Расёмон – ворота смерти - Ингрид Паркер

Она сначала любовно разглядывала деньги, потом крепко сжала их в кулаке и, кивнув в сторону заваленного мусором тупика у нее за спиной, предложила:

— А то хочешь, пойдем, подергаю тебя за корешок? — Она шаловливо провела языком по губам и добавила: — Для тебя бесплатно!

Тора покраснел.

— Нет, спасибо. Я спешу — нужно выяснить, что случилось со стариком.

Когда он повернулся, чтобы уйти, женщина крикнула ему вдогонку:

— Могу побиться об заклад, что они отволокли его к воротам Расёмон!

Расёмон! Тора содрогнулся. Да и как же иначе? Ведь все в городе знали, что бедняки, неспособные оплатить похороны, притаскивали своих умерших туда, а городские власти, накопив мертвецов, сжигали их на общем погребальном костре. Вот почему никто, кроме самых отъявленных головорезов, не отваживался наведываться в ворота Расёмон после наступления темноты. А между тем на улице потихоньку смеркалось.

В действительности Расёмон были южными воротами города. Внушительного вида двухэтажную постройку с огромными красными колоннами, голубой черепичной крышей и беленными известью стенами возвели, чтобы пропускать всех приезжих. Попав через ворота Расёмон в город, они сразу оказывались на широкой и длинной улице Сузаку, разделенной посередине водным каналом и обсаженной по бокам ивами. Улица эта вела прямиком к воротам Сузакумон — входу в собственно имперский город. Если же вы покидали столицу через ворота Расёмон, то сразу же попадали на дорогу, ведущую в Кюсю, откуда путь лежал к экзотическим иностранным морским портам.

Но ворота Расёмон переживали теперь тяжелые времена, как, впрочем, и сама столица. Городская стража редко заглядывала сюда, и ворота стали прибежищем бродяг, разбойников и головорезов всех мастей, стекавшихся сюда отовсюду, даже из дальних провинций. С наступлением темноты обычные люди избегали этого места, что превращало его в надежное укрытие для преступников. Полиция даже не смотрела в его сторону, и лишь дважды в неделю, в предрассветный час, городские власти посылали туда специальный отряд рабочих собрать накопившиеся трупы.

Тора страшился наведаться на верхний этаж Расёмон, куда обычно сваливали мертвые тела, так же как побоялся бы побеседовать с самим властителем преисподней, но слова проститутки необходимо было проверить, да и хозяин с нетерпением ждал результатов. Уже не в первый раз за время службы у Акитады Тора убеждался, чего, как выяснилось, он опасался больше всего. Сверхъестественного.

На этот раз он все-таки решил отложить на некоторое время то, что казалось неизбежным, и для начала отправился в дом зонтичных дел мастера. Отца Омаки Тора застал дома. Мастеровой Хисия, тощий лысеющий человечек лет пятидесяти с лишним, преждевременно сгорбился от работы, оставившей следы и на его узловатых, покрытых рубцами руках. Улыбаясь и низко кланяясь, он изо всех сил старался выразить благодарность Торе за то, что тот проявляет интерес к его погибшей дочери. Он расположил к себе Тору еще и тем, что ни словом не упомянул о кровавых деньгах. Жаль было только, что Хисия ничего не знал о знакомствах своей дочери.

Когда многочисленные пробные заходы не принесли ничего, кроме недоумения и удивления, Тора огорченно воскликнул:

— Но вы же ее отец! Неужели вам было безразлично, с кем она спит и чьего ребенка носит под сердцем?!

Голова Хисии поникла.

— Омаки была порядочной девушкой, но мы очень бедны. Она трудилась не покладая рук, играла на лютне, чтобы заработать на жизнь. Омаки была очень талантлива. Все, кто слышал ее игру, так говорили. Но мужчины, которых она развлекала в своем заведении музыкой, хотели большего, а оградить ее от них было некому. Так какое же право я имел пытать дочь вопросами и упреками, если сам настолько беден, что не мог обеспечить ей содержания?

— Простите, — пробормотал Тора. — Но только как тогда объяснить, что она радовалась этому ребенку? Кажется, будто Омаки собиралась замуж за его отца.

Хисия вздохнул:

— Может быть. Я не знал этого. Я мало бываю дома, целый день продаю на рынке зонты и собираю бамбук для изготовления новых. Вам лучше спросить мою жену. У женщин, видите ли, свои секреты. Только сейчас ее нет дома.

Тора поднялся.

— Ничего страшного. Я похожу порасспрашиваю.

Следующие несколько часов он провел в веселом квартале. Денек у него выдался на редкость длинный и благодаря госпоже Сугавара тяжелый, так что теперь ему было необходимо немного развеяться и промочить горло. К тому же яркие огни, беспечный смех и музыка вытесняли из головы мысли о предстоящей жути, ожидавшей Тору в стенах ворот Расёмон.

Пил Тора, не стесняясь и от души, задавая повсюду вопросы, на которые не получал толковых ответов. Выяснилось, что женщины веселого квартала не слишком жаловали Омаки. Они считали ее скрытной гордячкой, и никто из них, в сущности, ничего и не знал о ее личной жизни. Устав от бесконечных разговоров и порядком поднабравшись, Тора в конце концов отключился. Когда хозяин заведения растормошил его, чтобы освободить место для других, было уже за полночь, и у Торы больше не оставалось причин оттягивать неприятное дельце в Расёмон. Он с горечью отметил, что расследование убийств подвергает человека опасности не только со стороны самих душегубов, но также и со стороны рассерженных душ их жертв. А ворота Расёмон, как хранилище тел тех, кто умер не своей смертью, наверняка кишат недовольными призраками.

С тревогой посмотрев на небо, он увидел сгущающиеся тучи, сквозь которые лишь изредка проглядывала луна. Прохладные ясные весенние денечки близились к концу. Скоро придет жара и сезон дождей, но пока было только темно — подходящая ночка для поисков исчезнувших трупов и встреч с ужасными призраками. Тора вдруг осознал, что совершенно не готов к такому предприятию, поэтому он отправился на рынок.

Большинство продавцов уже свернули торговлю, но Тора все же раздобыл дешевый фонарь, после чего поспешил на поиски предсказателя. Это был сморщенный старикашка, задремавший над горой своих товаров — гадальных костей, всевозможных хитрых снадобий и амулетов.

— Проснись, хозяин! — Тора осторожно потормошил его за плечо, боясь обидеть неучтивостью того, кто водит знакомство с духами и знает заклинания.

— Чего тебе надобно? — задребезжал старческий голос. Тора объяснил, чего хочет, и дедок понимающе закивал. — Мудрая предосторожность, — пробормотал он, роясь в своей корзине. — Вот один пошел туда недавно после заката и встретил голодного призрака, так пришлось ему расстаться с правой рукой, чтобы вернуться обратно.

Тора содрогнулся.

Старик извлек из корзины дощечку с грубо нацарапанным на ней изображением бога Фудо[8] и, продев через отверстие в дощечке веревочку, завязал узелок. Рядом с дощечкой он положил горстку риса, потом достал из-за пазухи листок дешевой бумаги с какими-то каракулями и заявил:

— Пятьдесят медных монет.

Тора побледнел и, ощупав свой рукав, спросил:

— Мне и впрямь понадобится все это?

Старик вздохнул:

— Амулет будешь держать перед собой, если встретишь демона. Фудо защитит тебя от него. Рис бросишь в комнату, когда войдешь. Он отгонит голодных призраков. А на бумаге начертаны магические заклинания, обращенные к добродетельному Сонсо, воплощению Будды, оберегающему от злых духов. Прочтя их вслух, ты останешься невредим даже в пределах ворот Расёмон.

— Я не умею читать, — признался Тора.

Старик снова вздохнул и взял в руки листок:

— Я буду читать, а ты повторяй.

В длинном заклинании упоминались замысловатые индийские словечки и имена, но Тора старался изо всех сил. Старик поправлял его, вздыхал, снова поправлял, снова вздыхал и наконец закивал:

— Все. Теперь ты знаешь. По дороге повторяй.

— Сколько с меня без этой бумаги? — спросил Тора.

Старик удивленно уставился на него:

— Пятьдесят медных монет. Да мне следовало бы взять с тебя больше за наставления!

Тора поклонился, поблагодарил старика за скромную цену, вывернул из рукава все, что у него осталось от месячного заработка, кроме пяти монеток, и, не слишком укрепив дух, поплелся к воротам Расёмон.

Придя туда, он увидел, что место почти пустынно. Только дураки да самые отчаянные головы оставались здесь после наступления темноты. Парочка нищих сидела на ступеньках, вопреки всему ожидая, что кто-нибудь из запоздалых путников пройдет через ворота, следуя в город или из него. Внутри, под крышей, несколько бродяг устроились на ночлег. Тора окинул их пристальным взглядом.

Двое стариков в лохмотьях спали, похрапывая, у основания колонны. Рядом с ними, прислонившись спиной к стене и прикрыв соломенной шляпой лицо, валялся монах-ямабуси[9], какие часто встречаются на дорогах. На вид он был силен и здоров, о чем свидетельствовали мускулистые ноги и громадные ступни. Эти странствующие монахи были опасны, поскольку часто оказывались переодетыми преступниками, которых разыскивала полиция. Тора пригляделся к монаху внимательнее, но решил, что тот давно спит.