«Если», 1994 № 11-12 - Роберт Блох

Предводитель громилей уже стоял, хоть и не очень твердо, на ногах и тряс головой.

— Подлый это трюк, — сказал он, не вполне внятно выговаривая слова, — выходить со спрятанной в кулаке наковальней против шести мирных драчунов, вооруженных одними ломами.

— Пошли отсюда, мужики, — засобирался другой громиль, — пока он гаубицу из рукава не достал.

Бандиты взгромоздились на своих скакунов, заводящих бешеные глаза; они громко фыркали, потрясая клыкастыми мордами.

— Мы тебя запомнили, чужестранец, — многозначительно произнес один из них, — сдается мне, что мы еще встретимся, и тогда уж не обессудь, не всегда мы такие мирные.

Когда шайка скрылась из глаз, малорослые оберонцы одобрительно загомонили.

— Милорд нынче спас пончики и плюшки дяди Мочельника, — воскликнул кроха, призвавший Ретифа на помощь.

Землянин пригнулся, упершись руками в колени, так что лицо его оказалось всего на фут-другой выше лица маленького существа.

— Послушай, а я тебя прежде нигде не мог видеть? — спросил он.

— Certes[7], милорд, всего час тому назад я еще зарабатывал свои несчастные медяки, подвизаясь в качестве третьего помощника кондитера вон в той харчевне, отдел пышек, милорд, подотдел шоколадной глазури. — Он вздохнул. — Специализировался по розочкам, милорд… Но к чему утруждать моими сетованиями слух Вашей Светлости?

— Работу, что ли, потерял? — поинтересовался Ретиф.

— Увы, потерял, — впрочем, это поистине сущие пустяки по сравнению с теми новостями, что были подслушаны мною прежде, нежели хозяин предложил мне оставить пределы его заведения!

— Постой-ка, а зовут тебя?..

— Прикрас, милорд. Прикрас Белошвей IX, к вашим услугам. — Щебетун обернулся, ибо к ним, пыхтя, приближалось близкое его подобие, разве что немного располневшее и поседевшее. Подобие кивало на ходу головой в знак переполняющей его благодарности. — А это, милорд, мой дядя Мочельник собственной персоной.

— Ваш покорный слуга, сэр, — проскрипел дядя Мочельник, вытирая лицо большим полосатым носовым платком. — Не почтит ли меня милорд, разделив со мною — для отдохновения после своих великих трудов — освежающий глоток молока дойной ящерицы и кусочек бисквитного торта.

— Истинно говорю тебе, дядюшка, ему потребно нечто такое, что будет покрепче молочной сыворотки, — возразил Прикрас. — И истинно же говорю, в «Толстой Колбаске» подают добрый эль, — не знаю только, удастся ли Вашей Светлости проникнуть внутрь, — добавил он, переводя взгляд с шести футов и трех дюймов Ретифа на дверной проем и обратно.

— Да уж как-нибудь, бочком, — успокоил оберон-ца Ретиф.

Шустрый восемнадцатидюймовый половой провел пригнувшегося Ретифа к столу в самом углу, и там гостю удалось втиснуться на узкую скамью, стоявшую у стенки.

— Чего изволите, господа? — осведомился, подойдя к ним, сиделец.

— В нынешних обстоятельствах мне придется ограничиться небольшой кружкой пива, — сказал Ретиф.

— А мне элю, — сказал дядя Мочельник. — Оно, может статься, и грех бражничать до полудня, но когда по кварталу слоняются громили и рушат стены, приходится действовать по обстоятельствам.

— Принцип весьма основательный, — признал Ретиф. — А кто они такие, эти громили, дядя Мочельник?

— Да ворье они беззаконное, — со. вздохом ответил почтенный пекарь, — только что слезшее с верхних веток в надежде поживиться тем, что плохо лежит. После того как вы, земляне, отправили гроачи восвояси, мы уж решили было, что все наши горести позади. Увы, сие далеко не так. Стоило этим головорезам прознать, что пятиглазых повышибали, как они тучами повалили с холмов, ровно твои жуки-свистуны на телегу с повидлом, — явно вознамерились они пропихнуть на выборах своего разбойного атамана, Гордуна Неучтивого. Целые шайки их наводнили город, да и окрестности тоже, запугивают избирателей…

Он прервал речь, ибо сиделец поставил перед Ретифом пенную кружку высотою в три дюйма.

— Убери этот наперсток, Сквирмкин, — воскликнул дядя Мочельник. — Гостю требуется сосуд покрупнее!

— Да это же наша ведерная кружка, — обиделся сиделец, — хотя, пожалуй, при его росте она должна показаться ликерной рюмочкой. Ладно, пойду попробую вышибить дно у бочки…

И он поспешил прочь.

— Умоляю вас, не поймите меня превратно, милорд, — продолжал дядюшка Мочельник. — Как и любой патриот, я преисполнен радости оттого, что липколапые сгинули, предоставив оберонцам самим вершить дела планеты. Но кто мог предвидеть, что нас, граждан нормальных размеров, тут же примутся грабить переростки одного с нами роду-племени и что они по всем статьям превзойдут иноземных захватчиков?

— Первый попавшийся историк, — ответил Ретиф. — Но я с вами согласен: когда тобой вертит местное хулиганье, это гораздо противнее гнета чужеземных пришельцев.

— Именно так, — согласился Прикрас. — Когда приходится жить под пятой иноземцев, всякий может хотя бы отчасти утешиться, изрыгая в их адрес разного рода хулу и виня во всем присущее им от роду моральное уродство, но в случае с собственными родичами этот метод способен привести к результатам неожиданным и неприятным.

Сияющий сиделец вернулся с деревянным бочонком, вмещавшим примерно кварту. Ретиф приветственно поднял бочонок и сделал большой глоток.

— И если то, что подслушал мой племянник, хотя бы отчасти истинно, — продолжал, вытирая пену с усов, дядя Мочельник, — худшее еще впереди. Ты уже обо всем поведал нашему благодетелю, паренек?

— Нет еще, дядюшка, не успел. — Прикрас повернулся к Ретифу. — Я выметал крошки из комнаты, в которой вкушают завтрак важные особы, и мысли мои блуждали где-то далеко, как вдруг до меня донеслось слово «громили», коим перебрасывались господа, еще сидевшие за столом. Я навострил ушное оперение, полагая услышать, как они поносят этих мерзавцев, но услышал совсем другое. Секретные сведения, согласно коим их атаман, тать и лиходей Гордун, выдает себя за выразителя наших интересов, прирожденного лидера всего Оберона да вдобавок еще и требует аудиенции у Его Внушительности Посла Гвоздуодера! Натурально, я поспешил вывести Высокородных Лордов из обуявшего их нелепого заблуждения, но, поспешая, опрокинул кастрюльку, в коей находился горячий шоколад…

— Увы, племянник бывает порой чрезмерно порывист, когда принимается отстаивать свои убеждения, — вставил словечко дядя Мочельник. — Но и то сказать, в сем случае он претерпел за них жестокие муки.

— Истинно так, — великодушно признал Прикрас, — хоть, впрочем, и Его Почтение господин Магнан тоже их претерпел, когда шоколад излился ему на колени. Счастье еще, что шоколад успел отчасти остудиться, немалое время простояв на столе.