Пункт третий - Татьяна Евгеньевна Плетнева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прохор Давидович совсем разволновался, вскочил и принялся ходить по кухне, дополняя эту картину все новыми и новыми подробностями, пока случайно не взглянул на часы.
Сашку следовало разбудить четверть часа назад.
Она просыпалась долго и мучительно, будто возвращалась с того света.
– Не сделал я ничего, – признался Фейгель и на всякий случай приврал: – Испортить боялся.
Золотой пыли в комнате больше не было – солнце ушло за дальние крыши.
Через полчаса Александра Юрьевна уже выправляла отпечатанные ею в полусне страницы.
– Сегодня это отправить надо, – говорила она, – и еще кое-что надо бы напечатать, только поздно уже…
– Ты ж все напечатала, – удивился Фейгель, – что ж еще?
– С листа только закончила, надо бы еще кое-что по памяти…
– Послушай, – сказал Прохор, выдвигаясь на линию огня, – ты поработай тут, а я сбегаю передам, не бойся, честное слово – не перепутаю.
Вся его фигура в замызганных джинсах и длинном, домашней вязки свитере выражала последнюю степень той решимости и отваги, что поднимает в атаку молодого бойца, подле которого только что упал его раненый командир.
Александра Юрьевна развеселилась и пропела популярный куплет об отважном лейтенанте и погибающем взводе. Лицо ее с запекшимся ртом, серое и помятое после недолгого сна, было не хуже песни.
– Да ты хоть в зеркало на себя посмотри, – взмолился Прохор Давидович. – Не доедешь ведь, заметут, и всё.
– На это у меня паспорт имеется, а в остальном, батенька, все очень своевременно: что для мента – бомжовка помороженная, то для врага, сам понимаешь, жертва режима. Сегодня к ним ехать надо, пока факты на лице. И кстати, если мне на сегодня политическое убежище от матушки понадобится, ты как?
– Конечно, – сказал Фейгель, – буду ждать, здорово.
Они вышли на улицу; Александра Юрьевна, вспомнив по счастью, что живет не на облаке, вернулась и убрала со стола ксиву, заменив ее запиской следующего содержания: «Спасибо за информацию, заночую, возможно, у декана».
3
– Ну а с деканом что? – спросил Губа, равнодушно выслушав цветистый план молодого коллеги.
– По ходу дела, – нашелся Валентин Николаевич.
– Что-то с делом у тебя слабо, – сказал начальник. – Болтать только горазд.
– Пока не надо, – неопределенно ответил Валентин Николаевич.
– Пока – это как? Неделя, две, год? Докладывай, как положено, не на филфаке.
– Ну, – сдержавшись, начал Валентин Николаевич, – сами понимаете: если ее сейчас вышибут, она, понятно, вразнос пойдет, так что сажать придется. Стало быть, надо сначала другой вопрос прояснить – когда вы ее брать собираетесь, а соответственно тому и действовать.
– Да, – удивился Губа, – вижу, ты вопрос глубоко продумал, только я, к сожалению, аресты не планирую, это, как ты знаешь, немного повыше происходит.
– А вы? – не удержался Валентин Николаевич. – Вы бы посадили?
– С тобой бы сначала посоветовался, – отвечал майор, – ты, я смотрю, масштабно мыслишь, до текучки не опускаешься.
Валентин Николаевич не отвечал на издевки; ощущение с толком проведенного рабочего утра до сих пор держало его на плаву.
Делать им было особенно нечего; Первушин уже получил свой нагоняй, выдал в ответ придуманный в буквальном смысле на ходу план и ждал дальнейших распоряжений; майор же, в свою очередь, томился в ожидании сообщений от прослушки и группы наружного наблюдения.
– Ну, лейтенант, – заговорил он лениво, – предположим, я твой план одобряю. Когда приступишь?
– Да хоть сегодня, если получится, – отозвался Первушин, надеясь, что Александра Юрьевна не выйдет из дому по крайней мере до завтрашнего утра.
– Конкретней, – приказал начальник.
– Ну, попытаюсь познакомиться, на контакт выйти, если позволите.
– Позволяю, валяй, – сказал Губа.
Их неторопливую беседу прервал телефонный звонок; майор взял трубку, Валентин же Николаевич, воспользовавшись паузой, присел к столу и попытался восстановить на память последние строки перевода, чтобы возвращаться к ним время от времени в течение дня.
…Я открою вам тайну, спящую в древних рунах…
Корчась от смеха, начальник указал Первушину на трубку параллельного аппарата; история о латинских поговорках и заминированной мерзлым дерьмом цистерне была в разгаре. Пермский коллега, принимавший участие в операции, телефонировал с дороги, из Чусовой, не дотерпев, видимо, до Перми.
Валентин Николаевич слушал сначала нехотя, но потом, разобравшись, в чем дело, стал хохотать не хуже майора. Губа переспрашивал, уточнял детали, наслаждаясь историей. Потом в трубке что-то зафыркало, защелкало соловьем и смолкло.
– Из Перми доскажешь, – крикнул майор, но было поздно – связь прервалась.
– А ты говоришь – сажать, – попенял он Валентину Николаевичу, будто тот и вправду настаивал на аресте Полежаевой. – Всех посадишь – от скуки сдохнешь. Это ж ни в одной комедии так не придумать, чтобы одни по-латыни писали, другие – по-английски читали, а третьи в это время еще в цистерны дерьма наталкивали. Ой не могу, – снова заржал он, – а представляешь, что там было… ну, когда дерьмо у них по полу потекло…
Телефон зазвонил снова.
– Ишь, досказать ему не терпится, – заметил майор, но тут же, приказав кому-то задержаться на связи, передал трубку Первушину. – Наружка, лейтенант. Александра твоя уже куда-то двинула, так что давай.
Валентин Николаевич вздохнул и начал беседу с напористым, но туповатым коллегой.
Разговор был утомительный, договориться о чем-то определенном было трудно; к тому же очень мешало присутствие майора, внимательно следившего за сбивчивыми и неуверенными пожеланиями Валентина Николаевича.
– Приступаю, – вяло сообщил Первушин, опустив трубку. – И куда ее только черт понес.
– Не нравишься ты мне, – неожиданно заключил начальник. – Девушка только из дома вышла, а ты сразу – черт понес. Ты, можно сказать, мысли ее должен на расстоянии угадывать, а не чертями прикрываться. А девушки, между прочим, после таких свиданий к корреспондентам иностранным в гости ходят или, на крайний случай, к знакомым каким-нибудь обращаются, чтобы клеветническую информацию передать. А коли она так, почти сразу, поднялась, значит, хочет что-то срочное сообщить, то, что эти пермские м…ки за своим дерьмом-то и проглядели. А самое интересное, что это не я тебе объяснять должен, а ты – наружке. Предполагаемое направление перемещения обозначить, помочь маленько. Так-то, лейтенант.
– Да, – смиренно согласился Валентин Николаевич. – Я как-то не подумал.
– Хочешь, угадаю, почему не подумал? – задушевно предложил начальник.
– Опыта такого, как вы, не имею, – попытался подмазаться Первушин.
– Врешь, – резко сказал Губа. – То есть опыта, конечно, у тебя нет, а мозгов хватило бы. Все оттого, что не о том думаешь. – Он выдержал паузу и спокойно продолжал: – А думаешь ты, как я понимаю, или вовсе о чем-то постороннем, или о том, как бы тебе из этой истории
