Жулик: грабеж средь бела дня - Сергей Зверев

– Скорее всего, – задумчиво согласился Сазонов. – Только вот плохо, что след мы сейчас дали. Засветились в Седневе перед ментом.

– Так ведь ты крутой-крутой следователь Генпрокуратуры! И все мусора от тебя кипятком ссут!

– Это сегодня. А завтра – как знать! – может, с работы меня попросят. А то и погоны снимут… За излишнюю принципиальность. И буду я уже не следователем, а частным лицом. Так что давай-ка мы снимем в городе несколько квартир, – неожиданно предложил Леха. – Лавэ-то еще есть…

– А зачем нам квартиры?

– А на всякий случай… Только на твое имя ничего снимать не будем. У тебя есть кто-нибудь на примете?

– Есть у меня одна целка-первоходка. На нее и оформим.

Припарковав «Волгу» у калитки, Пиля выключила двигатель. Сазонов, помахивая сумкой с фотопринадлежностями, пошел к маме.

– А мой Тасенька сегодня во-от такую крысу поймал! – заявила Александра Федоровна, явно гордясь охотничьими способностями «сыночка». – Посмотри, вон, у помойки лежит! Я ее специально не закапывала, чтобы вы с Риточкой полюбовались!

– Молодец, котик, – серьезно похвалил Леха, всем видом показывая, что ему действительно приятно смотреть на дохлую крысу. – Настоящий боец. Надеюсь, что когда-нибудь я тоже продемонстрирую Тайсону свою добычу. А что – в этом доме крысы водятся? Вот уж никогда бы не подумал.

– Сегодня все утро под столом что-то шуршало. Думала, мерещится. А потом посмотрела целлофановый пакет – а там огромная дыра! Половину вещей, негодница, погрызла! А тут Тасенька подкрался… Прыг под стол – и с добычей в зубах! Так крысой хрустел, так хрустел… Весь от счастья измяукался! Насилу я ту крысу отобрала, отдавать не хотел. Погрызенное-то я выбросила. Но кое-что осталось. Так что спасибо Тасику: если бы не он – пришлось бы пеленки заново покупать!

– Чьи пеленки? – не поняла подошедшая Рита. – Для кого пеленки?

– Как это «для кого»? Для внученьки будущей! – любовно улыбнулась старушка. – Я с пенсии понемногу прикупаю… Двадцать тонких пеленок, десять байковых, ползунки, распашонки, чепчики…

Пиляева уже набрала в легкие воздуха, чтобы высказаться по поводу «внученькиной» матери с искусством и от души. Но Леха легким толчком в бок пресек это намерение.

– Не время и не место, – шепнул он. – Тем более что завтра я постараюсь выяснить и этот вопрос.

Зайдя в дом, Жулик поставил сумку и мельком взглянул на часы. Было половина девятого вечера. До визита в городскую прокуратуру оставалось двадцать с половиной часов.

Июньский день догорал. Багровое солнце медленно переваливалось за острые гребни крыш. Внутренний дворик штаба городского ОМОНа наконец-то наполнялся прохладой. Однако нагретые за день бетонные плиты по-прежнему источали жар, и бойцы, построенные для инструктажа, переминались с ноги на ногу; горячий камень прожигал подошвы.

Старший группы, камуфлированный амбал-гориллоид с погонами капитана, медленно прохаживался вдоль строя. Внимательно вглядываясь в лица подчиненных, но не задерживаясь ни на одном, он чеканил:

– Только что получена оперативная ориентировка на особо опасного преступника, скрывающегося в нашем городе. На нем висит половина Уголовного кодекса. Особое внимание обращаю на криминальный профессионализм объекта. Обладает отличными юридическими познаниями. Умен, хладнокровен, циничен, изворотлив. Ввиду крайней опасности задерживаемого рекомендуется сразу же его выключить. Якобы при попытке сопротивления. После чего хорошенько отпрессовать. Следует задержать также всех его контактеров. Среди них наверняка есть сообщники. В случае попытки к бегству в силу вступает пункт «5» внутренней инструкции. Все помнят, что там написано?

– Да помним, помним, – нетерпеливо ответили подчиненные.

Командир группы захвата хрустнул камешком под подошвой.

– Но стрелять категорически запрещается. Попытка открыть огонь будет равносильна провалу операции. Брать только живым. Вопросы есть? Нету? Тогда по машинам.

Камуфлированные бойцы, гремя автоматами и кевларовыми доспехами, побежали к зарешеченным фургонам. Личность преступника, которого предстояло «закрыть», их не интересовала. И не только потому, что по инструкциям этого знать не положено. Омоновцам по большому счету все равно, кого «закрывать», «прессовать» и «выключать»: хоть главпахана России, хоть министра внутренних дел.

Ведь в ОМОНе «прессуют» и «выключают» не только в силу профессиональных обязанностей. Многие находят в этой работе и творческое удовлетворение.

Глава 15

Зал «Золотого дракона» был по-вечернему полон. Звон сдвигаемых рюмок, пьяные восклицания и топот танцующих начисто перекрывала музыка: лабухи изощрялись в шлягерах кабацкого блатняка, именуемого почему-то «русским шансоном». Вокалист на подиуме залихватски пел оду «Жиган-Лимону». Гитарист ломал пальцы о струны. Саксофонист задыхался от собственной виртуозности.

Привычные вечерние звуки почти не проникали в директорский кабинет. Сидя за столом, Эдик Голенков в угрюмой задумчивости смотрел на ротвейлера, лежавшего перед ним на ковре. Мент, положив голову на лапы, шумно дышал, и его высунутый язык мелко подрагивал.

Танина реплика «ты мне больше не папа, а я тебе не дочь!» была далеко не единственной причиной угрюмости и задумчивости.

Несколько часов назад Эдуарду Ивановичу позвонили с загородного мясокомбината, попросив привезти копии платежек. Пришлось поехать: золото – золотом, а директорские обязанности все равно следовало выполнять, хотя бы для блезира. Конечно, он мог отправиться за город коротким путем, но предпочел окольный – через железнодорожный переезд у речного моста. То ли убийц действительно тянет на место преступления, то ли Голенкову еще раз захотелось насладиться радостью мести… Оставив машину перед шлагбаумом, он неторопливо прошелся по гравию вдоль путей, высматривая следы Наташиной крови.

Следов не было. Вообще никаких.

Обескураженный Эдик присел на корточки, пытаясь рассмотреть на мазутных шпалах хоть что-нибудь. Но – тщетно.

Это не поддавалось никакому объяснению. Убийца прекрасно запомнил то место, куда сбросил труп: напротив высоковольтной мачты, сразу за номерным столбиком. Бегло осмотрев площадку перед шлагбаумом, бывший опер не обнаружил никаких следов работы милицейских экспертов. Не было тут ни оттисков обуви, ни вмятин автомобильных протекторов, ни графитовой пыли…

По всему выходило: кто-то засек, как убийца сбрасывал труп на рельсы. После чего оттащил его в сторону… Но ведь на ночных путях не было абсолютно никого!

Предчувствуя недоброе, Голенков бросился обзванивать подстанции «Скорой помощи», больницы и морги. Ситуация отдавала густопсовой мистикой: за последние сутки в городе не случилось ни единого железнодорожного происшествия. Да и неопознанных женских трупов тоже не поступало.

Получалось, что покойница каким-то загадочным образом испарилась. Ну не могла же она подняться с рельсов и убежать! Эдуард Иванович видел своими глазами: когда он удалялся от насыпи, на речном мосту уже показалась электричка. На переезде она должна была появиться с минуты на минуту. Затормозить бы состав не успел: при скорости шестьдесят километров в час тормозной путь поезда равен пятистам метрам.

Почему-то очень некстати припомнились и загадочные телефонные звонки сегодняшним утром…

Размышления директора «Золотого дракона» прервал осторожный стук в дверь.

– Войдите, – Голенков начальственно выпрямился в кресле.

– Эдуард Иванович, можно к вам? – В проеме нарисовалась лысая голова корейца Кима. – Я ужин принес.

– Давай… – вздохнул Эдик.

Толстый шеф-повар торжественно нес подносик с фаянсовой супницей. Вписавшись в кабинет, как бильярдный шар в лузу, он поставил поднос на стол, скромно улыбнулся и открыл крышку – пряный мясной аромат защекотал ноздри.

– Кушайте на здоровье! – с прохиндейской улыбкой предложил Ким и, покосившись на ротвейлера Мента, заулыбался еще приторней: – Хорошая, хорошая собачка!..

С недавних пор абсолютно весь ресторанный штат, от уборщиц до метрдотеля, демонстрировал Голенкову почтение на грани холуйства. И это воспринималось наследником вьетнамских сокровищ как нечто должное…

– Что это? – лениво ковырнув блюдо вилкой, спросил директор.

– Сапсо. Корейское национальное блюдо, наша праздничная еда, – сладко улыбнулся шеф-повар, не сводя глаз с так полюбившегося ему Мента.

– Этим небось вы своего Ким Ир Сена затравили? – нагловато спросил Эдик и, пожевав мясо, удовлетворенно кивнул: – А ниче…

– Да, Эдуард Иванович, там вас какая-то девочка спрашивает… Беременная.

– Да-а? Что же ты сразу не сказал! Давай ее сюда! – оживился Голенков, Мандавошка наверняка могла что-то поведать о Тане.

Спустя минуту юная проститутка сидела напротив Эдуарда Ивановича. Едва взглянув на Ермошину, Голенков определил: что-то в ней изменилось. Слишком уж независимые позы пыталась принимать малолетка, слишком уж бунтующе смотрели ее глаза.