отупение, когда на ногах держит лишь сила воли…

— Все, пошли, — подтолкнул его Дима. — Настя сказала: будет упираться, веди его спать силком.

«Еще чего…» — подумал Иван, но тут же осекся, зацепившись взглядом за собственное отражение в зеркале. Оттуда на него смотрел осунувшийся, небритый, смертельно усталый человек с глубоко запавшими глазами…

— Ладно, — согласился он. — Заодно покажи, где тут можно нормально вымыться…

— Не проблема. В каждой комнате свой санузел, — пояснил Дима. — Здесь все предусмотрено, как в хорошем отеле.

Иван проспал двое суток.

Открыв глаза, он не сразу вспомнил, где находится и что предшествовало черному, беспробудному провалу в сознании…

Некоторое время он лежал, глядя в облицованный негорючим пластиком потолок, потом скосил глаза, увидел свою полевую форму, выстиранную, отглаженную, аккуратно сложенную в кресле подле кровати, и сразу нахлынули чувства, воспоминания…

Он резко сел, откинув одеяло.

В помещении было тепло, под потолком тихо шелестел регенератор воздуха, электронный хронометр показывал, что сейчас без четверти девять.

Мгновенная, бесконтрольная дрожь от пробившихся в разум воспоминаний постепенно отпускала. Тишина, уютное тепло небольшого помещения, двадцать метров земли и бетонных перекрытий над головой — все это успокаивало нервы, немо свидетельствуя, что их не обнаружили, иначе он не проспал бы так долго.

Встав, Иван прошел в маленький санузел, где действительно, как и говорил Логинов, была установлена компактная душевая кабина.

С наслаждением вымывшись, он привел в порядок лицо, удалив многодневную щетину, и, взглянув в запотевшее зеркало, подмигнул своему отражению: жить будем, лейтенант, как сказал бы старшина Булганин.

Надевая чистую отглаженную одежду, он подумал о Насте, словно ощутил тепло ее рук, — в нескольких местах полевая форма была аккуратно заштопана, чего не могла сделать ни одна бытовая машина.

Словно в подтверждение этой догадки, он увидел, что на столе, рядом с ноутбуком, который передал ему Логинов, лежат капсулы со стимулирующим и пищевым препаратами.

Одевшись и запив нехитрый завтрак глотком воды из пластиковой бутылки, на которой стоял знак неприкосновенного запаса, он вышел из комнаты и направился налево по длинному коридору. Сориентироваться было нетрудно: повсюду на стенах имелись указатели, снабженные краткими пояснениями.

Пройдя внутренний шлюз, Иван оказался в медицинском секторе подземного убежища. Коридор, облицованный белоснежными пластиковыми панелями, привел его на перекресток.

Судя по надписям, справа находился изолятор, слева хирургический зал, а ему следовало идти прямо — там располагались биологические лаборатории.

Метров через десять путь преградила внушительная герметичная дверь с окошком из толстого, закаленного стекла. Рядом был установлен сканер, и Иван после секундного колебания приложил свою ладонь к его пластине.

Через несколько мгновений красный индикатор сменился на зеленый, и массивная дверь, послушно зашипев пневматикой, медленно уползла в стену. Было очевидно, что в этой части бункера функционировали все кибернетические системы, обеспечивающие не только циклы жизнеобеспечения, но и избирательный доступ к наиболее важным либо потенциально опасным комплексам.

Догадаться, кто ввел образец его ДНК в систему доступа, было нетрудно, — на протяжении последнего получаса Иван постоянно ощущал рядом с собой незримое присутствие Насти, отчего на душе было тепло и в то же время беспокойно.

В прошлом отношения с женщинами у Ивана складывались достаточно просто, точнее — поверхностно. Он рано попал на войну — так получилось, что сержанта обошла стороной и первая любовь, и семейная жизнь. Кочуя с места на место, куда бросала взвод кривая локальных конфликтов, он познал иные чувства, психика надломилась в сторону кровного братства, — этого не объяснишь ни одной подруге, а после того, как изо дня в день приходилось смотреть в глаза смерти, все ощущения стали иными…

«Может, оттого так сильно, так неодолимо тянуло к звездам?»

То, что он испытывал сейчас, шло вразрез с прошлым, звучало новой, тревожащей душу, непонятной, но пронзительной нотой.

…Дверь за спиной с шипением закрылась.

Иван стоял на пороге большого помещения, разделенного на отдельные участки матовыми непрозрачными перегородками. Зал наполняли различные звуки, где-то с тихим посапыванием вздыхал невидимый агрегат, тонко попискивали сигналы на блоках аппаратуры, за одной из перегородок нервно взвизгивал сервопривод, и Лозин пошел на этот звук.

За тонкой матовой переборкой из небьющегося стекла располагался отсек, в котором был установлен внушительных размеров агрегат, похожий на исполинский цветок с пятью объемными лепестками-камерами, присоединенными к толстому центральному стержню, поднимающемуся от пола и исчезающему в потолке.

Вдоль стен высились компьютерные терминалы, за одним из которых спиной к входу сидела Настя.

Очевидно, она не слышала, как вошел Иван. Ее напряженная поза выдавала крайнюю сосредоточенность: подавшись вперед, она, не отрываясь, считывала данные, что поступали на монитор бесконечным потоком сообщений.

— Настя… — негромко позвал Иван. Девушка вздрогнула.

Коснувшись сенсора на расположенной рядом клавиатуре, она обернулась, увидела Ивана, попыталась улыбнуться, но губы предательски дрогнули, выдавая внезапное волнение.

Она порывисто встала, не в силах совладать с гулким током крови в висках… и опять они не произнесли ни слова, будто неделя разлуки наложила какой-то неизгладимый отпечаток на простые отношения мужчины и женщины, переиначив чувства, сделав их в сто крат острее, так, что не было сил вздохнуть…

Иван обнял ее, заметив, как глаза Насти вдруг заполнились предательской влагой. Он попытался нежно убрать дрожащие на ресницах слезинки, а они вдруг сорвались и скатились, оставляя змеистые полоски на осунувшихся щеках девушки; она льнула к его руке, целовала пальцы, задыхаясь от внезапного счастья, а душу Ивана, давно позабывшую, что такое страх и любовь, огрубевшую, застрявшую где-то между жизнью и смертью, вдруг проняло дрожью — оказывается, была на свете еще одна система ценностей, которую невозможно понять рассудком — ее можно только почувствовать, прожить…

— Настя… — задыхаясь, произнес он.