Пятиозерье - Виктор Точинов

Картина получается тревожная...

Бесплотными тенями скользят они над призрачным миром, сотканным их волей из давних отзвуков — тенями, способными лишь наблюдать. Скользят все дальше. Мимо проносятся призраки давно разрушенных городов — Князь и Базарга вбирают в себя память мертвого камня. Давно срубленные леса шумят давно облетевшими листьями — они вбирают память дерева. Призрачная суша сменяется призрачным океаном. Вода его много раз испарялась солнцем, сто тысяч раз встававшим на серой гладью, и много раз выпадала дождем, и уходила в землю, и вырывалась из нее ледяными струями родников, и ручьями, речками, реками возвращалась обратно в океан... Вода сотни раз совершала свой извечный круг, но осталась все той же, — они вбирают память воды.

Огнеглазый и Нерожденная Мать пересекают океан, преследуя призрак солнца, старающийся нырнуть от них в серые волны. Именно там, за бескрайними водами, произошло то, что они хотят увидеть.

Остров у берегов дальнего континента, вернее — призрак острова. Обширный, поросший лесом. Впрочем, лес частично уже вырублен — новые владельцы этой земли привыкли жить в деревянных домах, а не в шатрах из звериных шкур.

Нерожденные останавливают свой путь сквозь пространство призрачного мира и движутся теперь сквозь призрак времени. Призраки дней и ночей сменяют друг друга — быстро, неразличимо, — свет и тьма сливаются, окрашивают и остров, и его давно умерших обитателей в ровный серый цвет. Звуков нет, все призрачные звуки слились в монотонное не то гудение, не то шипение. Потом прекращается и это. Призрак солнца застывает в небе, почти в зените. Окружающее — ставшее прахом и тленом — вновь обретает звуки и яркие краски. Нерожденные достигли цели.

Вокруг поляна, вернее — обширная вырубка в лесу, еще не раскорчеванная, еще покрытая пнями. Вокруг люди, много людей. Стоят, сидят на пнях, прохаживаются, собираются в большие и маленькие кучки... Князя и Базаргу они не видят и не слышат — призракам прошлого не дано видеть пришельцев из будущего. Точно так же, как тем не дано что-то здесь изменить. Внимание призраков приковано к центру вырубки, к уродливому деревянному сооружению, высящемуся там.

Князь Ста Имен понимает: все эти люди собрались, чтобы убить ЕЕ телесную оболочку. Убить жестоко и страшно. Или посмотреть, как убивают. ОН рычит от бессилия. Базарга спокойна. Она ложится, сворачивается клубком на траве и внимательно наблюдает за действом. Непонятно, как можно лежать на том, чего давно нет, но Базарга именно лежит. И смотрит.

Тогда же — за тысячи миль и сотни лет от Нерожденных — где-то совсем в другом месте и времени белоголовый мальчик сидит в темноте на покрывале кровати, скрестив под собой ноги — поза для непривычного человека на редкость неудобная, но он за последний час не шевельнулся, даже ни разу не моргнул. Кажется, что он или о чем-то размышляет, или вспоминает что-то, неподвижно глядя на ровную и гладкую стену палаты, освещенную мертвенно-бледным светом уличного фонаря. Но это лишь кажется.

Часть третья

ИГРА: ОХОТА ЗА ЗНАМЕНЕМ

(Нити рвутся)

Глава 1

Ночь. Астраханцева

Колокол был огромен.

Сверкал ярко начищенными бронзовыми боками и висел в пустоте без видимой опоры. Медленно раскачивался, сотрясая все вокруг гулким боем.

Голова находилась в резонансе с ним: каждый удар отзывался не только болезненным звоном в ушах — казалось, язык бронзового чудовища бьет по черепу, и от мерных «бом-м-м! — бом-м-м!!! — бом-м-м!!!» волны тупой боли прокатывались по телу, постепенно затихая... Но не успевали затихнуть окончательно — на голову обрушивался новый удар, и все повторялось...

Боль сковала Астраханцеву, спеленала надежно, как смирительной рубашкой, — она не могла открыть глаза, пошевелить рукой или ногой, повернуть голову... Даже не пыталась, твердо зная, что при любой попытке череп раскрошится, треснет яичной скорлупой от очередного столкновения с полированной бронзой.

Понимание того, где она и что с ней происходит, приходило к Ленке медленно, с трудом прорываясь сквозь не умолкающий звон.

Когда пришло — она закричала.

...Она закричала, но дикий, истошный вопль не разбудил спящий лагерь. Крик умер внутри, рот был надежно запечатан, наружу вырвалось мычание.

Тут же откликнулся голос — негромкий и уверенный.

— Оклемалась? Кто бы сомневался... Сволочи вроде тебя не умирают так просто.

Она узнала говорившего сразу, хотя не слышала много лет. Холодные слова удивительным образом попадали в такт колоколу, терзая новой болью измученный мозг.

— Тебе, наверное, сказали, что я умер? — поинтересовался голос равнодушно. — Да нет, не сказали... с чего бы тебе тогда брать девичью фамилию матери и метаться по городу с этими обменами... И жить не там, где прописана. И работать без трудовой книжки... У тебя все удачно получилось... могло получиться. Подвела твоя страсть к публике... Когда прячешься, лучше не лезть к телекамерам. Ты не представляешь, как это здорово: телевизор работает без звука, идут совершенно неинтересные областные новости, и тут во весь экран — ТЫ! Как мне тебя не хватало...

Астраханцева рывком разлепила веки.

Вокруг была ночь, полная звезд. Колокол не замолк — но отодвинулся. Шелестела хвоя, остро пахло смолой. Руки, ноги, шею давили вполне материальные веревки. Или ремни. Или что-то еще. Во рту кляп, тоже чем-то надежно прихваченный — ни выплюнуть, ни вытолкнуть.

Голос шел слева — она с трудом вывернула голову туда. Черный силуэт на фоне звезд. Человек в черном сидел в непринужденной позе. Сидел на толстенном суку старой огромной сосны. Астраханцева висела, раскинув прикрученные к сучьям руки.

Она была распята.

— Ты знала, что я однажды приду. Знала и не хотела... Зря, могла бы спать спокойно. Меня убили под Гульрипши... Сожгли в бэтээре — весьма неприятная смерть, знаешь ли. И похоронили в братской могиле. А вот теперь я пришел за тобой... Вы свободны, девушка? Потанцуем?

Ленке ни на секунду не пришло в голову, что она сошла с ума, сбрендила, спятила и мирно лежит на кровати, в своей комнате. Что вокруг — наркотическое видение.

Все — явь, она знала точно.

Свихнулся человек в черном, она всегда подозревала, что он кончит именно этим, и он спятил, и втащил ее в свой сумасшедший мир...

...Может, человек и вправду спятил, но сейчас говорил чистую правду — девять лет он числился среди мертвых. Парня, найденного с его документами, действительно похоронили на безвестном солдатском кладбище у города Гудауты. А он, раненый и обгорелый, попал в лагерь военнопленных. В Зугдиди. Там был ад. «Рассказать, — подумал он, — ей про Зугдиди? Не стоит, я устрою ей свой ад, маленькую преисподнюю... Персональную».