Патриарх Филарет. Тень за троном - Андрей Богданов

Опасаясь сторонников укрепившегося в Калуге Лжедмитрия, бояре захотели ввести в город войска Жолкевского. Патриарх немедленно выступил перед боярами и «всеми людьми и начал им говорить с умилением и с великим запрещением, чтоб не пустить литву в город». Попытка открыть ворота была сделана, но бдительный монах ударил в набат, и народ зашумел так, что Жолкевский сам вступать в Москву расхотел, напомнив своим воинам о судьбе гостей Лжедмитрия I. Следующие дни прошли в препирательствах Жолкевского с его полковниками, а бояр — с патриархом. И гетман, опасавшийся конфликта с горожанами, и Гермоген не хотели введения иноземных полков в Москву. Поляки, особенно служившие раньше в Тушинском лагере, и многие бояре, включая Н.И. Романова, уверяли, что без сильного гарнизона «Москва изменит», пугали друг друга восстанием «черни». 11атриарх требовал от бояр выслушать его и даже угрожал, что явится во дворец «со всем народом», но, как и гетман, поддался на резонные аргументы.

Жолкевский выразил готовность следовать договору с боярами, выступив против Лжедмитрия хоть завтра, если московские полки будут подняты в поход. Гермогена, вместе с Жолкевским опасавшегося столкновений москвичей с поляками, убедил строгий устав, написанный гетманом для предотвращения буйств. Народ удалось успокоить, и в ночь на 21 сентября польско-литовское войско тихо заняло укрепления Москвы. Даже стрельцы, составлявшие обычно ядро всякого сильного возмущения, были польщены обходительностью и щедростью Жолкевского, вскоре завоевавшего даже личное расположение патриарха Гермогена.

С. Жолкевский. Неизвестный художник

Столкновения поляков и литвы с москвичами решительно пресекались. Жолкевский и Гермоген мило беседовали, только гетмана скребла одна неприятная мысль: как он будет выглядеть, когда откроется, что король Сигизмунд решил присвоить Московию себе? Об этом король давно известил и Жолкевского, и его помощника Гонсевского. Оба решили сами не нарушать договор, а гетман простёр свою порядочность до того, что предпочёл своевременно отбыть из Москвы, провожаемый с большой лаской. Но оккупационные войска, занявшие Москву для своего короля, остались. Пока Филарет стоял за православие и независимость Руси в посольстве, бояре попросту сдали столицу неприятелю…

Многочисленное московское посольство (со слугами и провожатыми оно насчитывало около 900 человек) прибыло под Смоленск 7 октября 1610 г., 13-го послы были торжественно приняты королем, а 15-го приступили к переговорам с «панами-радцами» (членами королевского совета). Разговоры эти шли впустую: почти сразу стало ясно, что гарантировать крещение сына в православие и отступить от осаждаемого Смоленска Сигизмунд не собирается…

Послы не знали о тайном решении поляков, принятом ещё до начала переговоров, не отпускать Владислава в Москву, тянуть время и добиваться капитуляции Смоленска, а по большому счету — занятия московского престола Сигизмундом. К тому и шло. Поляки и их верные слуги уже хозяйничали в Кремле. Иноземцам была выдана царская казна. 18 тыс. московских стрельцов были высланы в разные города. Народ позволил уничтожить запиравшие московские улицы решётки и спокойно выслушал запрещение россиянам носить оружие. Власть в Кремле захватили сторонники Сигизмунда: боярин М.Г. Салтыков и казначей (из купцов-кожевников) Фёдор Андронов. Гетман Жолкевский, видя нарушение заключённого им договора, окончательно умыл руки и 30 октября прибыл в королевский лагерь под Смоленском, захватив с собой бывшего царя Василия Шуйского с братьями.

Филарет вознегодовал: договор запрещал гетману вывозить из России кого-либо, даже Шуйского с родней. «Ты на том крест целовал, и то сделалось от вас мимо договора, — говорил митрополит Жолкевскому. — Надобно в том бояться Бога!» Филарет видел, что, пока он проводит время в бесплодных богословских дискуссиях с Сапегой, страна разоряется гражданской войной и интервенцией, лишь слегка завуалированной присягой Владиславу.

В ноябре панам надоело носить маски. Они открыто потребовали от послов сдачи Смоленска. Послы логично указали, что они должны добиваться противоположного, — чтобы король вывел из России свои войска. «Вы пришли не с указом, — закричали поляки, — а к указу! Чего хочет король, то и делайте!» Посольство подвергалось притеснениям, но стояло на своём. Филарет был болен, однако твёрдо поддержал позицию Голицына. На совещании в ставке митрополита многие высказывали опасение, как бы не навлечь на себя гнев патриарха, бояр и народа, коли поляки возьмут город силой. «Никакими мерами, — заявил на это Филарет, — нельзя учинить того, чтобы впустить в Смоленск войско Сигизмунда. Если же король возьмёт взятьем город — пусть будет на то воля Божия, а нам собою (но своей воле. — Авт.) и своею слабостью не отдавать города!»

Не желая всё же доводить дело до крайности, митрополит просил у поляков больше времени на выяснение мнения Москвы. Сиё было позволено, тем более что в русской столице правил польский комендант Гонсевский с подручными короля Сигизмунда. Но 21 ноября 1610 г. королевские войска осадили Смоленск, а посольский лагерь окружили караулом. В Москве боярин Салтыков и казначей Андронов обнаглели настолько, что вечером 30 ноября пришли к патриарху с требованием, чтобы он «их и всех православных крестьян благословил крест целовать» Сигизмунду.

Гермоген прогнал наглецов, но наутро о том же просил глава боярского правительства князь Ф.И. Мстиславский. «И патриарх им отказал, что он их и всех православных крестьян королю креста целовать не благословляет. И у них о том с патриархом и брань была, и патриарха хотели за то зарезать. И посылал патриарх по сотням к гостям (богатейшим купцам. — Авт.) и торговым людям, чтобы они (шли) к нему в соборную церковь. И гости, и торговые и всякие люди, придя в соборную церковь, отказали, что им королю креста не целовать. А литовские люди к соборной церкви в те поры приезжали ж на конях и во всей сбруе. И они литовским людям отказали ж, что им королю креста не целовать». Так писали о московских событиях казанцы вятичам в начале января 1611 г., объясняя, почему решили не служить Владиславу. Вскоре Вятка присоединилась к Казани, отписав о том в Пермь[101].

Даже в пылу спора речь в Москве шла не о прямой присяге королю — здесь казанцы преувеличили, — но только о предложении русским послам во главе с Филаретом на переговорах положиться во всём на королевскую волю, а защитникам Смоленска — сдать город Сигизмунду. Когда в начале декабря бояре принесли Гермогену проект таких грамот, патриарх наотрез отказался их подписывать, требуя крещения королевича и вывода иноземных войск из Москвы. «А будет такие грамоты писать, — заявил Гермоген, — что всем вам положиться на королевскую волю и послам о том королю бить челом и класться на его волю — и то ведомое стало дело, что нам целовать крест самому королю, а не королевичу. И я таких грамот не только что мою руку приложить — и вам не благословляю писать, но проклинаю, кто такие грамоты учнёт писать!»