Плеть темной богини - Екатерина Лесина

– Из-за нее столько шуму? Можно?

Магда позволила Баньшину взять Плеть, и Юленька не возражала. Только смотрела задумчиво, словно пережевывая какую-то очень важную мысль.

– Ну и что в ней такого?

– Позволите? – к Плети протянул руки Звездочет. – Гм… любопытно, но… если она и имеет отношение к Древней Греции, то весьма номинальное.

– В смысле?

– В смысле, что ей вряд ли больше двухсот лет. Скорее уж… середина девятнадцатого века? Или самое начало? Точнее сейчас не скажу.

Значит, и здесь обман.

– И честно говоря, я не очень понимаю, почему Плеть Гекаты… конечно, по мифологии, у богини была плеть, с помощью которой она укрощала стигийских псов, но… но я сомневаюсь, что такая. Я думаю, мы имеем дело с некой метафорой, ассоциацией, однажды привязавшейся к предмету, – Звездочет, положив плеть, провел над ней ладонью. – Геката до некоторой степени – богиня правосудия, точнее, даже женского правосудия. Защиты. Геката – дочь титанов, Перса и Астерии, некогда сбежавшей от Зевса и за это превращенной в остров. Геката не забыла об этом, пусть и жила на Олимпе, но… она пошла против воли Зевса, когда помогла Деметре отыскать похищенную дочь. Она же помогла Медее добиться любви Ясона… а потом и отомстить, когда Ясон бросил возлюбленную. Она покровительствовала Кирке-Цирцее, обращавшей мужчин в животных.

Его слушали внимательно, не перебивая, а Петр продолжал рассказывать:

– Геката правила триадой человеческого существования: рождением, жизнью и смертью. Она – божество порогов, перекрестков и пределов, всех тех мест, где смыкаются «посюстороннее и потустороннее». А еще защитница обиженных девушек и женщин… Только вот я очень сомневаюсь, что эта Плеть имеет отношение к истинной Гекате. Думаю, что просто кто-то когда-то придумал сказку, и в нее поверили. А вера – материальна. Поэтому если верить, что Плеть подчиняет, то это и увидишь. И если верить в свое безумие, то рано или поздно сойдешь с ума.

Не сойдет, уже не сойдет. Хватит с Магды и собак, и людей, хватит побегов и бессмысленных целей. Хватит попыток объять необъятное и объяснить необъяснимое.

– Вот именно, – заметил Звездочет, улыбаясь. – Так оно лучше. И если уж во что верить, то в счастливую звезду.

Это он, конечно, преувеличивает, но…

– Но лучше скажи, раз такой умный, – не слишком-то вежливо встрял Баньшин. – Что нам с этой штукой делать?

– Отдать, – сказал Дашкин братец, не решаясь, впрочем, коснуться Плети. – Отдать тому, кто хочет получить. Он ведь спрашивал у тебя о Плети?

Магда кивнула.

– По-моему, ты заигрался, – пробормотала Юленька, не сводя глаз с Плети. – Это уже слишком.

– Нет, не слишком. Магда, пожалуйста, позвони ему, скажи… скажи, что ты готова отдать Плеть, но взамен потребуй, чтобы тебя оставили в покое. Скажи, что осознала свои ошибки, и желаешь примириться с сестрой, и надеешься после примирения уехать из страны. А для этого нужен развод. Причину всего этого… ну скажи, что эта штука прочистила мозги, – Илья безо всякого уважения поднял Плеть и постучал ею по столу. – И встречаться с Юлькой будешь не абы где, а у подъезда, потому что именно в квартире лежат доказательства вашего родства.

– Это опасно. Вы понимаете, насколько опасно? – Звездочет стал позади Магды и положил руки на плечи. – Даже не для нее, но для Юли.

И в этот миг все стало на свои места. Юля-Юленька-приманка, вкусная вафелька в белой глазури, в облаке кокосовой стружки и разноцветного конфетти. Приманка, перед которой невозможно устоять… А что, она же рядом, руку только протяни.

А Юленька все правильно поняла, побледнела, губу закусила и, спрятав руку за спину, точно опасаясь, что ее силой заставят участвовать в этом спектакле, сказала:

– Я согласна.

– Я не согласен! – Баньшин даже по столу кулаком ударил. – Вы что, сдурели все? Он ее пристрелит, а мне отвечать? Вы… это бред! Беспредел! Это… у меня слов нету, что это такое.

Выход, кажется, единственная возможность доказать что-либо. Освободиться раз и навсегда. Ко всему стрелять-то будут не в нее, не в Магду, а в сахарно-сладко-фарфоровую куколку Юлю. Куклы не жалко.

Или все-таки… нет, не жалко. Почти не жалко. Даже, кажется, выгодно.

– И на когда назначить встречу? – какой сухой, стервозный голос. Долго пришлось тренироваться, добиваясь нужных интонаций. – Когда будешь готова?

– А сегодня давай. В полночь. Ты, главное, с супругом своим говори так, как прежде. Он же хитрый, только почует – и сразу сбежит.

Ну уж нет, этого Магда точно не позволит.

Ночь подбиралась медленно, наступая с запада лиловыми сумерками и протяжными гудками поездов, что доносились откуда-то издали. Как-то сразу и вдруг зазвенело комарье, невесть откуда взявшееся в квартире. Зашуршали, заскрипели часы, с которыми возился Баньшин, не переставая ворчать под нос о сомнительности затеи.

И вправду сомнительно. И опасно. И Дашка, забившаяся в угол комнаты, грызет мизинец, из последних сил сдерживая слезы и злость. Но не сорвется, в этом Илья был уверен. Как и в том, что Магда сумеет исполнить отведенную ей роль.

– Я должна пойти! Я! – Юленька не выдержала, вскочила. – Он… он увидит, что это не я!

– Он тебя не знает. – Ну вот, все-таки придется уговаривать или, хуже всего, приказывать. А еще хуже – угрожать. Угроз она не простит, и Илье очень не хотелось угрожать Юленьке.

– Знает! Если следил за Магдой, то должен был видеть и меня…

– Будет темно…

– И что? Думаешь, платья достаточно, чтобы сойти за меня? Платье и парик? Ловушка для идиота, а ты сам сказал, что он – далеко не идиот!

И Дашка вскочила.

– Она права, Илья! – выпяченный Дашкин палец уперся в грудь. – Права, и ты это понимаешь.

– А по-моему, мы все тут круто ошибаемся. Очень круто. И самым разумным было бы не заниматься самодеятельностью, а позвонить куда следует, – пробурчал Баньшин, впрочем, не слишком-то уверенно. – И если уж на то пошло, то мой долг – остановить это безумие.

И снова все замолчали, вернулись к занятиям прерванным, помогавшим скоротать ожидание.

А вечер наплывал. Сумерки сгущались, к лиловому добавился и темно-синий, на самой границе неба, и яркий, ослепительный желтый узкой полосой, в которой тонул солнечный шар. Что-то было не так… что-то было неправильно в этой логичной, в общем-то, цепочке размышлений. Чего-то недоставало.

И Илья, сев у приоткрытого балкона, принялся наново перечислять то, что было известно.

Во-первых, Леха, хитрец, подлец и лжец. Умелый лжец, сумевший создать иллюзию собственного падения, сыгравший ничтожество и отпугнувший этой ничтожностью, как скунс отпугивает вонью. Да, к нему брезговали приближаться, ему отказывали в праве на разум, ему подыгрывали, недооценивая.

Во-вторых, Магда… Магда не развелась с ним. Почему? Новый хозяин не желал ее развода? Или просто не думал о нем? А сама Магда не смела. Потом побег. Когда бегаешь и прячешься, то не стоит затевать судебные процессы. Потом… потом он нашел ее. Точнее, случайно узнал, что бывшая жена может стать богатой и очень богатой.

Если не станет безумной.

В-третьих, если она все же станет безумной, то супруг, оформивший опеку, получит право распоряжаться состоянием. Надо полагать, состоянием немалым, если Лешенька решился на подобную игру. Что ж, помывшись, побрившись, потратив день-другой на салон красоты, нарядившись в костюм, он сумел бы произвести впечатление адекватного человека.

В-четвертых, Леха сумел найти Магду, сыграть на фобиях и комплексах, на ее зависти к сестре, на страхе перед бывшим любовником. Сообразил, что она не знает о смерти Грига. А если бы узнала, то… то, надо полагать, он все равно воспользовался бы этим страхом, сыграл бы возвращение мертвеца.

В-пятых, убийство Шульмы. Вполне логично, если подумать. С одной стороны, устраняется конкурент и угроза развода, с другой – вот оно и доказательство, что Григ жив. Или другое, что Магда виновна, должен был быть у Лешеньки запасной план.

В-шестых, Юленька и собачьи головы… Плеть Гекаты. Нет, если головы еще хоть как-то да вписывались в схему – вряд ли нормальный человек пойдет на подобную месть, следовательно, вот еще одно доказательство ненормальности Магды, – то Плеть в нее не ложилась.

Ни вдоль, ни поперек, ни вообще как-либо иначе.

Илья закрыл глаза и снова пересмотрел схему. Нет, не сходится. Точнее, все сходится, кроме Плети. Ну не нужна она была Лехе! Зачем тогда требовать?

– Я в туалет, – сказала Юленька, поднимаясь. – И… и в ванную.

Черт, с мысли сбила, а ведь рядом уже была, совсем-совсем рядом.

За окном окончательно стемнело, и небо в этой черноте казалось каменным, неживым.

Выйти из квартиры получилось легче, чем Юленька предполагала. Никто не обратил внимания, никто не вызвался сопровождать ее к клозету и уж тем паче дожидаться возвращения. Нет, они даже не повернулись в ее сторону. Ну и пускай, сейчас эта незаметность на руку.