Беседы - Эпиктет

19. Какова установка профана и философа

Первое различие между профаном и философом: тот говорит: «Увы мне! Виной тому сыночек. Виной тому брат. Увы мне! Виной тому отец», а этот, если когда-нибудь и вынужден будет сказать «Увы мне!», задумавшись, говорит: «Виной тому я сам». Ведь свободе воли ничто не может помешать или повредить независящее от свободы воли, только – она сама себе. Так вот если и мы тоже склонимся к этому, так чтобы, когда путь наш труден, винить самих себя и памятовать о том, что причина смятения или неустойчивости заключается не в чем ином, как в мнении, то клянусь вам всеми богами, что, значит, мы преуспеваем в совершенствовании.

А в действительности мы с самого начала идем по иному пути. Вот, например, еще когда мы дети, нянька, если мы вдруг споткнулись по нашему ротозейству, не нас шлепает, а камень бьет. Да что сделал камень? Из-за глупости твоего дитяти он должен был переместиться? Или вот, если мы после бани не нашли что поесть, воспитатель отнюдь не желание наше сдерживает, а повара лупит. Человек, разве мы поставили тебя воспитателем повара? Нет, – нашего дитяти: его исправляй, ему будь полезен.

Вот так, и повзрослев, мы оказываем себя детьми. Дитя ведь: в музыке – несведущий в музыке, в грамоте – неграмотный, в жизни – необразованный.

20. Что от всего относящегося к внешнему миру можно получать пользу

В том, что касается теоретических представлений, почти все признали, что благо и зло заключено в нас, а не в том, что относится к внешнему миру. Никто не называет благом высказывание «стоит день», злом высказывание «стоит ночь», а величайшим из зол высказывание «три равно четырем». Но что? Знание – благом, а заблуждение – злом, так что и относительно самого ложного получается благо: 406 знание о том, что ложное есть ложное. Значит, вот так должно бы быть и в том, что касается жизни. Здоровье – благо, а болезнь – зло? Нет, человек. Но что? Правильно быть здоровым 407 – благо, неправильно – зло. – Так что и от болезни можно получить пользу? – Ради бога, да разве от смерти нельзя? Да разве от увечья нельзя? Незначительную, по-твоему, Менекей 408 получил пользу, когда он принимал смерть? – Пусть всякий, сказавший такое, получит такую же пользу, какую получил он! – Позволь, человек, разве он не сохранил в себе любящего свое отечество, человека высокого образа мыслей, честного, благородного? А оставшись жить, разве он не утратил бы в себе все это? Разве не приобрел бы все противоположное? Не обрел бы разве в себе малодушного, неблагородного, ненавидящего свое отечество, цепляющегося за свою жизнь? Ну, по-твоему, незначительную он получил пользу, приняв смерть? Нет! А отец Адмета 409 значительную получил пользу, прожив так неблагородно и жалко? Да разве попозже он не умер бы? Перестаньте, ради богов, дорожить предметами, перестаньте делать себя рабами прежде всего вещей, а затем, из-за них, и людей, могущих предоставлять или отнимать их.

– Значит, от них можно получить пользу? – От всего. – И от бранящего? – А какую пользу приносит атлету его противник в упражнениях? Огромнейшую. Вот и он становится подготавливающим меня упражнениями: он упражняет мою терпимость, безгневность, спокойность. Но нет, хватающий меня за шею и выправляющий мне поясницу и плечи приносит мне пользу, и учитель борьбы хорошо делает, что говорит: «Подними‹…›» 410 и чем тяжелее тот, тем больше пользы получаю я. А если кто-то упражняет меня в безгневности, разве он не приносит мне пользу? Вот это и есть не уметь получать пользу от людей. Сосед плохой? Самому себе. А мне он хороший: он упражняет мою доброжелательность, уступчивость. Отец плохой? Самому себе. А мне он хороший. Вот это и есть палочка Гермеса. «Чего хочешь, – говорит, – коснись, и станет золотым». Нет, что хочешь подавай, и я сделаю по благом. Подавай болезнь, подавай смерть, подавай нужду, подавай поношение, суд, грозящий высшим наказанием, – все это с помощью палочки Гермеса станет полезным. – Со смертью что ты сделаешь? – Да что иное, как не то, чтобы она послужила тебе украшением или чтобы она послужила тебе средством на деле показать, что такое человек, понимающий волю природы? – С болезнью что ты сделаешь? – Покажу ее природу, буду блистать в ней, буду стоек, буду благоденствовать, не буду льстить врачу, не буду молить о смерти 411. Чего еще иного ищешь ты? Все что ты дашь, я сделаю это блаженным, счастливым, величавым, завидным.

Но нет: «Смотри, не заболей: это – зло». Это как если бы кто-нибудь говорил: «Смотри, не получи когда-нибудь представления, что три равно четырем: это – зло». Человек, каким образом зло? Если я приму об этом должное мнение, каким еще образом это причинит мне вред? А не принесет ли скорее даже пользу? Так если я о бедности приму должное мнение, если о болезни, если о незанимании должностей, разве мне этого недостаточно? Разве все это не станет полез ным? Так каким же еще образом должен я искать благо и зло в том, что относится к внешнему миру?

И что же? Все это – только здесь 412, а домой никто с собой не уносит. Ну а там сразу же война с мальчишкой 413, с соседями, с подшучивающими, с насмешниками. Пусть Лесбию 414 будет хорошо за то, что он каждый день обличает меня в том, что я ничего не знаю.

21. Против тех, кто с легкостью приступает к преподаванию философии

Те, кто вобрал в себя голые правила, тотчас же хотят изрыгнуть их, как страдающие желудком – пищу. Прежде всего перевари их, затем не изрыгай вот так 415. А иначе дело чистое в действительности получается рвотным средством и несъедобным. Но ты покажи нам какое-то изменение своей верховной части души вследствие усвоения их, как атлеты показывают свои плечи, развитые вследствие упражнений и еды, как овладевшие искусствами показывают сделанное ими вследствие учения. Строитель не приходит и говорит: «Послушайте мои рассуждения о строительном искусстве», но, нанявшись на постройку дома и построив его, показывает, что владеет этим искусством. Что-нибудь такое сделай и ты: поешь как человек, выпей как человек, приведи себя в порядок, женись, роди детей, прими участие в государственных делах, выдержи поношение, стерпи брата вздорного, стерпи отца, стерпи сына, соседа, спутника. Вот что ты покажи нам, чтобы мы увидели, что ты поистине научился чему-то философскому. Но нет: «Придите и послушайте мои чтения объяснений». Иди ищи, на кого тебе излить их. «Да я же истолкую вам Хрисипповы сочинения, как никто, разберу слово чистейшим образом, присовокуплю, пожалуй, кое-где и направление Антипатра и Архедема».

Неужели ради того молодые люди должны оставить свое отечество и своих родителей, чтобы придти и послушать твои истолкования словечек? Разве не должны они вернуться к себе терпимыми, способными к содействию, неподверженными страстям, невозмутимыми, имея некое такое средство для жизни, благодаря которому смогут правильно переносить все случающееся и благодаря всему этому украшать себя? И откуда можешь ты передавать то, чего у тебя нет? Да разве сам ты делал что-то иное с самого начала, кроме того, что все время проводил над тем, как могут быть сведены к схемам силлогизмы, как – изменяющиеся рассуждения, как – рассуждения, приводящие к умозаключению путем вопросов? «Но такой-то имеет школу. Почему бы и мне не иметь?» Это делается не необдуманно, рабское ты существо, и не как попало, но для этого нужно, чтобы был и определенный возраст, и определенный образ жизни, и бог предводителем. Но нет, приготовившись к отплытию, никто не выходит в море, не совершив жертвоприношения богам и не призвав их в помощь, и люди не сеют иначе, если не воззовут к Деметре. А принявшийся за такое великое дело без богов с надежностью ли примется, и приходящие к нему с преуспеванием ли будут приходить? Что иное делаешь ты, человек, как не пародируешь мистерии и говоришь: «Помещение есть и в Элевсине 416, вот – и здесь. Там верховный жрец, и я сделаю верховного жреца. Там глашатай, и я поставлю глашатая. Там факелоносец 417, и я поставлю факелоносца. Там факелы, – и здесь. Слова – те же самые. Чем отличается все это от всего того?» Нечестивейший человек, ничем не отличается? Разве и не в своем месте и не в свое время это приносит пользу? Приступать к этому следует с жертвоприношениями, с молитвами, предварительно совершив обряд очищения и проникнувшись сознанием, что приступаешь к священным обрядам, причем священным обрядам древним. Вот так мистерии становятся полезными, вот так приходим мы к представлению, что все это установлено древними с целью воспитания и исправления образа жизни. А ты разглашаешь их и пародируешь, не в свое время, не в своем месте, без жертвоприношений, без обряда очищения 418. Нет у тебя одеяния, какое должно быть у верховного жреца, нет волос, нет головной повязки, какие должны быть у него, нет голоса, нет возраста, ты не совершил обряда очищения, как он 419, но только сами слова ты перенял. Разве эти слова священны сами по себе?