Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе) - Рустам Гусейнов

Вчера на Советской в какой-то момент ему вдруг стало жутко при мысли, что может он теперь потерять ее дружбу. Он ясно ощутил, что останется тогда совершенно один в этом городе. Да, пожалуй, вообще - в этой жизни.

В квартире было тихо. Между неплотно сдвинутыми шторами в окне был виден кусок пасмурного неба. Будильник показывал четверть одиннадцатого. Хотелось почистить зубы и напиться кофе. Не хотелось только вставать. Переборов себя, Паша вылез из постели, накинул халат, сунул ноги в старые тряпичные тапочки и с ощущением нехорошей похмельной легкости в теле, пошел из спальни.

То, что в следующую секунду увидел он, распахнув дверь в гостиную, было настолько ошарашивающим, невероятным, ни с чем не сообразным, что на минуту он застыл на пороге, оказавшись не в силах ни переступить через него, ни сказать ни слова, ни сообразить что-либо. За накрытым к завтраку журнальным столиком возле окна сидели в креслах: спиной к нему - Надя; лицом к нему... Нет, Паша отказывался понимать что-либо - Глеб!

Впору было ущипнуть себя за щеку, чтобы проверить, не продолжение ли это утренней дремы. Глеб, поднявшись из кресла, тоже как будто застыл на месте и смотрел на него радостно и глуповато улыбаясь.

Паша так и не смог сказать ничего. Он просто бросился к Глебу и обнял его. Тот, похоже, только что вылез из душа, был с мокрыми волосами и одет в Пашино спортивное трико. Он по-детски прижался к нему, пробормотал:

- Здравствуй, брат, - и поцеловал его в щеку.

- Ну и ну, - произнес, наконец, Паша, отстраняя и разглядывая его. - Вот уж, нечего сказать, сюрприз. Ты откуда взялся?

- Из Вислогуз, - ответил тот, сияя.

- А что же такое Наталья Васильевна?.. - отпустив объятия, начал было он, но Надя, громко вздохнув, сразу перебила его.

- Иди, умойся, пожалуйста, - сказала она, - и садись завтракать. Я сейчас еще кофе сварю.

Паша и сам уже сообразил, что сходу начинать расспросы бессмысленно. Он еще несколько времени постоял перед Глебом, улыбаясь и разглядывая его, затем отправился в ванную.

Оттуда было слышно ему, как Надя прошла на кухню, развела примус. Игоря в квартире не было; должно быть, он уже гонял в футбол на пустыре.

Паша довольно долго пробыл в ванной: умывался, причесывался, чистил зубы - параллельно с внешностью приводя в порядок и мысли свои. Новый день начинался еще более безумно, чем завершился вчерашний. Вслед за радостью к сердцу его подступила тревога. Уже ясно было ему: какая бы история не стояла за этими чудом - беспокойств, а, вероятно, и опасностей принесет она никак не меньше, чем радости.

Убежать из следственного изолятора он, разумеется, не мог, соображал Паша, разглядывая в запотевшем зеркале несколько помятое отображение свое, ожесточенно орудуя зубной щеткой. Проще представить, что изолятор убежал от него. Но тогда каким же образом? Ведь не придумала же все это Наталья Васильевна. Значит, уполномоченный наврал ей. Ради чего?

"Ну и выходные!" - лохматя голову махровым полотенцем, пробормотал он чуть не вслух.

Когда он вернулся в гостиную, к журнальному столику уже придвинут был для него стул, в керамической кружке, приятно щекоча ноздри, дымился кофе, появилась чистая тарелка, и Надя, когда он подсел к ним, выложила на нее яичницу с колбасой. Пара обжигающих глотков черного крепкого напитка восстановили логической строй его мыслей.

- Ну, так, голубчик, - произнес он, намазывая хлеб маслом. - Давай-ка сразу все подробно и по-порядку.

- Я Наде все уже рассказал, - как-то виновато развел руками Глеб, по телячьи глядя на него влюбленными глазами. Ничего ведь я такого не натворил. А вот теперь не знаю, что и делать. В общем, председателя я нашего напрасно послушался.

Он начал рассказывать, и по мере того, как небывалая ситуация разъяснялась перед Пашей, на душе у него делалось все более мрачно. История выходила скверная и очень небезопасная хуже, чем мог он даже предположить. Дело оказалось вот в чем.

Полторы недели тому назад, под вечер, на конюшню, где возился Глеб с жеребятами, прибежал сын Вислогузовского председателя Андрюха Ватников - семнадцатилетний парнишка, с которым были они последнее время дружны. Прибежав, рассказал ему, что к отцу его только что пришли двое милиционеров с ордером на арест Глеба за антисоветскую агитацию, спрашивают, где им найти его, и скоро, видимо, появятся здесь.

- Ну, я, конечно, растерялся, - рассказывал Глеб. - Говорю ему - ладно, пускай арестовывают. Никакой агитации я не вел разберутся там и отпустят. Но Андрюха только головой замотал. Нет, говорит, не отпустят. В округе, говорит, за последний год троих уже за агитацию эту арестовали и ни одного не отпустили кому по пять, а кому и по десять лет намотали. Они, говорит, когда арестовывают, ни за что уже не отпускают, чтобы не вышло, будто ошиблись.

Оказалось, что Андрюха прибежал на конюшню с ведома отца. Председатель, по его словам, очень переживал, что нигде ему теперь не найти ветеринара. Просил он сына передать Глебу, чтобы уходил тот, куда глаза глядят, перебился бы где-нибудь полгодика, а там авось о нем и позабудут - бывали, мол, в других колхозах такие случаи. Пусть ближе к зиме тогда попробует Глеб осторожно связаться с ним, и он ему сообщит можно ли будет ему вернуться. Паспорт он Глебу, конечно, не мог отдать, зато передал немного денег и велел к матери не заходить, чтобы не арестовали ее за соучастие. Он же сам ей потом все расскажет. Еще просил передать, чтобы, если все-таки его поймают, сказал бы он, будто случайно увидел милиционеров, входящих в дом к председателю, стало, мол, ему любопытно, что там такое стряслось, подкрался он и подслушал под окнами - окна в доме открыты были.

- Так вот и ушел я, - виновато улыбался Глеб. - Домой-то, правда, заскочил все же - мать на огороде была, денег взял и в рюкзак побросал кое-что. Ну, и пошел прямиком до Ростова, там сел на поезд - и в Москву. По Москве погулял, посмотрел метро, Кремль. А на вокзале, когда уснул, деньги у меня из кармана вытащили. Так что остался я без копейки, ну и решил пешком добираться до вас. За три дня вот дошел, - заключил он, глядя под стол.

Паша, когда завершился рассказ, в молчании прикончил свою яичницу и откинулся на спинку стула с кружкой в руке. На Глеба он теперь не смотрел, и всякая шутливость давно исчезла с его лица.

- Наверное, не нужно было этого делать? - робко заметил Глеб, переводя взгляд с Паши на Надю и обратно. - Неужели же ни за что посадили бы?

- Ты о религии в Вислогузах с кем-нибудь разговоры вел? вместо ответа спросил его Паша, внимательно разглядывая поверхность кофе в кружке.

- Ни с кем, - убежденно ответил Глеб.

- Это точно?

- Совершенно точно. Меня же и председатель предупреждал. Да и с кем вести-то? Ни священника, ни дьяконов не осталось одни старушки. Вам вот только в письмах писал, ну, и с мамой беседовал немножко.

- А писал зачем? Я ведь предупреждал тебя, что не нужно.

- Я не думал, что это так уж... - потупился Глеб. - Этим ведь всегда с самыми родными поделиться хочется. Но неужели их могли бы вскрыть? Мы же не преступники, Паша.

- Ты сколько писем за последнее время к нам отправил?

- В апреле последнее, - стал вспоминать он. - До этого - в марте одно. Под рождество затем, но это еще в Ростов.

Паша сверился про себя - письма все дошли.

"В розыске его нету, конечно, - соображал Паша. - Разве что опер не поленится по родственникам пройтись и телефонограмму пришлет."

Глеб смотрел на него, как прилежный школьник на учителя.

- Дай мне письмо, пожалуйста, - попросил он Надю.

Она, поднявшись из кресла, подошла к книжному шкафу, с верхней полки достала письмо и молча подала Паше.

- Не понимаю, почему он не сказал маме, - пожал плечами Глеб, покуда Паша внимательно перечитывал написанное Натальей Васильевной.

- Это-то как раз совершенно ясно, - не отрываясь от письма, ответил Паша. - Он умный мужик - этот Ватников - я его помню. Те, когда тебя не нашли, решили, наверное, проверить не знает ли мать чего. Ведь если б она не забеспокоилась, ясно стало бы, что она в курсе. Поэтому, видишь, и обыска делать не стали. Должно быть, проверили, что нет тебя, пока она на огороде была, может, аккуратно посмотрели кое-что по ящикам и ушли. У тебя были записи какие-нибудь?

- Я все с собой забрал, - покачал головою Глеб. - Все тут, в рюкзаке. Книжки только остались кое-какие - Библия, псалтирь. Так ведь мама тоже верующая. Старушкам же не запрещено.

- А, может быть, что и Ватникову ничего не сказали, продолжил Паша как бы сам с собою. - Удивительно, конечно, что он не побоялся. И сыном ведь рисковал. На конюшне-то вас никто не видел?

- Никто. Я, когда уходил, нарочно пастухам намекнул, будто у председателя сейчас подслушал кое-что - так Андрей попросил.

- Умный мужик, - повторил Паша.

- Что мне теперь делать, брат? - помолчав, тихо спросил его Глеб. - Я ведь к вам только за советом приехал. Я же понимаю - мне у вас нельзя долго останавливаться.